Санины каникулы - Герман Балуев

— И тем не менее, — сказал Саня.

Хабибуллин, метнув черный взгляд, разглядел в Сане еще что-то пропущенное при первом осмотре и решил окончательно:

— Нет!

— То есть как?!

— Он скромный парень, — пояснил Хабибуллин. — Он мне нравится.

Саня почувствовал, что у него дернулись и поползли губы. Он понял, что сейчас заревет от унижения и обиды.

— Саня тоже мужик подходящий, — вступился за него Кабалкин. — В основе пока, конечно.

— Все мы замечательные люди, пока нам ничего не грозит, — задумчиво сказал Хабибуллин.

— А где Вовка сейчас? — спросил Саня сдавленным голосом.

— На том берегу Енисея. На скале. — Мастер выдавил слова, как монеты, — звонко и отчетливо. — У красной отметки.

И Саня вспомнил красный столбик на хребте. Он представил себя на этой крутизне, глубокую пустоту под ногами и поежился: ощущение было противным. «Неужели Вовка герой, а я трус?» — подумал он.

Хабибуллин улыбнулся стремительной восточной улыбкой и снял очки.

Бурильщик Васюков словно только и ждал этого знака. До этого он почтительно громоздился за спиной Хабибуллина. Васюков был похож на располневшего гладиатора. Его розовое горячее тело распирало линялую футболку. Ржаные волосы бурильщика торчали клочьями и шевелились от ветра.

— Саня! — рявкнул он сырым басом, сгреб Саню толстыми руками и притиснул к свисающему через ремень мягкому животу. — Ты дома!.. Вовка — мой друг-закадыка, понял?

— Понял! — задушевно крикнул Саня, упираясь в колышущийся живот руками.

— Вовка — друг… А ты, значит, кто?.. То-то! — Васюков отстранил Саню и посмотрел на него, любуясь.

— Ах, вот что! Вы товарищ брата нашего Сани, — успокоился Кабалкин, уже было изготовившийся схватить гладиатора за шиворот.

— Друг по гроб жизни! — лесным басом взревел Васюков. — Саня! — гаркнул он. — Что хочешь? Здесь Сибирь, понял?.. Рубашку надо?.. У меня две… Сам-то откуда?

— Из Ленинграда, — ответил ошеломленный и слегка помятый Саня.

— С Ленинграда! — захохотал Васюков, весь колыхаясь от радости. — А я с Белоруссии. Минск, слыхал?.. Так я с Бобруйска… Друг! Саня! — Он даже присел и шлепнул себя по коленям мясистыми лапами от пришедшей ему счастливой мысли. — Отдыхать собираешься?.. Давай в Бобруйск! Воздух гарантирую… Борщ — язык проглотишь… Ну? Сговорились?.. Дай лапку!

Вдруг он гулко ударил себя кулаком в грудь. И побагровел.

— И-эх!.. Я-то!.. Я-то! И ты тоже, друг сердечный, таракан запечный! Молчишь… Чего молчишь?! Ты же голодный, рубать хочешь…

Васюков по-медвежьи полез в палатку и ожесточенно загремел кастрюлями.

Взъерошенный Саня вопросительно посмотрел на скалолаза.

Кабалкин сидел на камне и растроганно смотрел на заросли багульника, которые языками пламени взлетали по склону хребта.

Обвал

Накормив гостей, Васюков залез в дюралевый легкий катер, завел мотор и пошел на тот берег Енисея. Там у самой воды под хребтом стоял насос. Васюков подавал воду на склон, к буровому станку, которым управлял Вовка.

…Черная ночь навалилась на мир. Исчезли камни, исчезли горы. Лишь Енисей жил как прежде. Он журчал, переливался и гремел камнями за палаткой, под самым ухом Сани.

Саня, упакованный в спальный мешок, лежал в темном углу. И в других углах палатки тоже таились тени. Тусклый свет керосиновой лампы лишь усиливал ощущение затерянности в этом затопленном тьмою мире.

Разделенные лампой, склонив друг к другу желтые лица, беседовали шепотом, как заговорщики, Валерий Кабалкин и буровой мастер Хабибуллин. Они боялись разбудить Саню.

Ах, напрасно они боялись. Не спал Саня в своем мешке и не мог уснуть. Хоть бодрился он целый день и восхищался своей удачливостью, на душе его было скверно.

Иногда глаза Сани заволакивала дремота, и тогда он видел Васюкова, влезающего в катер. Оттолкнувшись от берега, Васюков вдруг выпрямился во весь рост, крикнул страшно и дико: «Ты чей друг? Кому помогаешь?» И захохотал так, что каньон наполнился гулом.

Саня заплакал и стал видеть во сне милую Ирину Викторовну, солнце, которое утренним ярким пятном подкрадывается к дивану.

Проснулся Саня от мощного толчка. Тотчас за толчком возник гул и длился, нарастая. Звякнуло стекло лампы. Метнулись тревожные тени. С грохотом вскочили скалолаз и Хабибуллин.

Саню охватил озноб. Ему захотелось вжаться в щелку, чтобы грозы этого страшного мира, не заметив его, пронеслись над головою.

— Обвал! — прошептал мастер.

