Россия не Запад, или Что нас ждет - Сергей Кара-Мурза

А. Безансон пишет: «Усомнившись в легитимности российского государственного строя, европейцы внезапно осознали, что Россия принадлежит к иной цивилизации. В Европе либеральное мнение почти повсеместно одерживает победу, во Франции свершается революция 1830 года, в Англии происходит реформа избирательной системы, а Россия в это время самым безжалостным образом подавляет восстание в Польше. В сравнении с XVIII столетием европейцы решительно меняют свое отношение к России. Кюстин, Мишле, Уркхарт, Маркс рисуют Россию самыми черными красками. Более глубокими размышлениями делится с читающей публикой Гизо; он утверждает, что История — это процесс, который, посредством создания и укрепления среднего класса, ведет к установлению конституционной свободы; имя этому процессу — цивилизация. Отсюда следует, что Россия — страна, чуждая этому цивилизующему процессу. В России даже находится достаточно независимый мыслитель, осмеливающийся подтвердить этот диагноз, — Петр Яковлевич Чаадаев» [1].

После 1815 г. русофобия стала раскручиваться и реакционерами, и революционными силами Европы. Если в XVIII веке о России говорили как о стране просвещенного деспотизма, то теперь она слывет страной «деспотизма восточного». Революционеры проклинали Россию за то, что она мало помогает монархам, которых они сами пытались свергать. Монархи — за то, что не торопится помочь им подавить революцию. В 1849 г. царь по настойчивым просьбам Австрии послал, согласно договору, войска на подавление революции в Венгрии. Эта акция ничего уже не решала, но возмущение было всеобщим. Как пишет А. Безансон, «после 1848 года Европа начинает относиться к России с особым ожесточением».

Справа пугал реакционный философ Доносо Кортес: «Если в Европе нет больше любви к родине, так как социалистическая революция истребила ее, значит, пробил час России. Тогда русский может спокойно разгуливать по нашей земле с винтовкой под мышкой». Слева пугал Энгельс: «Хотите ли вы быть свободными или хотите быть под пятой России?» На попытки русских демократов воззвать к здравому смыслу неслись ругань и угрозы. Дело было не в идеологии — одинаково ненавистны были и русские монархисты, и русские демократы, а позже русские большевики. Об этом периоде пишет Л. Люкс [23].

Ключевой идеей русофобии этого периода становится концепция, согласно которой Россия стремится покорить Европу и увековечить свое «монгольское господство над современным обществом». В развитие этой концепции существенный вклад внес Маркс. Свою неоконченную работу «Разоблачения дипломатической истории XVIII века» (она написана в 1856–1857 гг.) он завершает так: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира… Так же как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться… оставаясь Рабом, то есть, придав русским тот внешний налет цивилизации, который подготовил бы их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних» [24].[11]

Прошло десять лет, но этот антироссийский штамп применяется Марксом без изменения. На митинге в Лондоне он произнес патетическую речь: «Я спрашиваю вас, что же изменилось? Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела… Путеводная звезда этой политики — мировое господство, остается неизменным. Только изворотливое правительство, господствующее над массами варваров, может в настоящее время замышлять подобные планы…Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев» [25, с. 206, 208].

Представление России как азиатской империи, стремящейся покорить Европу, — примитивный исторический миф, сложенный в рамках идеологии евроцентризма в XVIII веке. Удивительно, что он был оживлен в конце XIX века практически без изменений. Руссо писал в работе «Об общественном договоре»: «Русские никогда не будут народом истинно цивилизованным… Русская империя захочет покорить Европу и будет покорена сама. Татары, ее подданные или соседи станут и ее и нашими господами» [26].

Этот миф был очень устойчив. Так, еще при подготовке войны наполеоновской Франции с Россией появилась фальшивка под названием «Завещание Петра Великого». Говорилось, что якобы французский дипломат Д'Эон добыл эти материалы в русских архивах в 1756 г. (изучение этого текста историками показало, что он сфабрикован). Для нас интересен смысл «завещания», в котором излагаются, в частности, такие «планы и рекомендации»:

«Ничем не пренебрегать, чтобы придать русскому народу европейские формы жизни и обычаи, и с этой целью приглашать из Европы различных людей, особенно ученых, или ради их выгод, или из человеколюбивых принципов философии… Втайне приготовить все средства для нанесения сильного удара, действовать обдуманно, предусмотрительно и быстро, чтобы не дать Европе времени прийти в себя… Среди всеобщего ожесточения… послать по Рейну и морям «несметные азиатские орды». Корабли внезапно появятся для высадки этих кочевых, свирепых и жадных до добычи народов… одну часть жителей они истребят, другую уведут в неволю для заселения сибирских пустынь и отнимут у остальных всякую возможность свержения ига» [27].

В образе России как «варвара на пороге» снова усилился мотив представления русских как азиатского народа. Это сближало образ России с образом другого «варвара на пороге» — Османской империи. Некоторые авторы утверждали, что для Европы «русские хуже турок». У Маркса эта мысль приобрела концептуальную четкость, по его выражению, «Турция была плотиной Австрии против России и ее славянской свиты» [28, с. 247].

В Англии во время русско-турецкой войны соратники Маркса занимались организацией «национальной демонстрации сочувствия Турции и осуждения русской политики». Сам Маркс, находясь на отдыхе, писал им: «Пожалуйста, информируйте меня об успехах, которых вы добились в этом направлении». Он писал В. Либкнехту (4 февраля 1878 г.): «Мы самым решительным образом становимся на сторону турок…».

Об этой единодушной антироссийской позиции западного общества писал в 1879 г. Н.Я. Данилевский. По его словам, на стороне Турции выступила не только «банкирствующая, биржевая, спекулирующая Европа — то, что вообще понимается под именем буржуазии», но и «Европа демократическая, революционная и социалистическая, начиная от народно-революционных партий… до космополитической интернационалки» [29].

Европейцев сплачивали мифом, будто им приходилось издавна жить бок о бок с варваром непредсказуемым, ход мыслей которого недоступен для логического анализа. В предисловии к книге Л. Вульфа «Изобретая Восточную Европу» А. Нойман пишет о том, как менялась эта трактовка России в разные исторические периоды: «Неопределенным был ее христианский статус в XVI и XVII веках, неопределенной была ее способность усвоить то, чему она научилась у Европы, в XVIII веке, неопределенными были ее военные намерения в XIX и военно-политические в XX веке, теперь неопределенным снова выглядит ее потенциал как ученика — всюду эта неизменная неопределенность» [30].

Поразительно, что и во время Второй мировой войны правители враждующих стран иногда высказывали о России почти буквально одни и те же суждения. В январе 1942 г. после беседы с генералом СС Йозефом Дитрихом Геббельс сделал такую запись: «От подробностей, которые Зепп Дитрих рассказывает мне о русском народе в оккупированных областях, прямо-таки волосы встают дыбом. Величайшей опасностью, которая угрожает нам на востоке, является тупое упорство этой массы. Оно наблюдается как у гражданского населения, так и у солдат. Попав в окружение, солдаты не сдаются, как это модно делать в Западной Европе, а сражаются, пока их не убьют. Большевизм только еще усилил эту расовую предрасположенность русского народа. Стало быть, мы здесь имеем дело с противником, с которым надо держать ухо остро. Что сталось бы, если бы этот противник наводнил Западную Европу, — этого человеческий мозг вообще не в состоянии представить» [21].

А в Англии Черчилль в октябре 1942 г. написал: «Все мои помыслы обращены прежде всего к Европе как прародительнице современных наций и цивилизации. Произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как единое целое под руководством европейского совета» (цит. в [31]).