Торговый центр - Эрик Богосян

Джефф прочел все антиутопии: «Дивный новый мир», «1984», «Заводной апельсин», «Сказку горничной»,[7] все, что написал Уильям Гибсон. Но действие всех романов разворачивалось в будущем. Они лгали. Будущее происходило здесь и сейчас.

На прошлой неделе Джефф, Терри и Беккет взяли машину у родителей Беккета и поехали в центр, в ночной клуб. Ну, не совсем ночной клуб, а старая фабрика с высокими потолками, вся выкрашенная в тусклый черный цвет. В одном конце зала находилась концертная площадка, в другом – бар, где продавались соки и напитки. Никакого алкоголя. На сцене по очереди выли скинхедские группы, совершенно неотличимые друг от друга. Тощая девица с кольцом в носу ссутулилась рядом с зеленоволосым «готом». Джефф спрашивал себя, что у него общего со всеми этими людьми.

В каждой группе были гитарист, барабанщик и парень в татуировках, который щеголял бритым черепом и орал в микрофон. Качки метались по сцене, колотили карабкавшихся к ним полуголых парней, которые мечтали поколбаситься рядом со своими кумирами. Каждые несколько минут кто-нибудь нырял в пульсирующую толпу. Джефф любил такую музыку – предельно громкую, сокрушительную. Она его цепляла, и это было хорошо. Он заметил, что у певца одной из групп на обеих руках вытатуированы свастики.

Все вокруг него выли. Хотя у заведения не было лицензии на продажу спиртного, все уже опьянели от пива, или нагрузились кетамином. Главной забавой было подойти как можно ближе к сцене, вспенить толпу слэммеров. Самые агрессивные делали вид, что рвутся в драку – глаза в землю, как у буйных психов. Джефф знал правила: не толкайся слишком сильно, а то тебя толкнут еще сильнее.

Время от времени кто-нибудь из агрессивных качков пихал другого агрессивного, и начиналась колбасня. Потом очень большие и еще более мускулистые вышибалы врывались в толпу и говорили дерущимся «ай-я-яй». Иногда кого-нибудь вообще вышвыривали из клуба. Джефф видел, как у одного парня носом шла кровь. Правила общеизвестны – никаких ножей, по лицу и по ребрам не бить. Анархисты со знанием этикета.

Тела падали друг на друга, весь пол будто шевелился. Это изматывало, но в конце концов становилось очень хорошо. Ярость, шум, кровь, выбитые зубы – все это прекрасно лечило переизбыток тестостерона. К концу вечеринки большая черная коробка комнаты воняла, как мокрый от пота суспензорий.

Терри, в зюзю пьяный, позволил Беккету и Джеффу отвезти его домой, и там его вырвало. Двое выживших забили косяк, качаясь на ржавых качелях у Терри во дворе. Они бродили по пустым улицам до половины четвертого утра и обсуждали существование причинно-следственных связей во Вселенной. Беккет назвал Джеффа суеверным, поскольку тот верил в жизненную силу. У Джеффа не было сил с ним спорить.

Потом Джефф неуклюже пробрался в дом родителей, ключи слишком громко звякнули, когда он кинул их на кухонный стол. Зажечь свет, выключить. Джефф пытался выпрямиться в ванной в полный рост, в ушах звенело, дреды разбухли от высохшего пота. Он чувствовал себя ужасно глупо. Когда вкрадчивый рассвет смягчил контуры кафельных плиток вокруг него, он начал медитировать на скрюченный тюбик зубной пасты. Он пытался представить, сколько таких тюбиков в эту минуту существует в Соединенных Штатах, во всем мире. Думает ли о них кто-нибудь? Наверняка – люди же их покупают. Выбирают именно эту марку. Они когда-нибудь замечали, насколько все это занудно?

Где-нибудь – это точно – живут какие-то очень богатые люди, которые наследуют весь доход от продажи этой зубной пасты. Вот, может, хоть эти богачи воистину свободны. Ну, то есть реально. Джефф не хотел быть богатым. Его не интересовала и собственная свобода. Он просто хотел верить, что у кого-нибудь где-нибудь эта свобода есть. И хоть одна душа существует вне этой системы координат.

Вот обо всем этом он и хотел поговорить с Адель. Она бы поняла. Умная, глубокая. Вместе они смогли бы выстоять в этом обреченном мире. Джефф ощутил прилив смелости при мысли о том, что он не одинок в своей борьбе. Он обнимет Адель, их души и тела переплетутся. Вместе можно вынести что угодно, что бы там день грядущий ни готовил.

Если б он смог быть рядом с ней, все было бы не так бессмысленно. Ему нужен человек, который его понимает, – вот и все. В одиночку он – лишь точка на листке бумаги. Связь с Адель – это линия из его точки в ее. А линия – это уже другое измерение.

