Своевременные мысли о Российском парламенте - Юрий Сидоренко

И все-таки самая главная и самая чудовищная провокация заключена в шестом пункте памятки, в разделе «Характеристики отдельных лидеров». Политика Ельцина, утверждается в ней, приведет к уничтожению вместе с семьями 60 миллионов коммунистов (в том числе один миллион в армии, шестьсот тысяч в милиции). Это неслыханная ложь, но традиционная. Подобные обвинения прокурор Вышинский уверенно предъявлял на процессах тридцатых годов «врагам народа». Но даже у Сталина в его параноидном сознании не возникали такие громадные цифры. Откуда же появилась эта цифра сегодня?

Удивительный парадокс заключается, в том, что это число реальное: свыше шестидесяти миллионов было уничтожено за весь период коммунистического режима. По-видимому, они и воспользовались «контрольной цифрой». Уничтоженные семьи — это тоже из их исторического опыта. Это расстрелянные заложники времен гражданской войны, семьи тамбовских крестьян, кронштадских моряков и просто служащих, мобилизованных Советской властью. Это и жертвы искусственного голода 33-го года, и жертвы ежовщины, когда уничтожали не только главу семьи, но и все его окружение, включая знакомых. Список этот бесконечен. Таково лицо авторов провокации, которые формируют облик политического противника по собственному образу и подобию.

«И манеры у них дубоватые,И ученье у них грязноватое,И на этих людей, Государь Пантелей,Палки ты не жалей суковатые».

Страшная ложь памятки призвана была сплотить коммунистов депутатского корпуса. Однако по своему содержанию она выходит за рамки канцелярской инструкции, превращаясь в концепцию, которая служит идеологическим обеспечением всех описанных выше акций. Вот она — модернизированная идеология на этом новом, будем надеяться — последнем витке.

Все это отражает еще одну партийную традицию: формировать образ врага: фабрикант, помещик, кулак, троцкист, бухаринец, враг народа, вредитель, лазутчик, космополит, националист, отщепенец, диссидент, перевертыш Ельцин. Кто следующий?

Но несмотря на мощное и совершенно свежее идеологическое обеспечение, невзирая на тщательно отработанную памятку-инструкцию и вопреки соответствующему поведению «Коммунистов России», третий Съезд они проиграли. Сигнал к организованному отступлению подал верховный главнокомандующий коммунистических сил России товарищ Полозков. Главный подтекст его выступления — время для смещения российского руководства пока еще не наступило. Заявление многозначительное. Ну что же, «дай, Бог, чтоб милостию неба рассудок на Руси воскрес».

Соловецкий камень на площади Дзержинского

Мне уже приходилось отмечать большое влияние эмоционально и нравственно окрашенных событий на формирование депутатского корпуса российского парламента. Значительную роль в этом отношении сыграли такие важные моменты, как демонстрация депутатам известного фильма С. Говорухина «Так жить нельзя», посещение могилы Андрея Дмитриевича Сахарова, встреча с художником И. Глазуновым. Впрочем, нравственное влияние подобных событий народные депутаты испытывают на себе не селективно, не избранно, а вместе с другими людьми в процессе очищения и облагораживания массового сознания. Такое состояние испытали все присутствовавшие на открытии памятника жертвам репрессий.

Сторонний наблюдатель из любой демократической страны с традиционно установившейся парламентской культурой, с детства познавший библейские истины и гражданские свободы, в этом событии увидел бы только один слой, единственный срез происходящего. Для нас же это и болевая память о миллионах безвинно замученных, и торжественная церковная процессия, и живая, рвущая душу молитва. Это еще и десятки тысяч людей, которые заполнили улицы в скорбном движении на митинг. Среди них — Олег Волков, писатель, отсидевший 28 лет за колючей проволокой, белоголовый, чудом сохранившийся старик. И Сергей Ковалев — депутат Верховного Совета, отсидевший 7 + 3 лет; и Михаил Молоствов — в нынешней жизни — скромный почтальон. И жена одного из благороднейших людей нашего столетия Александра Марченко, замученного на смерть совсем недавно, в 1986 г., уже в начале перестройки. Символика происходящего понятна западному человеку: это соловецкий камень, привезенный оттуда, где умирали первые жертвы чудовищного режима.

