Увязнуть в паутине - Зигмунт Милошевский

Шацкий повернулся с улыбкой. Поправил модные деревянные запонки на манжетах сорочки.

— Это был не комплимент, пани прокурор. И пани об этом прекрасно знает.

3

Неожиданное прекращение пребывания в Закопане привело к тому, что атмосфера в шикарном «ауди А8», на котором они быстро возвращались в Варшаву, была такой же прохладной, что и поток воздуха, исходящий из-за вентиляционных решеток. Жена собралась, не говоря ни слова, не говоря ни слова провела ночь, отодвинувшись как можно подальше от него на широком ложе в апартаменте, утром, не сказав ни слова, села в автомобиль, и так же, не говоря ни слова, ехала. Не помог любимый Гленн Миллер, не помог обед в изумительной греческой забегаловке, которая по неисповедимым распоряжениям судьбы располагалась в Крочицах, в тридцати километрах от катовицкой трассы. Он специально сделал крюк, зная, как супруга любит греческую кухню. Действительно, та все съела, не сказав ни слова.

Когда он остановился возле их виллы в «Лесной Поляне» неподалеку от Магдаленки,[27] чтобы высадить супругу, и глядел, как та, все так же молча, идет к калитке, что-то в нем лопнуло. Он вырубил долбаного лабуха Миллера и опустил боковое стекло.

— Подумай, в какую занюханную дыру ты бы сейчас возвращалась с берегов Швидера,[28] если бы не то, чем я занимаюсь, — заорал он.

В гараже под «Интрако»,[29] где размещалась скромная контора его фирмы, он был через полчаса. Фирма могла бы позволить иметь помещения в «Метрополитарне» или одном из небоскребов у окружной ООН, но ему нравилось это место. У него был свой стиль, а панораму из окна тридцать второго этажа он мог рассматривать бесконечно. Вышел из лифта, кивнул красивой, словно восход солнца над цепью Татр секретарше и без стука вошел в кабинет председателя правления. В собственный кабинет. Игорь уже ожидал его.

— Присаживайся. Ты не в курсе, сколько раз в жизни у женщины случается менопауза? Я, похоже, явлююсь свидетелем уже третьей. А ведь предупреждали меня: не женись на молодой. Черт бы ее подрал.

Вместо ответа Игорь приготовил выпивку. Виски «Катти Сарк», два кусочка льда, немножечко содовой. Напиток подал хозяину кабинета, который за это время вынул из сейфа ноутбук. Оба уселись по обеим сторонам стола.

— А теперь рассказывай, что случилось.

— Хенрика убили ночью с субботы на воскресенье в постройках костёла на Лазенковской.

— И что он, бляха-муха, там делал?

— Принимал участие в групповой терапии. Быть может, его убил один из участников психотерапии, может, кто-то другой, кто знал, что он будет в том месте, и что подозрение падет на кого-нибудь другого. Быть может, это взломщик, как говорит полиция.

— Хрен там, а не взломщик. Они всегда так говорят, чтобы сбыть журналюг. Кто ведет следствие?

Прежде, чем ответить, Игорь скорчил рожу.

— На Вильчей — Кузнецов, на Кручей — Шацкий.

— Ну просто замечательно, — расхохотался хозяин кабинета. — Что пришили его именно в Центре. Что, не могли на Охоте? Или на Воле? Там никаких проблем бы не было.

Игорь пожал плечами. Председатель отставил пустой стакан на письменный стол, ввел пароль входа в систему, вставил а порт USB специальный ключ, который давал доступ к зашифрованной папке, и нашел соответствующий файл. Любая попытка раскрытия папки без ключа закончилась бы неотвратимым уничтожением данных. Быстро просмотрел более-менее известное ему содержание. Он размышлял.

— Что будем делать? — спросил Игорь. — Первая процедура уже запущена.

— Остановимся на этом.

— Пан уверен?

— Да. Не думаю, чтобы тот, кто убил Хенрика, хотел пойти дальше. Если, вообще, дело именно в этом. Я думаю, мы можем чувствовать себя в безопасности.

— А Шацкий и Кузнецов?

— Посмотрим, как станет развиваться ситуация.

Игорь согласно закивал головой. Не спрашивая разрешения, он взял со стола элегантный стакан с толстым дном, на дне которого еще позвякивали кусочки льда, и потянулся за бутылкой.

