Сталин против Великой Депрессии. Антикризисная политика СССР - Дмитрий Верхотуров

Но уже в конце октября 1923 года взгляды Дзержинского меняются. 23 октября он пишет еще одно письмо в ЦК с предложением проведения кампании против вздувания цен. А 2 ноября пишет письмо Сталину, в Политбюро:

«Собирая материалы по металлопромышленности, я не нашел ничего, что бы Главметалл сделал и делает по борьбе с бесхозяйственностью, какие вел кампании, какие произвел изыскания. Во всех докладах, статьях и выступлениях говорится красноречиво только об успехах в производстве, о финансовых затруднениях, что недостаток только один: мало дотаций, низкие цены… Калькуляции цен на металл были «величайшим надувательством». Она проводилась с заранее установленной единственной целью: «вздуть цены»[35].

Тогда же ему становится понятно, что НКПС является самым главным заказчиком изделий металлопромышленности. По тресту ГОМЗ заказы для НКПС составляли 70 % производства, по тресту «Электросталь» – 82 %, а в среднем по национализированной промышленности – 38 %[36].

По итогам своего изучения положения металлопромышленности Дзержинский сделал доклад на заседании Политбюро 13 ноября 1923 года. Суть доклада сводилась к тому, что ни Главметалл, ни ВСНХ в целом ничего не сделали для предотвращения кризиса, и что нужно организовать общегосударственную кампанию по борьбе с кризисом. Политбюро этот доклад одобрило и направило вопрос для обсуждения в Совет Труда и Обороны.

В эти самые дни развернулась ожесточенная борьба с Троцким, и вопрос о металлопромышленности отошел на второй план. СТО отложил совещание, назначенное на 16 ноября, до конца месяца. 30 ноября вопрос был отложен еще на две недели, до 14 декабря. Собравшись снова 14 декабря, Совет Труда и Обороны принял решение еще раз отложить рассмотрение доклада Дзержинского еще дней на двадцать.

Дзержинский принялся засыпать СТО, Президиум ВСНХ и Совнарком требованиями рассмотреть наконец свой вопрос. Ему удалось заставить заместителей председателя СТО созвать 28 декабря 1923 года заседание по своему докладу. Но Совет Труда и Обороны, заслушав текст доклада, не принял по нему никакого решения. Но зато постановил образовать в Госплане комиссию во главе с Кржижановским по вопросам металлопромышленности. Она-то, мол, и должна изучить положение в отрасли и подготовить ряд мер для борьбы с кризисом и ее дальнейшего развития. Эта комиссия должна была 15 марта 1924 года внести свой доклад в СТО для дальнейшего рассмотрения[37].

Таким образом, затягиванием рассмотрения вопроса Каменев и Рыков ясно давали понять Дзержинскому, что не потерпят постороннего вмешательства в дела советского хозяйства. И в самом деле, Дзержинский вышел здесь за пределы своих полномочий. Контролировать работу промышленности мог только Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, ни членом, ни наркомом которого Дзержинский в конце 1923 года не был. Сам Наркомат под руководством Куйбышева только-только стал налаживать свою работу. Весь первый год работы, вплоть до апреля 1924 года, у него ушел на эксперименты и пробы.

Дзержинский не был также и членом Центральной контрольной комиссии РКП(б), на которую тоже иногда возлагались функции контроля над хозяйственными органами и партийным руководством ими. Не мог Дзержинский заниматься делами всей металлопромышленности ни как Председатель ОГПУ, ни как нарком путей сообщения. Вся его деятельность по изучению металлопромышленности в конце 1923 года была лишь работой и частным мнением отдельного, пусть бы и высокопоставленного товарища.

Причина такого вмешательства могла быть, пожалуй, только одна – политическая. Интерес Дзержинского к металлопромышленности совпал с борьбой Политбюро ЦК против Троцкого и имел явно политическое происхождение. Раз так, то нужно оценивать его интерес исходя из его политического положения в руководстве партией. На этот счет есть две оценки Дзержинского, из противоположных лагерей, но совпадающие по смыслу. Первая принадлежит Троцкому:

«Самостоятельной мысли у Дзержинского не было. Он сам не считал себя политиком, по крайней мере при жизни Ленина. По разным поводам он неоднократно говорил мне: «Я, может быть, неплохой революционер, но я не вождь, не государственный человек, не политик». В этом была не только скромность. Самооценка была верна по существу. Политически Дзержинский всегда нуждался в чьем-нибудь непосредственном руководстве»[38].