И вот здесь, на, этих словах — «первые жертвы» — начинается что-то наше, исподнее, интимно отечественное, ибо слова эти невидимым рубиконом разделили присутствующих, в том числе и организаторов митинга. По мысли официальных кругов, которые активно участвовали в этом мероприятии, речь шла об увековечивании памяти жертв сталинских репрессий. Однако и география, и время изобличают: соловецкие лагеря родились задолго до сталинской диктатуры. И палачи этих лагерей, которые затем также станут жертвами системы, не ведая пока ни о своей черной судьбе, ни о том, что будущие поколения чекистов пойдут вместе с их жертвами к соловецкому камню, творили жестокий произвол над «классовыми врагами» Советской власти. Вспомним, Солженицын описывает чудовищный лагерь смерти для детей (классово-чуждые дети), который возник именно на Соловках в первые годы Советской власти. Лагерь для классово-чуждых детей был самым жутким местом в кровавой веренице соловецких концлагерей, которые лишь изредка напоминали о себе окружающему миру, когда иностранные корабли встречали вдруг в открытом море бревна лесоповала с надписью «SOS».

И, возвращаясь к событиям на площади Дзержинского, следует сказать, что кровавые камни Соловецких островов уже самим фактом своего существования изменили официальную повестку дня. Стало ясно, что речь идет не только о сталинских репрессиях, но обо всех без исключения жертвах коммунистического террора.

Зверские расправы над узниками Соловков опровергали Григорий Зиновьев, тогдашний руководитель Советского правительства, писатель-буревестник Максим Горький, авторитетный журналист Михаил Кольцов. Последний обобщил свое опровержение в специальном фельетоне с добродушным названием «Слон» (Соловецкий лагерь особого назначения).

Григорий Зиновьев со временем получит пулю в затылок, журналист Михаил Кольцов будет зверски замучен в сталинских застенках, а его родной брат — художник Борис Ефимов именно в это время поместит в «Правде» знаменитую верноподданническую карикатуру — «Ежовые рукавицы», на которой суровый сталинский нарком Николай Иванович Ежов рукавицей, усыпанной иголками (ежа!), смертельно схватил за горло врага народа.

Верховный руководитель концентрационных лагерей Генрих Ягода, как и сместивший его Николай Иванович Ежов, и многие другие работники органов ЧК, ГПУ и НКВД также будут уничтожены. В процессе смены караулов немало их полегло: палачи уверенно убивали друг друга. Поэтому сотрудники Комитета государственной безопасности с полным основанием участвуют в траурной процессии, возлагая на алтарь общественной скорби двадцать тысяч своих сотрудников, которые погибли в стенах собственных учреждений.

И еще одно очень важное обстоятельство, непонятное или даже неведанное стороннему наблюдателю, — это страх. Селюнин сказал: «подкожный страх». Но ведь и этими даже словами его не выразить. Его, чтобы понять, надо сначала узнать, жить в нем. Страх управлял нами тонко и властно, гравируя и вытачивая личность, подчинял не только язык, но и мысль, заставляя искренне ненавидеть или даже любить. И казалось нам, что это навсегда. А сегодня страшная тюрьма нашего духа наконец рухнула. Но страх уходит постепенно. И, преодолевая его последние колкие отголоски, эта грандиозная манифестация на площади Дзержинского, у громады свирепого здания — Управления комитета госбезопасности, напротив легендарной Лубянки, в тени памятника железному чекисту. И все это вместе — как прорванная плотина мрака — прекрасный памятник безвинно замученным, погибшим, ибо это уже не мертвый камень, а надежда.

К этому камню устремляются молчаливые потоки людей, которые соединяются на площади. Ни музыки, ни речей пока. Скорбное молчание, к которому присоединяется все — море поминальных свечей, хоругви, священнослужители. И как из потустороннего мира звучат усиленные микрофоном имена погибших. Толпа нарастает, и площадь уже мала, люди заполняют прилежащие улицы. И к ним ко всем, и к другим — за пределами этого места, ко всем людям земли обращаются уцелевшие узники концлагерей, И звучит литургия, тысячеустно исполненная. И, кажется, все оставшиеся церкви России отпевают сегодня мучеников тоталитарного режима. Священник Глеб Якунин освящает памятник-камень. И каждый подходит с зажженной свечой к этому камню, возлагает цветы, прикасаясь к нему.

Так продолжалось несколько часов. «И защищали они ладонями огни поминальных свечей от ветра и дождя». И бронзовый Дзержинский наблюдал это странное, непонятное ему зрелище, и здание на Лубянке глядело мрачными ослепшими глазницами погашенных окон.