4

Теодор Шацкий расписался на «Вспомогательных материалах прокурора», отметил, что следствие ведется «по вопросу лишения жизни Хенрика Теляка в помещениях костёльных застроек по адресу ул. Лазенковская 14 в Варшаве, в ночь с 4 на 5 июня 2005 г., то есть о деянии, описываемом статьей 148 п. 1 УК», и подвел авторучку к рубрике «против». К сожалению, эту рубрику ему пришлось оставить пустой. Опыт научил его, что следствия, которые ведутся «по делу» гораздо чаще заканчивались через много месяцев отсылкой письма на Краковское предместье, чтобы там подтвердили решение о «закрытии дела в связи с не выявлением преступника, в соответствии с положениями ст. 322 п. 1 УПК». На деле писали «NN» и нехотя оттаскивали в архив. Подозреваемого лучше всего иметь с самого начала, не нужно блуждать на ощупь.

Он внимательно прочитал материалы, доставленные Кузнецовым, но больше того, что уже рассказал полицейский, ничего оттуда не извлек. В ходе обыска ничего найдено не было; единственным отступлением от нормы была бутылочка от снотворного, оставленная Теляком в ванной. Странно, подумал Шацкий, после таких таблеток, скорее всего, просто невозможно встать посреди ночи, одеться и куда-то выйти. Он написал на листке: «лекарства — рецепт, отпечатки, жена». В чемодане Теляка обнаружилась лишь одежда, косметика и книжка, детектив «Мыс позеров».[30] Шацкий об этой книге слышал, похоже, очень варшавская. И он был готов поспорить на тяжко заработанную сотню, что слово «прокурор» в книжек звучит ни разу, а храбрый полицейский-одиночка все делает сам, включая и определение времени смерти. В бумажнике Теляка были документы, немного денег, карта в пункт проката видеокассет, семейные фотографии и купоны «лотто».

Он записал: «бумажник — осмотреть».

И ничего, за что можно было бы уцепиться. Ни-че-го.

Стук в двери.

— Входите! — сказал Шацкий, с удивлением глядя на часы. Квятковская должна была прийти лишь через полчаса.

В комнату вошла девушка, которой он не знал. Лет двадцать пять, ни красавица, ни уродина. Брюнетка с коротко подстриженными вьющимися волосами, прямоугольные очки в опалесцирующей оправе. Довольно худенькая, не совсем в его вкусе.

— Прошу прощения, что не позвонила раньше, но как раз проходила рядом и подумала…

— Слушаю. Что вас привело ко мне? — перебил ее Шацкий, молясь про себя, чтобы это не была какая-нибудь сумасшедшая, пришедшая жаловаться, что у нее воруют электричество через замочную скважину.

— Меня зовут Моника Гжелка, я журналистка…

— О нет, дорогая моя пани, — перебил ее Шацкий еще раз. — Пресс-атташе прокуратуры располагается на Краковском, очень приятный человек, который наверняка ответит на все ваши вопросы.

Этого ему только не хватало. Радио-красотки, которой придется объяснять, в чем заключается разница между подозреваемым и обвиняемым, но которая в своем материале все перекрутит. Совершенно не оскорбленная его поведением девушка уселась и лучисто улыбнулась. Улыбка у нее была приятной, слегка хулиганской, но умной. И заразительной. Шацкий тиснул зубы, чтобы не ответить ей улыбкой.

Девушка сунула руку в сумочку и подала прокурору визитную карточку. Моника Гжелка, журналист, «Жечпосполита».[31]

Шацкий открыл ящик стола, вынул визитную карточку пресс-атташе и, не говоря ни слова, подал ее гостье. Та перестала улыбаться, а прокурор почувствовал себя паршиво.

— Что-то не вспоминаю вашей фамилии, — сказал Шацкий, чтобы затереть неприятное впечатление.

Девушка покраснела, а Шацкий подумал, что для того, чтобы затереть неприятное впечатление, он выбрал неплохой текст.

— Раньше я занималась вопросами самоуправления, а с сегодняшнего дня должна писать о преступности.

— Это повышение?

— Вроде как.

— Нелегко будет вам писать об уголовке настолько скучно, чтобы материал был напечатан в «Жепе».

— Вообще-то я пришла сюда, чтобы познакомиться с вами и попросить сделать широкое интервью, но вижу, что из этого ничего не выйдет.

— Я не адвокат, а служащий, — сказал Шацкий. — Мне реклама не нужна.

Журналистка покачала головой и осмотрелась по требующей ремонта комнатке. Шацкий был уверен, что ей удалось подавить злорадство; к примеру: «Действительно, бюджетная организация здесь чувствуется». Или: «Не скрыть!».

— Раз уже пан не желает говорить по общим вопросам, давайте поговорим о конкретных. Я пишу об убийстве на Лазенковской. Конечно, вы тут можете нарассказывать мне всякие официальные враки, но тогда уже вы точно не будете обладать влиянием над тем, что появится в газете. Пан может рассказать мне правду, в чем я сомневаюсь. Но ведь пан может рассказать мне, по крайней мере, полуправду; тогда мне не нужно будет печатать все те сплетни, которые я наберу в полицейском комиссариате.