Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни

Сначала папа пытался не обращать внимания на эти слова — ведь мама на самом деле так не думала. Все знают, какими несносными бывают беременные: из их глаз течет вода, а с языка срывается пламя. Когда по вечерам отец сидел с Биджоем на террасе и играл на флейте, тьма охлаждала кожу и была похожа на тихую и глубокую воду озера, на котором появлялась легкая рябь от звуков флейты.

Но слова о ребенке сильно ранили его, мысли об этом отравляли ему жизнь, словно в его кровь впрыснули яд.

И вот однажды рано утром, когда даже прислуга еще не проснулась, мой отец ушел и пропал на три дня. И когда взволнованный Биджой уже собирался пойти в полицию заявить о пропаже брата, отец вернулся с рубином.

— На заходе солнца Гопал, распахнув ворота, мчался по подъездной дорожке, посыпанной галькой, — продолжала Пиши. — Последние солнечные лучи играли на его взъерошенных волосах. Двухдневная щетина покрывала его лицо, а одежда была вся в грязи. Но его глаза сияли, как у пророка или у сумасшедшего. Он, смеясь, закричал, чтобы мы поскорее пришли и посмотрели, что он принес.

На его ладони лежал рубин, сияющий, как лед и огонь одновременно, как слеза Джатайю, мифического дракона-птицы. Камень был таким большим, что у каждого, кто его видел, перехватывало дыхание от восхищения, и даже моя мать слушала рассказ мужа о пещере, не проронив ни слова.

Гопал рассказал нам, что встретил одного человека (где, и как его звали, мы, правда, так и не услышали), который узнал от своего прадеда о пещере в глубине джунглей Сундарбана, где были тысячи таких рубинов. А прадеду про пещеру рассказал один саньяси[28], которого он встретил во время паломничества. Прадед отколол там три камня, а на обратном пути отдал их на шлифовку лучшим ювелирам Калькутты. И вот один из этих трех камней и принес Гопал.

— А почему три? — спросила Гури, хмурясь.

— Именно столько позволили взять злые духи, охраняющие пещеру, как сказал саньяси, — ответил Гопал и рассмеялся, потому что сам не верил в такие предубеждения.

После того как у прадеда оказались все три камня, несчастья одно за другим стали преследовать его и членов его семьи, и он был вынужден продать два из них. Но один, самый красивый, он оставил правнуку. Теперь беды вновь стояли у них на пороге, и они были вынуждены продать и третий камень. Или же правнук должен был разыскать эту пещеру.

— А что, он сможет ее найти? — нетерпеливо спросил Биджой, судя по всему, поверивший в эту историю, больше похожую на сказку.

— Он считает, что сможет, — ответил Гопал. — Прадед рассказал ему, как туда добраться, но предупредил, что пещера проклята, и навлечь на себя гнев духов, охраняющих ее, очень легко. Они пустились бы в такое путешествие лишь в случае крайней нужды. И как раз сейчас этот человек находится в бедственном положении и хочет рискнуть. Только ему нужен партнер, благородный и смелый человек, тот, кто сможет собрать необходимую сумму для экспедиции.

— И сколько нужно денег? — спросил Биджой.

— Я не могла поверить, что он всерьез воспримет эту сумасшедшую затею, — сказала тетя. — А в глазах Гури я увидела кроме удивления еще и то, чего никогда в них не замечала — страх. Она скрестила руки на животе, а шел восьмой месяц беременности, и сжала губы, чтобы удержаться и ничего не сказать.

— Сто тысяч рупий, — наконец сказал Гопал голосом, срывающимся, как у ребенка, который долго бежал.

— Сто тысяч? — воскликнула Гури недоверчиво.

— Да, я знаю, это очень большие деньги, — ответил Гопал. — Этому человеку придется дополнительно заплатить носильщикам, которые считают лес вокруг пещеры заколдованным. Он хочет, чтобы этот рубин остался у нас. А если вы не верите — можете отнести его к ювелиру, чтобы убедиться, что он стоит больше ста тысяч. Когда тот человек вернется, то отдаст вдвое больше денег. Я сказал ему, что смогу достать деньги, но только при условии, что он возьмет меня с собой и позволит мне тоже взять несколько рубинов — тогда мы будем в расчете. Мы долго спорили и, наконец, он согласился, но сказал, что последнюю часть пути к пещере я должен буду проделать с завязанными глазами и я смогу взять лишь один камень. Но я согласился на все его условия. Ты представляешь, брат, сколько может стоить такой камень, как этот? Я смогу вернуть тебе долг и расплатиться с тобой за все годы, которые ты заботился обо мне, пусть в сердце своем я и останусь вечным твоим должником. Денег хватит и на то, чтобы мы с Налини начали новую жизнь в собственном доме. Брат, пожалуйста, скажи, что ты одолжишь мне денег.

