Шесть собак, которые меня воспитали - Энн Прегозин

Кто-то спросит: «А может быть, то, что некоторые кокер-спаниели, особенно девочки, писают где попало, связано с проблемами мочевого пузыря? Или они просто не понимают?» Я думаю – и то, и другое. Они просто не могут постичь этого своеобразного требования дисциплины. А их мочевой пузырь быстро наполняется и внезапно опорожняется. Такой вывод напрашивается еще и потому, что для кокер-спаниеля угадать желание хозяина и выполнить его – одно удовольствие. Если только он способен. По части соблюдения чистоты в доме Моппет так и не достигла совершенства.

Могла ли она поступать иначе, если бы ее хозяином стал другой, более опытный человек? В другой обстановке или при наличии оснастки, способной помочь в обучении? Конечно, могла бы. Моппет была моей первой воспитанницей. Я не имела опыта дрессировки. Хотя мама и помогала мне заботиться о собаке, ответственной за воспитание Моппет была я. У меня не было книг по воспитанию собак, которые можно купить сейчас. Но даже без специального руководства я сама постигала основы и делала выводы: нужно чаще выводить собаку на улицу. Возможно то, что я считала «частым», не было таковым для Моппет. Или я не была достаточно пунктуальной. Или недостаточно быстро все делала. Я вспоминала, что прошло «немного времени» с последней прогулки, брала поводок, звала Моппет гулять и обнаруживала, что по пути ко мне она успела написать прямо в коридоре. Иногда я пыталась ее привязывать, но это не помогало. Она отходила, насколько позволял поводок, писала там, а затем возвращалась на сухое место.

Подозреваю, что для успешного приучения Моппет соблюдать чистоту требовалось то, чего не было в пятидесятые: обыкновенная клетка или контейнер для собак, изолированный домик; помещенная туда собака очень быстро определила бы, что клетка – это место, где она спит или ест, но не писает. И если клетку правильно использовать – не как тюремную камеру, а как надежное и приятное место, где нельзя писать, то, возможно, и был бы прогресс при обучении неподатливой Моппет. Клетка могла бы помочь и мне – научить меня замечать, что Моппет нужно в туалет. Но могла ли она дать уверенность хотя бы на семьдесят пять процентов, что собака не написает в доме? Сомневаюсь. Я знаю многих хозяев девочек кокер-спаниелей, которые, несмотря на самые необычные клетки для своих питомцев и шестнадцать книг по собаковедению, до сих пор не расстаются с рулонами туалетной бумаги.

Так что полы и коврики моего детства имели, мягко говоря, не самый лучший вид. Но если бы ради жизни с Моппет (конечно, мне легче говорить об этом, чем моей маме) пришлось передвигаться на шлюпке по устроенным ею водоемам, я бы спокойно переселилась в шлюпку.

Прежде чем закончить разговор о писании кокер-спаниелей, нужно сказать еще об одной характерной черте сук этой породы, «неконтролируемом мочеиспускании» (внезапном писании, которое может произойти, если собака сильно возбуждена или напугана). Моппет писала от страха, например, при виде ветеринара. Еще она писала от радости, когда я приходила домой после школы. Она была так рада видеть меня, что не могла удержаться и делала лужи.

Стандартное средство от этого, о котором я тогда не знала: не показывать собаке, которая неистово радуется, что вы тоже безумно рады. Пусть встреча будет более сдержанной. Это не значит, что вы должны игнорировать собаку. Просто поздоровайтесь с ней некоторое время спустя.

У Моппет была еще одна особенность – она рвала бумагу. О таком я никогда не читала ни в книгах по собаковедению, ни в справочных изданиях о кокер-спаниелях (и никогда не слышала от их хозяев), видимо, это было отличительной чертой только моей Моппет. Такое случалось практически каждый день – как только предоставлялась возможность. Книги, газеты, письма, журналы, комиксы, медицинские журналы, тетрадки. Если какой-то из этих предметов – или бумажная салфетка, или марка – лежал там, где она могла его достать, или падал, собака тотчас же начинала весело играть с ним. Если, как часто случается, бумажная салфетка падала у кого-то с коленей во время еды, Моппет быстро подбегала и рвала ее на тысячи кусочков. Если моя мама откладывала в сторону свой журнал по домоводству, чтобы ответить на телефонный звонок, то по возвращении видела снежный вихрь из мелких клочков бумаги и Моппет в его центре.

Зачем собака рвала бумагу, знала только она сама. Возможно, ей казалось, что журналы следует рвать. Или ее раздражали тетрадки. Или из-за подсознательной потребности разгонять птиц она устраивала засады, прячась в бумажных завалах? Я так и не нашла объяснения этой ее страсти. Мы не смогли отучить Моппет рвать бумагу. Зато научились класть все, что сделано из бумаги, вне пределов ее досягаемости. Но, должно быть, мы иногда об этом забывали, или она находила подходящий момент, потому что воспоминания о детстве связаны у меня с бумажными клочками, разбросанными по всему дому.

Ну да хватит о писании и бумаге. Как же проходило остальное обучение Моппет? Она оказалась «умной и активной ученицей», хотя в свои шесть-семь лет я была не слишком профессиональной дрессировщицей. Моппет легко запоминала все, что должна знать любая собака. Она подходила, когда я звала ее, что было важно для ее безопасности. Она хорошо выполняла команду «Сидеть!», удобно располагая свою маленькую попку на полу. Она «ждала», если только я не уходила слишком далеко. Она хорошо умела ходить на поводке, не совсем рядом, но достаточно близко, чтобы не тянуть поводок. Если я сидела на диване и похлопывала ладошкой рядом с собой, то она понимала, что нужно запрыгнуть на диван. И если я говорила ей «пошла вон», она понимала, что нужно спрыгнуть. Все это она делала достаточно послушно, как и полагается такой замечательной собаке-компаньону, какой она была.

Моппет соответствовала этому понятию – компаньон. Ее присутствие, ее любовь стала ядром моего детского существования, источником добра и надежности. Я могла на нее положиться, любить, ничего не опасаясь. Она спала вместе со мной. Бывает ли в детстве что-нибудь лучшее, чем возможность спать со своей собакой? Моппет следовала за мной по пятам. Если я останавливалась и брала книгу, а затем усаживалась почитать, она садилась рядом со стулом. Если я читала долго, она ложилась и засыпала. Когда я приходила посидеть на ступеньках крыльца, выходившего на задний двор, рядом тотчас же возникал пушистый комочек – это Моппет укладывалась рядом, и мы вместе блаженствовали: дышали свежим воздухом и грелись на солнышке.

То, что Моппет была истинной собакой-компаньоном, подтверждалось ее сиюминутной готовностью испытывать вместе со мной что-то новое или же мириться с чем-то старым, что ей не очень-то нравилось. И не потому, что ей не хватало впечатлений. Чего она только не делала, чтобы доставить удовольствие мне. Эта готовность проявлялась сильнее всего во время наших прогулок с подаренной мне красной игрушечной коляской.