А вторая принадлежит Бажанову:

«Но что очень скоро мне бросилось в глаза, это то, что Дзержинский всегда шел за держателями власти и если отстаивал что-либо с горячностью, то только то, что было принято большинством. При этом его горячность принималась членами Политбюро как нечто деланое и поэтому неприличное. При его горячих выступлениях члены Политбюро смотрели в стороны, в бумаги и царило впечатление неловкости. А один раз председательствовавший Каменев сухо сказал: «Феликс, ты здесь не на митинге, а на заседании Политбюро». И о чудо! Вместо того, чтобы оправдать свою горячность («принимаю, мол, очень близко к сердцу дела партии и революции»), Феликс в течение одной секунды от горячего взволнованного тона вдруг перешел к самому простому, прозаическому и спокойному…

Надо добавить, что когда Сталин совершил свой переворот, Дзержинский с такой горячностью стал защищать сталинские позиции, с какой он поддерживал вчера позиции Зиновьева и Каменева (когда они были у власти).

Впечатление у меня, в общем, получалось такое: Дзержинский никогда ни на йоту не уклоняется от принятой большинством линии (а между тем иногда можно было бы иметь и личное мнение); это выгодно, а когда он, горячо и задыхаясь, защищает эту ортодоксальную линию, то не прав ли Зиновьев, что он использует внешние эффекты своей грудной жабы?»[39]

То есть выходит, что в политических делах Дзержинский не был самостоятельным. Его интерес к делам металлопромышленности выходил далеко за пределы его ведомственной деятельности, тем более что свои-то ведомственные интересы Дзержинский столь же активно защищал в тот же самый момент, когда в Политбюро рассматривался его доклад о металлопромышленности. С чисто хозяйственной точки зрения позиция Дзержинского была противоречивой. С одной стороны, как нарком путей сообщения он заявлял в Госплане, что не нужно развивать паровозостроение, мол, что и так у НКПС есть большой паровозный парк, когда НКПС был чуть ли не основным заказчиком изделий тяжелой промышленности. А в то же самое время в Политбюро он обрушивался на ВСНХ и Главметалл с обвинениями, что они ничего не сделали для борьбы с кризисом, обвинил их в завышении цен.

На том фоне, что основой критики Троцкого политики ЦК были именно хозяйственные затруднения, понятно рвение Дзержинского в изучении положения металлопромышленности и понятна его двойственная позиция. Таким образом, Политбюро, «тройка» в первую очередь, стремилась показать, что, мол, и в их рядах есть критики и специалисты по хозяйству и Троцкий не обладает монопольным правом критиковать хозяйственную политику ЦК. Это подтверждается дополнительно еще и тем, что Дзержинский развернул целую газетную кампанию. С 20 ноября по 18 декабря 1923 года им было опубликовано восемь крупных статей по хозяйственным вопросам, в том числе его доклады в СТО и Госплане. Дзержинский дал самым крупным газетам: «Торгово-промышленной газете», «Известиям», «Гудку», «Экономической жизни» и «Правде» обширные интервью. Их выход на полосах этих газет как раз пришелся на самый пик дискуссии с Троцким в конце ноября – начале декабря 1923 года.

То есть Дзержинский здесь сражался на политическом фронте против обвинений Троцкого в развале хозяйства. Обвинение в развале хозяйства возвращалось самому Троцкому и его ближайшим сторонникам. И на этом его роль в хозяйстве пока ограничивалась. Совет Труда и Обороны, Госплан и Совнарком не шли дальше принятия к сведению предложений Дзержинского. Можно предполагать, что руководители Совета Труда и Обороны и Совнаркома намеренно ничего не делали для разрешения кризиса, пока полностью не определится итог дискуссии с Троцким.

Когда поражение Троцкого в дискуссии стало ясно, по хозяйственному кризису наконец были приняты меры. 11 января 1924 года ЦИК и Совнарком приняли решение установить на сельскохозяйственный инвентарь твердые цены на уровне цен 1913 года. Одно это решение позволило очень быстро разгрузить склады заводов и пустить весь выпущенный сельхозинвентарь в продажу. Кризис цен заставил Госплан с ноября 1923 года обратиться к изучению конъюнктуры цен. В составе Госплана был создан Конъюнктурный совет, главным предметом рассмотрения которого стали колебания цен на хлеб.

Хоть Дзержинский в 1923 году ничего не смог сделать, его интерес к металлопромышленности не прошел даром. Через несколько дней после смерти Ленина кризис перепроизводства угля в тресте «Донуголь» заставил хозяйственников снова вернуться к этому вопросу. 26 января 1924 года состоялось совместное заседание Президиумов Госплана и ЦКК-РКИ под председательством Кржижановского. На нем присутствовали: от Госплана – Губкин, Рамзин и Струмилин; от ЦКК-РКИ – Куйбышев, Аванесов и Ярославский; от «Донугля» – Рухимович и от НКПС – Дзержинский и Межлаук. Это было очень бурное заседание, длившееся шесть часов, на котором первый заместитель наркома РКИ В.А. Аванесов напал на позицию топливной секции Госплана, которая стремилась урезать планы добычи угля. Куйбышев слова не брал, но было ясно, что он эту позицию разделяет. Губкин и Рамзин стали отбиваться от упреков, и все заседание превратилось в долгий и бурный обмен упреками и обвинениями. Поле боя осталось за Рабкрином, потому как в заключительном слове Кржижановский поддержал позиции Наркомата РКИ.