Атрак (СИ) - Mazurenko

не пугал странника, и тот глядел на них так, что они перед ним были разоблачены. Зверьё рычало, шипело иль по-иному как угрожало незнакомцу, хотя это были лишь ничтожные попытки противостать страху, что объял их. Хищники, притаившись в своих укрытиях, не ощущали себя охотниками, но наоборот же, их посещало чувство, как словно добыча они, а первопроходец, так бесстрашно шагающий по их угодьям, нападёт на них и сокрушит, доказав своё превосходство над ними. Всякий страшился его поступи, ведь она несла с собой дух, который был чужд тому миру. Это был дух истинного победителя. Дракалес упивался им, дышал им, жил им, когда как для этого мира дух войны был чужд и разрушителен. Этот дух проникал в душу и сознание и сокрушал любую волю, какой бы прочной она ни была. Истинный победитель лишь один своим присутствием нёс поражение всем вокруг. Лишь одним взором повергал, лишь одним шагом покорял. Беспомощным животным только и оставалось, что с опаской глядеть вслед могучего бога побед. В глаза кто посмеет глянуть? Кто посмеет бежать, показав ему свою спину? И лишь эти непонятные живые столбы непоколебимо стояли на своих местах, как словно дух побед их обходил стороной.

Бегство… Вот что было ненавистно всякому воителю, в числе которых был и Дракалес. Бог войны считал, что бегущий противник ничтожен и не достоин ни пощады, ни славы. Таких ваурд настигал и сокрушал безоговорочно, ведь в его сердце был вложен принцип, что незыблемой истинной отпечатался в его сознании. Есть лишь два пути: победить или погибнуть, глядя противнику в глаза. Иное же считается оскорбительным для бога войны, поступком, за которым последует непременная кара. И кара эта лишь одна — смерть, быстрая и позорная.

И неведомым образом животные понимали это, потому-то и покорно глядели в сторону шагающему олицетворению войны и победы, как бы давая понять, что они покорились ему без войны. Но Дракалеса это нисколько не волновало, потому что знал он, что ему суждено будет пройти путь своего отца, путь кровавых сражений и славных побед, путь, пролагаемый мечом и огнём, — путь войны. А всё, что окружало его здесь — лишь ничтожность, которую он и не заметит во время своего победоносного шествия. Хотя сейчас он придавал значение каждой детали этого мира, ведь цель его состояла в ином.

Смотрел Дракалес и на растения, которые в глазах его так же были диковинными творениями новых миров. Бог войны глядел на них, распознавал их строение и роль, играемую в этом мире, но дать конкретное определение тому не то живому существу, не то ещё чему-то он не мог. Деревья, которые своим скоплением образовывали леса и чащобы, полевая трава, что покрывает землю, словно ковёр, яркие, источающие неведомые запахи цветы, — всё это было новым для тарелона Атрака, всё это он лицезрел впервые. И постепенно ему отворялся смысл бытия. Изучая поведение животных и растений, он углядел одну закономерность, которую посчитал ничтожностью. Он видел, как растения поглощают свет, источаемый рассветным светилом, а взамен дают дыхание жизни, что наполняет всю округу, заполняет всё пространство, оплетает весь мир — оно всюду, и нет такого места, где его не было. Дыхание растений же поглощали животные. Они вдыхали его своими ноздрями, и живительный газ проникал таким образом внутрь них. Там он обращался в иное дыхание, дыхание живого существа, исходил из тех же ноздрей, но он был отличен от дыхания растений. Потому деревья и цветы поглощали дыхание животных, прибавляя к тому солнечный свет, а далее выдыхали вновь дыхание растений, который вновь вдыхали животные. Этот процесс был непрерывен и творился каждое мгновение существования этого мира. Дракалес поглядел на то, что творится внутри животных. Воздух, попав к ним внутрь, превращался в иное дыхание. Иным оно было оттого, что организм живого существа забирал из дыхания растения некое сырьё, необходимое для поддержания своего существования, а выдыхал уже иной воздух, лишённый того самого сырья. В этом-то и углядел молодой тарелон ничтожность этого мира — что зависимы проживающие тут существа от многого — что стоит лишить их воздуха, как всякий начнёт гибнуть и вскоре умрёт. Юный томелон считал, что существование не должно быть обременено ничем: ни чужой волей, ни какими-то физиологическими ограничениями, ведь это уже будет рабство. А рабство для бога войны было неприемлемо. Поступь войны есть поступь свободы и неограниченности. А эти миры были слабы и ничтожны, они порабощены физиологическими потребностями.

Взглянул Дракалес на животных вновь и увидел, что поедают они те самые растения. Взглянул на это победитель, и его пониманию открылась ещё одна мерзость спокойных миров. Живым существам необходима пища. Животные откусывали траву своими зубам, ими же они пережёвывали её, и получившаяся масса попадала в их нутро. Там Дракалес увидел такой же процесс, как и при вдыхании воздуха — организм существ извлекал из пищи иное сырьё, отличное от сырья воздуха, но служило оно ту же службу — поддерживал жизнь. Это также стало очередной причиной, по которой ваурд ещё больше ненавидел этот мир и его обитателей. Не только в воздухе нуждаются живые, но и в пище. Двойное рабство несут на себе спокойные миры, чтобы бесцельно существовать. Дракалес никому не подчинялся, лишь своим учителям. Но это была великая необходимость, потому как подчинение это влекло за собой великие последствия — бог войны познавал таинства и мудрости, скрытые от его взора и понимания. Подчиняясь Уару, он постиг таинство управления своим оружием. Подчиняясь Татику, Дракалес научился хитростям и мудростям, что будут пригодны ему в сражениях. Подчиняясь Лиеру, юный тарелон раскрыл тайну личности, как распознать намерения врага по одному лишь взору, брошенному на него. Такого рода «рабство» Дракалес признавал достойным, ведь оно вело к величию. А что даёт рабство физиологических потребностей? Лишь бессмысленное существование. Наследник войны считал, что лучше вовсе не существовать, нежели испытывать такого рода рабство. Мёртвые свободны от любых оков, потому исход этого мира, его освобождение он видел в его гибели. Мир должен пасть, чтобы освободиться.

Но помимо взаимопомощи животные и растения способны были и губить. Так, скапливаясь в одном месте, деревья создавали леса. И чем гуще были эти леса, тем более опасными они делались. И, забредя в такой густой лес, человек, утеряет ориентир и направление, забудет, в какой стороне дом его и где выход из чащобы. Так будет блуждать, ища выход. А время идёт, и рабство даёт о себе знать. Заурчит нутро, попросит пищи. Но где