Вдруг выяснилось, что глаза у него закрыты. Джефф двинул рукой, зашуршала простыня. Он лежал в постели. Он почистил зубы? Неважно. Вокруг была пустота, незаполненное пространство от чего-то до чего-то другого, но он не помнил, от чего и до чего. Адель. Адель. Адель. Любовь – сложная штука. Изменятся ли его ощущения к утру? Не факт. Он ни в чем не был уверен. Пространство между его мыслями росло, разверзалось зевающей бездной, и он отрубился.

8

Потоки красного и белого струились по ландшафту, похожие на длинные сияющие леденцы. Пара огней, машина – точно такая же, как следующая. Набор огней – личность, заключенная в металл и пластик, и у каждой – свой план. Снуют, как кровяные тельца, проскальзывают друг мимо друга, никогда не сталкиваются, дисциплинированные, ускоряют свой бег, чтобы вырулить на равнину следующего мига.

Донна вела машину в своем обычном хлестком стиле – выдавала пятьдесят миль в час там, где разрешалось только тридцать, и восемьдесят, где можно только шестьдесят, – скрючившись, как в коконе, в этой кривобокой конструкции. Ее десятки раз останавливали, но ни разу не оштрафовали. Ни разу. Она чуть касалась руля, одновременно управляясь с большим «Кофе Кулатта» и тем, что осталось от дюжины только что купленных пончиков.

Она каталась, словно бы под кайфом после горячего душа и виски, кондиционер включен на полную мощность, и тут увидела забегаловку и решила купить кофе. Пить кофе за рулем – это правильно. Можно покататься немножко, глотнуть кофеина, протрезветь, купить всем ужин и вернуться домой в пристойное время. Таков был план, когда она въезжала на стоянку «Данкин-Донатс».

Донна ждала, пока рябой пакистанец примет чей-то заказ, и тут приметила шофера грузовика, ссутулившегося над изящным столиком. Он что-то корябал в сборнике кроссвордов. Шофер заметил Донну и пронзил ее долгим взглядом, отозвавшимся у нее в низу живота. Ей понравилось, но она заставила себя отвернуться – и уткнулась взглядом прямо в длинные ряды свежих пончиков. От стояния в очереди она почему-то проголодалась. Один пончик – это совсем не страшно.

Донна не могла выбрать, они все выглядели восхитительно, а потому решила, что купит штук шесть, и выберет потом. Два съест, а остальные привезет домой Рою и Рою-младшему. Потом она заметила, что есть и специальное предложение – нечто под названием «Кофе Кулатта». Решила купить еще и это. Выходя из магазина с пончиками и напитком, в котором было пять миллионов калорий, она взглянула на шофера. Тот улыбнулся. Она тоже ему улыбнулась. Потом как-нибудь.

Донна вела машину и ела, и в этом была полная, полнейшая гармония. Она двигалась, она жевала. Обдумывая, насколько сыта, Донна поднесла к губам пончик с корично-яблочным желе, откусила кусочек белыми зубами и подцепила языком. Почему так не может быть всегда? Ей не нужен героин. Ей не нужен крэк. Ей нужны всего лишь пончики. И как следует потрахаться. А потом сигаретку. И порцию ледяного бурбона.

Ну, хотя бы проблема с алкоголем под контролем. Это можно зачесть в плюсы. Ни одной царапины на автомобильном крыле, ни одна вечеринка не сорвана – вот уже почти год. Вот что она больше всего ненавидит в Рое. (Забавно, как сильно можно ненавидеть человека, которого любишь.) Когда они только познакомились, Рой тащился от ее страсти к алкоголю. Смеялся над тем, как она несдержанна, когда пьет. Как сексуальна. Ну ясно, приходилось быть бурной, ведь Рой оказался просто бесчувственным бревном.

Теперь он четко разграничил, что можно, чего нельзя, и следил за ней, как надсмотрщик. К счастью для Донны, Рой не понимал, как устроен аппетит. Как можно переключиться с одного на другое. Опьянение ей очень нравится, да. Ничто не сравнится с теплой ванной и стаканом джина. Но еще можно пожрать, потрахаться. Тоже хорошо.

Она думала: если не перестать есть, начнет ли она всерьез толстеть? Почему-то она еще не разжирела. Отяжелела – это да. Большая грудь, полная задница. Но толстой она не была. На талии и животе – ни единой складки. Никакого целлюлита на бедрах. Упругая кожа на внутренней стороне рук. Даже после рождения ребенка ее соски торчали, как карамельки.

Она неизбежно расплывется. Если она присосется к кормушке – ну, будет жрать, как обжиралась сегодня, – наверняка потолстеет. Блин, за последние три часа она поглотила пять или шесть тысяч калорий.

И что – тело просто начнет раздуваться? А она при этом останется привлекательной? В глубине души Донне было все равно. Она почему-то знала, что все получится. Все должно получиться. Потому что аппетит – ее лучший друг. Аппетит заботится о ней и помогает пережить черные дни. Она и есть этот аппетит – без него не существует и Донны.