И Биджой, мой кроткий, благоразумный брат, который никогда не уезжал дальше сотни миль от Калькутты и никогда даже не думал об этом, неожиданно сказал:

— Я дам денег, если ты возьмешь меня с собой. И я тоже хочу взять один рубин.

Мы с Гури, не в силах больше молчать, стали кричать, перебивая друг друга:

— Да вы с ума сошли! Вас хотят обмануть, разве вы не понимаете? Даже если пещера и не обман, то в любом случае такая поездка очень опасна. Как вы хотите собрать столько денег? И как можете уехать сейчас, когда осталось не больше месяца до рождения детей?

И лишь позже я поняла, что Налини тогда не вымолвила ни слова.

Биджой говорил: «Прошу, диди, Гури, успокойтесь», — и по его тону я поняла, что он уже решился. Гури, рыдая, ушла к себе, а она никогда не была слезлива, и даже не пришла на ужин. А глаза Налини сияли, я давно не видела ее такой. У нее был прекрасный аппетит тем вечером, она задавала множество вопросов.

Благодаря прислуге новость тут же стала известна всем, обрастая новыми фантастическими подробностями. Будто рубин был размером с голубиное яйцо, пещера охраняется джиннами, а незнакомец — волшебник, который зачаровал Биджоя и Гопала, хоть Гопал и до того был безумцем, но Биджой-то был слишком разумен, чтобы верить в небылицы… А что будет, если эта пещера существует на самом деле и братья привезут рубины? Глаза рассказчиков туманились, и каждый мог видеть, что они тоже хотели бы поехать на поиски пещеры.

Мне казалось, я понимала, что чувствовали мой отец и дядя. Я даже понимала мать, хотя ее знала меньше всех, даже меньше отца и его брата, которых никогда не видела. Для каждого из них это была последняя возможность. Для каждого своя.

Моему отцу эта пещера с рубинами могла помочь обеспечить достойную жизнь жене и отплатить брату за доброту, да, он тоже вдруг понял, что считает Биджоя братом, а не богатым родственником, которому всем обязан. И когда произошла эта перемена, к которой он вовсе не стремился? Когда он начал любить их обоих и желать, чтобы они смотрели на него с восхищением?

Для моего дяди, единственного сына Чаттерджи, всю жизнь чтившего традиции и соблюдавшего правила приличия, это была единственная возможность пережить настоящее приключение. Вкусить жизни, которая до того казалась ему далекой и невозможной, как небеса, — да, как у принца в поисках волшебства. Как он мог упустить ее? Рука Биджоя не дрогнула, когда он подписывал бумаги, закладывая в залог землю, принадлежавшую его роду, и даже их деревенское поместье. Когда Гури-ма попыталась остановить его, напомнив, что имение принадлежало роду Чаттерджи с незапамятных времен, он не изменил своего решения, уверяя, что не пройдет и года, как он все выкупит обратно. Увидев тоску в глазах Биджоя, Гури отступила. Она знала, о чем мечтает ее муж: как много лет спустя он будет в багряных сумерках Калькутты рассказывать сыновьям о своих приключениях. Взгляд удивления и восхищения на их лицах — такой, о котором прежде Биджой и не мог мечтать.

А на что надеялась моя мать? Думаю, она давно хотела, чтобы мой отец преуспел хоть в чем-нибудь, ей хотелось снова посмотреть на него глазами той девушки у сверкающей реки, когда она увидела Гопала в первый раз. Возможно, она хотела любить его так же, как тогда — как любая женщина хочет любить своего мужа, — даже признавая отчасти, что он недостоин ее любви. Может, она хотела, чтобы муж ее нерожденного сына был героем. А может, моя мать надеялась, что эта победа, такая долгожданная, изменит ее судьбу, приводящую их доселе к зависимости, и сделает, наконец, правильным тот выбор, сделанный рано утром, когда она сбежала из-под родного крова, променяв его на небо, покачивающееся над скрипучей лодкой.

Но, возможно, я ошибалась. Может быть, она думала только о рубинах, представляла, как будут завистливо перешептываться соседки, увидев на ней рубиновые бусы и серьги, на ее запястьях и тонких лодыжках браслеты, искрящиеся пламенем.

— Через неделю они уехали, — продолжила Пиши. — Они оделись, как настоящие искатели приключений: штаны цвета хаки, толстые кожаные ботинки, каких ни один из них в жизни не носил, круглые шляпы для сафари, которые Гопал, наверное, видел в кино. До вокзала они доехали на такси, а не на машине Биджоя, потому что таинственный партнер настаивал на том, что никто не должен их видеть. Он не хотел, чтобы поползли слухи, так как для него это был вопрос чести. Сказал, что даже его семья ничего не знает о Гопале и Биджое.