Хозяин-барин - Дмитрий Баюшев

Сунулись было Хранители с претензией — отдай, мол, души-то, не твои, но Хозяин был тверд: мои. Людишки изгадили эту землю, именно сюда стянулась вся нечисть, значит, они, людишки, и виноваты, значит, они та же нечисть и есть, поскольку зло притягивает зло. Мои они!

На Хозяина теперь работала сама Природа. Ветры и дожди разносили заразу по белу свету, и мир Хозяина множился, и власть его крепла, но до определенных пределов. На других землях, которые людишки тоже профуфунили, Хирург создавал новых Хозяев. Он был очень дальновиден, этот Хирург, и не собирался отдавать Северное полушарие, которое контролировал, под власть одного Хозяина. Зачем ему такой конкурент? Пусть Хозяев будет много, и работы пусть у них будет невпроворот, чтобы времени не оставалось на крамольные мысли. Предприятие еще только начиналось, но дел у Хирурга было по уши, поэтому он порой пропадал весьма надолго, и у Хозяина поневоле начинали возникать эти самые мысли. И тогда от невозможности что-либо изменить он с особым сладострастием измывался над теми душонками, что послабее.

Вскорости прибыли новые людишки, опять началась потеха. Человечки сунулись в бункер, вытащили оттуда мертвецов, и с этого момента у всех у них завибрировали душонки. Но они, дурачки, храбрились, хватались за свои пукалки. Хозяин повелел своему воинству не высовываться, и сам следил, как людишки накрывают мертвецов брезентом, как идут на КПП, а затем, озираясь, бредут по периметру.

Хозяина так и подмывало сказать завывающим голосом: «Кто-кто ко мне пришел?» Вот была бы потеха, но вместо этого он сотворил «капитана Грабова» (нравился ему этот несгибаемый капитан) и его «руками» расстрелял людишек, оставив пятерых на новую потеху.

В этом действии что было главное? Что он, явление, противное Богу, подобно Богу распоряжается жизнью созданных Богом тварей. Он забирает их души подобно Богу, и это так пикантно. Взять то, что тебе не принадлежит, взять самое святое, что есть в этом бренном мире, — о, это бесподобно. Это упоительно. Ведь хозяин, он тогда настоящий хозяин, когда ему кто-то подчиняется, когда кто-то перед ним на коленях: раб, холоп, личная вещь.

Где-то там, в глубинах его естества, надрывался и выходил из себя «кровиночка» Веревкин. Он метался в своей малюсенькой сфере, как в клетке, жалкий, драный, однако же свой в доску, поскольку являлся родителем, и Хозяин снизошел.

— Чего тебе надобно? — спросил он.

— Что ж ты, ирод, делаешь-то? — пропищал крохотный Веревкин. — Хуже фашиста. Уж лучше бы мне подавиться огурцом, чем такого мерзавца выродить! Родил, называется! Пожалей хоть этого парня, Вадима. Глянь-ка, ведь вылитый Игоряха.

Игоряха был младшим братом Веревкина, был, потому что в юности помер от передозировки самогона. И в самом деле, Вадим этот был вылитый Игоряха те же губы, те же голубые глаза, та же косая сажень в плечах. Вот ведь странно: при общении с Веревкиным у Хозяина прорезывалась земная память, вспоминалось, тудыть его, трудное прошлое.

— Может, и пожалею, — сказал Хозяин. — А может, и нет.

Однако же пожалел, не тронул, но отпустить не отпустил, заставив удирающих бойцов кружить по одной и той же дороге.

Знал бы, что некто Траш уже начал плести свою паутину, нипочем бы не пожалел.

— Черт, — сказал Завехрищев. — Кажется, здесь мы уже проезжали.

Фары, нацеленные на белое полотно дороги, вырывали из темноты то бурые стволы могучих сосен, то изумрудные шапки кустов, то хитросплетение черных ветвей, зеленых листьев, по большей же части все то. что было на обочине леса, оставалось во мраке, и непонятно было, как сержант умудрился что-то заметить.

Мотор чихнул и заработал с перебоями.

— Этого еще не хватало, — проворчал Завехрищев. — Где же эта чертова трасса?

— Не чертыхайся, — сказал Вадим, — а то ведь придет.

— Придет? — усмехнулся Завехрищев. — Да он уже пришел. Он, Петров, теперь все время с нами. Вот только не знаю, кто будет следующий — ты или я?

Мотор чихнул и заглох.

— Та-ак, — сказал Завехрищев. — Рассветет через час. Пойдем или будем ждать? Фонарей-то нету. — И, подумав, добавил: — А трасса где-то рядом. Нутром чую.

Вадим вынул из зажимов автомат, а из ящика с боекомплектом пару рожков, вставил рожок, другой сунул в карман скафандра. Это был автомат Селиванова, остальное оружие осталось в машине Велибекова.

— Дай-ка мне. — Завехрищев взялся за ствол, но Вадим выдернул автомат и молча повесил на шею.

— Хрен с тобой, таскай сам, — сказал Завехрищев. — Смотри только, не подстрели с перепугу-то.

Ни за что на свете Вадим не признался бы, что оружие он взял после того, как услышал тоненький голосок: «Возьми автомат-то, паря, и не отдавай этому бугаю. Спасешь и себя, и бугая».

Они выбрались из бронетранспортера и вначале при свете фар, а затем во все более сгущающейся темноте пошли к трассе. Поначалу вообще ничего не было видно, и они плелись еле-еле, потом обозначился контур леса, просека. Идти стало легче.

Завехрищев молчал, Вадим думал о своем.

Наконец начало светать. Давным-давно уже должна была появиться трасса, а они все еще шлепали по бетонке.

— Ни хрена нам отсюда не выйти, — сказал Завехрищев, и тут вдруг из леса раздался глуховатый старческий голос:

— Эй, ребята, вы куда это направились? Там, чай, Объект, туда не велено. Или вы из этих, из ликвидаторов? Тогда почему не откуда надо идете?

— А откуда надо, дед? — обрадованно взревел Завехрищев. — Ты чего там прячешься-то? Да не боись, дедуля, мы свои.

— Свои, говоришь? — отозвался дедуля. — Иди тогда на мой НП, покажу на карте, откуда вы маршируете. Только один иди, а этот, с ружьем, пусть пока на месте стоит.

Завехришев, бухая сапожищами, устремился к невидимому деду, добежал до опушки, поорал: «Эй, дедуля, где ты?» — побегал по кустам, после чего обернулся к Вадиму и широко развел руками — нету, мол, никого.

— Леший озорует! — крикнул Завехрищев, и тут вдруг все подернулось густым белым туманом, и Вадим остался совсем один, ничего перед собой не видя и не слыша ни звука.

Впрочем, один он оставался совсем недолго. Туман рядом с ним рассеялся, обнаружив идеально круглую, висевшую на уровне глаз сферу с крохотным мужичком внутри. Мужичок был в драном костюме и потерявшей форму кепочке, ни дать ни взять ветеринар Лыхманов из Красногюлья, только очень маленький, с пальчик.

— Веревкин, — представился мужичок, приподняв кепочку.

Если присмотреться, он был вовсе не стар, этот Веревкин, и под кепкой у него оказалась копна спутанных серых волос.

— Рассусоливать некогда, мил человек, так что слушай, — сказал Веревкин. — В овраге, что на краю Марьевки, есть пещера.