Дорога - Елена Хаецкая

Первым из фонтана выбрался, отфыркиваясь и отплевываясь, комедиант в синем, багровый от ярости. За ним показался второй, в красном. Ругаясь на чем свет стоит, он вытаскивал из воды наместника Варфоломея, который едва не утонул, запутавшись в своих цепях.

Варфоломея расстелили на той самой телеге, откуда только что сбросили, влили в приоткрытый рот вина из фляги. Тот, что в красном, стоял возле него на коленях. Синий крикнул, что сейчас прелестная Клотильда исполнит любовную балладу для увеселения публики.

Из недр телеги выпорхнула прелестная Клотильда — рослая девица в пышном красном платье, расшитом золотыми розами. В руках у нее была лютня, с которой она довольно ловко управлялась.

Голос Клотильды, хрипловатый, но сильный разнесся над площадью, увеселяя публику повествованием о нестерпимых душевных терзаниях графа Лары, сыновья которого были зверски убиты предателями. Баллада во всех подробностях перечисляла пытки, которым были подвергнуты юные графы Лара.

— ЛЮБОВНУЮ, дура, — прошипел, проходя мимо нее с кружкой для сбора денег, комедиант в синем.

Клотильда, не моргнув глазом, перешла от перечислений пыточного инвентаря к воспеванию страданий девицы Милльфлер, разлученной с возлюбленным.

О дно жестяной кружки стучали монеты — горожане подавали щедро, довольные представлением свыше меры.

Едва отдышавшись и отплевавшись, бессильно простертый на телеге Варфоломей принялся было вновь поливать бранью своего спасителя. Но тот не давал ему сказать ни слова. Стоило наместнику раскрыть рот, как комедиант, посмеиваясь, вливал туда вина из своей фляги. Напоить же Варфоломея до бесчувственного состояния оказалось совсем простым делом. Подвижник так истощен был длительным голоданием, что одной фляги хватило. Вскоре он не вязал уже лыка. Лежал, вытянувшись во весь рост, и бессмысленно ворочал глазами.

Девица Клотильда закончила песню, послала толпе воздушный поцелуй и подошла к телеге. Бегло поглядела на Варфоломея.

— Какой красавчик, — только и сказала. Потаскушка.

Следом за ней вернулся и комедиант в синем, на ходу ссыпая деньги из кружки в обширный кошель на завязках.

— Что это за беглый каторжник? — удивленно спросил комедиант в синем. Его звали Балатро.

Второй, известный под прозвищем Арделио, ответил:

— Блаженный какой-то.

Балатро присвистнул.

— И куда нам его деть?

— На дорогу вывалим, — предложил Арделио. — Подальше от города отвезем и выкинем.

— Может, здесь есть какой-нибудь приют для убогих? — подала голос девица Клотильда. Тонкое лицо подвижника зацепило ее сердце, всегда открытое любви и состраданию.

— Какой в этой дыре может быть приют для убогих? — сказал Арделио. — Выкиньте его обратно в фонтан, всего и дел.

— Грех, — пробубнил Балатро.

Арделио пожал плечами.

— Об этом раньше нужно было думать. Подался в комедианты — не рядись святошей.

Не успел он договорить, как возле телеги показалась зверская рожа Витвемахера.

— Ой! — удивленно произнесла девица. — Еще один такой же.

— Нечестивцы, — зарычал Витвемахер и потянулся за мечом.

Верзила Балатро поглядел на нищего сверху вниз, расправил широкие плечи.

Тот ничуть не смутился.

— Да знаешь ли ты, кого замышлял убить? — продолжал разбойник, размахивая мечом.

Тем временем и остальные святые братья подходили ближе к телеге. Волей-неволей троим комедиантам пришлось выслушать историю падения, покаяния и обращения Варфоломея. Сам же святой подвижник продолжал мешком лежать на телеге, пьяный и беспомощный.

К великому негодованию благочестивых разбойников, ни один из слушателей не выказывал желания расстаться со своим имуществом и немедленно примкнуть к Ордену.

Балатро, бывший в компании старшим, лихорадочно выискивал в обступившей телегу шайке хотя бы одно разумное лицо. Но понял: если он и его товарищи хотят сохранить свое добро, столкновения не избежать. Ибо на всех лицах лежала одна и та же печать безумия.

Балатро охватило отчаяние. И тут он почувствовал на себе пристальный взгляд. Обернулся, вздрогнул всем телом. Прямо на него смотрел Иеронимус фон Шпейер. Только этого и не хватало: монах в толпе фанатиков и юродивых. И лицо у монаха нехорошее. Тяжелое, высокомерное.

Иеронимус кивнул комедианту. Тот пробормотал себе под нос проклятье и спрыгнул с телеги.

— Что надо? — грубо спросил он, подходя. И подумал про себя еще раз: от такого добра не жди.

— Блаженных не бойтесь, — сказал Иеронимус. — Они хоть свирепы, но вас не тронут. Мы идем в Страсбург.

— Лошадь наша нужна? — прямо спросил Балатро.

— Да.

— Да вы за дураков нас держите! — взорвался комедиант. От гнева его рябое лицо пошло красными пятнами.

Иеронимус покачал головой.

Но договорить они не успели. От телеги донесся визг девицы Клотильды. Оттолкнув от себя Иеронимуса, Балатро в два прыжка добрался до телеги. Что-то оглушительно треснуло, с силой плеснула вода — кого-то (потом оказалось — блаженного Верекундия) вышвырнули в фонтан. Драка, к величайшему удовольствию зевак, продолжалась еще с десять минут, пока воюющие не утомились и не отправились выпить.

Богатырские качества, проявленные как одной, так и другой стороной, объединили бывших врагов. Они разговорились. Не было только Варфоломея, спавшего в телеге мертвым сном. Иеронимус сидел, по обыкновению, в углу, потягивал вино и поглядывал на своих спутников.

Арделио, маленького роста, тощий, с взъерошенными черными волосами, пил стакан за стаканом, но не пьянел — только мрачнел, наливался тяжкой печалью. Второй комедиант, Балатро, белобрысый верзила с бесцветными ресницами, рябой после оспы, увлеченно рассказывал что-то блаженному Верекундию. Тот сидел мокрый после купания в фонтане, в тепле от его одежды и волос шел пар.

Девица Клотильда достала из-за корсажа колоду засаленных кожаных карт, метким взглядом выхватила из толпы мужчин простеца Ремедия и подсела к нему. Давай втолковывать ему правила новой игры.

До Иеронимуса то и дело сквозь гул голосов доносился сипловатый голос Клотильды.

— Это «Диана», сиречь Луна, — говорила Клотильда, показывая Ремедию карту. — Она старше «Ладьи», стало быть, «Ладью» бьет. Вот «Диана Инферна», сиречь «Адская Диана» или, по-иному, «Геката». Она бьет и «Ладью», и «Диану». Это черный козырь…

Бальтазар крутился тут же, чуть не клевал длинным носом карты, мелькавшие в ловких пальцах актерки.

Рядом с Иеронимусом кто-то присел. Осторожно, на самый краешек скамьи.

Иеронимус обернулся. Балатро — бледный, губы дрожат.

— Простите, ваше… — пробормотал комедиант, глядя в пол.