— Где? — тоже шепотом спросил Кабалкин.

— На той стороне.

Гул сменился близким грохотом, ударила вверх земля, хлопнуло полотно палатки. И все стихло. Хабибуллин и скалолаз переглянулись.

И тут возник новый звук, тонкий, как пенис комара. Он рос, становясь все более надсадным и близким.

Хабибуллин схватил фонарь и, откинув брезентовую дверь, стал светить во мрак ночи. Саня, повернувшись на бок, выглянул из палатки. Луч фонаря выхватил белые камин и ободранный куст багульника.

Воющий звук приблизился, ударился в склон за палаткой, и горы уронили в воду: «Бу-бубу-бу!» На полной скорости моторка врезалась в камни, заскрежетала металлическим днищем, затрещал гравий под торопливыми сапогами, и, сметя своей массой Хабибуллина, в палатку ворвался растерзанный Васюков. Выкаченные глаза его блуждали, правая щека дергалась, руки загребали пустоту, пока не ухватились за стойку палатки.

— Спасся! — прохрипел он, озираясь. — Спасся-а-а! — И грузно упал на нары, придавив Санины ноги.

Из тьмы доносился вой мотора.

Хабибуллин рванул Васюкова за плечо, ударил в лицо светом.

— Живо-о-ой! — безумно тянул Васюков.

— Харашо, харашо! — звенящим голосом крикнул Хабибуллин. — Спасся — харашо… Гавари, что было. — От волнения он заговорил с акцентом.

— Что было… — Васюков сел на нарах, свесив толстые руки. Потное лицо его обвисло, шарящий взгляд не мог ни за что зацепиться.

Саня выполз из мешка, вжался в угол, вспучив спиной брезент.

— Что было… — еще раз повторил Васюков. — А-а-а! — обрадовался он, вспомнив. — Руки… — Он с интересом посмотрел на свои ладони. — Сижу вот так… — Васюков снялся с нар, присел на корточки и вытянул перед собой руки. — Вот так руки, а под руками насос — клапан регулирую… А потом… Потом вдруг — гром… дунуло… Я сижу, под руками — пусто. Нет насоса. — Он напрягся, вспоминая. Кожа лба его сложилась волнообразно. — Еще дунуло… Смотрю, надо мной дерево летит, ветки растопырены… Потом… Да! Потом буровой станок мелькнул и — в воду. Без звука…

Хабибуллин навис над ним, как клинок.

— Смирнов там был, — процедил он.

— Да! — воскликнул Васюков, лихорадочно оживляясь. — Водопровод еще… Свился пружиной и… Что же дальше?.. Ага! — воскликнул он торжествующе. — Я в лодке оказался. Лавина пошла вниз, а меня уж течением отбросило. Я за мотор и — обороты!

— Где Смирнов? — зло спросил Хабибуллин.

— Так и спасся.

— Шайтан! — закричал Хабибуллин, бледнея. — Ты спасся, а где Смирнов?

— Смирнов?.. — механически повторил Васюков.

Хабибуллин бешено сверкнул очками.

— Я тебя спрашиваю, что с Вовкой? Ты был старший… Товарища бросил?

Васюков посмотрел на него.

Кабалкин стоял в отдалении, каменный, решительный.

— Поехали! — приказал Хабибуллин.

Расхватав фонари, все четверо бросились к лодке. Мотор все бился, буравя воду.

— Куда?! — крикнул Хабибуллин Сане.

И у Сани невольно вырвалось:

— Боюсь я один, боюсь!

— Ладно. В лодку!

Толкая друг друга, залезли в лодку. Кабалкин рывком оттолкнул ее, прыгнул на нос, и Саня от толчка упал. Его сотрясал озноб. Он сжался в комок и вцепился в лавку.

Катер било течением. Черная тьма была вокруг. И непонятно было, куда же они плывут. Присмотревшись. Саня увидел над головой звездную реку. Хребты были ее берегами.

Что-то заскрежетало о лодку, развернуло ее, звездный поток качнулся и пошел в сторону. Белая рука протянулась черед борт, больно задела Саню, рванула с Васюкова куртку. Это была коряга. Скалолаз молча ее оттолкнул.

А Васюков от толчка словно проснулся.

— Вовка, друг! — завопил он, громоздко поднимаясь в лодке и накреняя ее.

Кабалкин и мастер зорко следили за ним.

Покачавшись, Васюков крикнул: «А-а-а!» и бросился в черную воду. В то же мгновение Хабибуллин и скалолаз в четыре руки подхватили его, и Васюков тушей навис над бортом. Лодка ходила по кругу и черпала воду.

Васюкова толкнули на дно лодки, рядом с Саней.

— Сиди, дурак! — крикнул Хабибуллин.

— Нельзя мне жить, — пробормотал Васюков и заплакал.

И вдруг до сознания Сани дошло: Вовка!..

Вовка!.. Что же теперь делать? Саня с ужасом подумал о встрече с отцом и вспомнил, как, бывало, хлопала входная дверь и гремел по коридору его зычный веселый голос: «К торжественному маршу!.. Повзводно!..» И даже стекла радостно звякали. А они с Вовкой вылетали с воплем из комнаты…