Искатель. 1982. Выпуск №5 - Юрий Пересунько

Никитин пожал плечами, кивнул: — Согласен.

— Значит, могут быть еще два варианта, — продолжал все так же размеренно говорить генерал. — Первый: у преступника есть знакомый, который просил достать ему свечи. Мы эту возможность учли и сейчас устанавливаем владельцев машин, которые как-то связаны с командой «Крыма». И второй вариант: преступник допускает возможность обнаружения контрабанды и сразу же дает следствию ложный ход.

— Логично, — раздумчиво сказал Никитин, — но, насколько я знаю, допуск в штурманскую рубку дозволен определенному кругу лиц. — Он вопросительно посмотрел на Гридунову.

— Да, это так, — согласно кивнула Нина Степановна.

— И именно они-то и имеют машины…

— В том-то и дело, — сказал полковник. — Слишком все явно и открыто. К тому же, если кому из экипажа очень захочется инкогнито попасть в штурманскую рубку, это будет не так уж трудно сделать. На стоянках она практически не закрывается.

— И все-таки, — упрямо сказал Никитин, — судя по всему, раскладка в группе несложная: кто-то, имеющий доступ в загранпорты, доставляет в Одессу контрабанду, а Акула распихивает ее по внутреннему черному рынку, скупая при этом раритеты для переправки их за границу. Правда, мы еще не знаем весь объем их махинаций. Однако имеются сведения, что у одного из любителей-коллекционеров неизвестной блондинкой закуплена панагия — знамение божьей матери, — имеющая историческую ценность. Вполне возможно, что это дело рук все той же Акулы.

— А не может она сама находиться на «Крыме»? — спросил генерал.

— Не думаю, — пожал плечами Ермилов. — Сейчас есть возможность проверить по фотороботу, но… — Он опять пожал плечами.

— Почему?

— Не вяжется линия Акула — Приходько. Ведь Монгол во время ареста плавал на «Советской Прибалтике», торг с Мдивани шел в «Батуми», а «Крым», по данным пароходства, в ту пору стоял в Одессе. Так что… Кстати, Нина Степановна, сколько женщин в экипаже «Крыма»?

— По судовой роли сорок шесть. Шестнадцать классных номерных, две уборщицы, семь поварих, семь работниц кухни, восемь официанток, две киоскерши и четыре буфетчицы.

— А сколько из них блондинок в возрасте тридцати — тридцати пяти лет?

— Семнадцать.

— М-да, — задумчиво протянул Никитин и повернулся к генералу: — Разрешите доложить по следующему вопросу?

— Да. Пожалуйста.

Никитин раскрыл черный, с блестящей окантовкой «дипломат», достал из него папки с бумагами, разложил их перед собой.

— По полученным сведениям, бежавший из колонии Валентин Приходько неоднократно хвастался, что не намерен «тянуть весь срок», что ему только бы удалось бежать, а там уж у него деньги будут — Одесса, мол, слишком иного ему задолжала.

— Значит, вы считаете, что этот побег был заранее оговорен с кем-то и золото предназначается для Монгола как откупное за молчание?

— Не исключен и такой вариант, товарищ генерал. Думается, надо учитывать эту возможность, а также то, что Приходько должен появиться в Одессе. Когда он будет обнаружен, рекомендую его сразу не брать, а установить за ним круглосуточное наблюдение и постараться выявить все его связи. Батумские товарищи также предупреждены.

V

Еще днем Ирина Михайловна Лисицкая почувствовала какой-то неприятный осадок на душе, гнетущее состояние. И от этого злилась, накаляясь злобой, работа не ладилась. Пытаясь хоть на ком-то сорвать злость, она ни за что ни про что накричала на новенькую официантку, но от этого легче не стало, и Ирина Михайловна, устав от непонятного тяжелого предчувствия, которое свинцовой тяжестью навалилось на нее, ушла к себе в каюту, закрылась на ключ, достала из холодильника бутылку «Наполеона», налила полную рюмку и одним махом, не закусывая, выпила. Коньяк обжег горло, по телу разлилась теплота, хмель ударил в голову. Ирина Михайловна налила еще одну рюмку и, не выпуская ее из рук, села в глубокое, удобное кресло. Уже в который раз она пыталась хорошенько обдумать создавшееся положение, чтобы, упаси бог, самой не прогореть и как-то половчее сплавить проклятые золотые царские десятки, на поверку оказавшиеся фальшивыми. Проба только по верхнему слою оказалась 958-й, а начинка… Лучше не вспоминать — начинка и на 375-ю не вытягивала.

Эту партию якобы царских золотых рублей Лисицкая купила по рекомендации шипшландера,[1] которого знала не один год и которому доверяла. Правда, ей не понравился сам продавец — верткий человечек лет сорока, поначалу загнувший такую сумму, что она даже повернулась, чтобы уйти. Однако продавец схватил ее за руку, залепетал что-то быстро, и шипшландер перевел, что тот просит прощения, что у него много детей, все хотят есть и что-то еще, еще и еще… Сошлись на 70 процентах цены, поначалу названной этим человечком. Партия десятирублевок была большой, и Ирина Михайловна уже подсчитывала барыш, что получит от перепродажи золота барыге Арону Марковичу Часовщикову.

Прозрение наступило дома, в Одессе, когда Ирина Михайловна, все же опасаясь подвоха, надвое разрубила одну из десятирублевок… Вначале ей хотелось зареветь — в эту партию фальшивых монет была вложена большая часть ее состояния, — но она только застонала, скрипнув зубами, и швырнула на стол обе половинки.

Прибежала мать из кухни, скосив глаза на груду монет, спросила испуганно:

— Ты чего, Ирина?

— Пошла ты!..

Софья Яновна взяла одну половинку, повертела в руках, разглядывая, и вдруг ее узенькое, лисье личико скривилось, и она заголосила дурным, визгливым голосом.

— Заткнись, дура! — прикрикнула на нее дочь, рванула из рук матери обрубок фальшивой царской десятки и почти вытолкала ее из комнаты. Затем спрятала монеты в тайник, бросив туда же и эти две половинки.

А на следующий день, зная, что «Крым» вернулся в Одессу, Лисицкой позвонил Часовщиков. Ирина Михайловна, успевшая за ночь наглотаться успокоительных пилюль, решила не спешить с перепродажей: терять столь выгодного перекупщика, за плечами которого к тому же неизвестно кто стоял, было рискованно и она ответила, что товара нет, придется обождать. Затем прошел еще рейс, потом еще, а она все говорила Часовщикову «нет», где-то в глубине души надеясь, что сможет всучить эту партию фальшивок какому-нибудь лопуху в другом городе. Она ломала голову над различными вариантами, но ничего подходящего за это время не придумала. Требовался надежный помощник вроде Монгола. Правда, теперь у нее был еще один «Монгол» — сорокалетний мальчик на побегушках Эдуард Рыбник, однако для этой цели он не годился.