Ложь между нами - Мария Сергеевна Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысль, что Марк тоже мог погибнуть, опутывает тело невидимой цепью. Лишь спустя долгую минуту заставляю себя собраться и, прихватив ключи от авто, бегу на парковку.
Дорога в больницу проходит как в тумане. Мозг работает четко, будто компьютер. Лавируя в потоке автомобилей, я отдаю указания секретарю, требую узнать точный адрес клиники, скидываю всю свою текучку на Алексея. А эмоционально... на нуле. Ничего не ощущаю!
Состояние похоже на адреналиновый шок. Нет ни боли, ни страха, ни волнения. Они как под колпаком. Я знаю, что где-то внутри разгорается настоящий пожар, но руки уверенно вращают руль, а ноги без рывков, плавно давят на педали.
Этого спокойствия хватает до самой больницы. Иногда мелкой дрожью пробивает паника, дымкой перед глазами окутывает тревога. И все же я иду к крыльцу приемного покоя. Несусь мимо стойки администратора к лифтам. Пряча в карманы пальто влажные ладони, поднимаюсь на этаж отделения интенсивной терапии.
Никогда не молилась, а сейчас хочется. Не ради Марка, не ради компании. Ради себя. Чтобы с этим упрямцем ничего не случилось и все в моей жизни осталось по-прежнему.
Я просто обязана убедиться, что Шаталов жив. Однако стоит выйти из лифта, как вокруг поднимается шум.
— Женщина, сюда нельзя, — устало произносит высокий немолодой мужчина в белом халате. Вероятно, врач.
— Кто вообще вас пустил? Совсем обнаглели. Проходной двор устроили! — истерично вопит девушка с кюветой в руках и со спущенной на подбородок маской.
— Дамочка, остановитесь! — гремит над ухом какой-то амбал в черном костюме и белоснежной рубашке.
— Там мой бывший муж! Марк Шаталов!
Мордоворот уже схватил за руку, но я все же пытаюсь прорваться дальше.
— Да хоть будущий! — возмущается девушка. — Вы табличку на двери не видите? Это не приемный покой! Даже не терапия!
Она выставляет вперед обтянутую тонким халатом грудь и машет в сторону лифта.
— Я должна знать, что с ним! — обращаюсь к доктору.
— Женщина, вы глухая или совесть потеряли?! — В голосе девушки прорезаются агрессивные нотки.
Отмахнувшись от хамки и бульдога, подхожу к врачу и незаметно кладу в его карман деньги.
— Просто скажите, как он!
Это обязано сработать. Мне нужно не так уж много. Всего одно слово — жив.
— Девушка... — Врач достает деньги и сует их обратно. — Извините... — Он открывает рот, словно хочет еще что-то сказать.
— ...никакой информации, — продолжает вместо него амбал. — Покиньте помещение! — Широкой грудью теснит к лифту и нажимает на кнопку вызова.
От беспомощности хочется плакать. Спокойствие, которым я так гордилась, превращается в пыль.
— Умоляю вас... — шепчу с первыми слезами. — Ради всего святого... Он единственный близкий для меня человек. — Смахиваю со щек соленые капли.
Я задыхаюсь от своего отчаяния. Только никому нет до этого дела. Не дожидаясь, когда нажму нужную кнопку, амбал сам вдавливает в панель лифта единицу. Девушка же поднимает новую волну воя, предлагая вызвать полицию и запретить таким, как я, входить в медицинские учреждения.
После закрытия дверей она кричит что-то еще, но я уже не слушаю. Собственное сердце барабанит как отбойный молоток, а ладони сжимаются в кулаки до побелевших костяшек.
В шоке, я готова просить о помощи кого угодно. Хоть собственного брата, хоть родителей. Лишь оказавшись на улице, под мелкой моросью и на ветру, начинаю постепенно приходить в себя.
Не замечая ничего вокруг, достаю из кармана мобильный телефон. Глотаю похожий на всхлипы кашель. И непослушными пальцами листаю список контактов.
За пять лет брака я добавила сюда столько номеров, сколько и не снилось скромной студентке факультета экономики. От мелких клерков в государственных конторах до чиновников первого звена. У кого-нибудь из них обязательно должны быть связи в больнице.
Однако как только подношу телефон к уху, из-за угла на скорости вылетает черная, как воронье крыло, машина. И в следующую секунду чьи-то сильные руки резко дергают меня в сторону от дороги.
Глава 8
Глава 8
Все происходит настолько быстро, что я не успеваю ничего осознать. Миг назад перед глазами была улица — куцые деревья, серые пятиэтажки и грязный асфальт. А теперь — голубая рубашка и треугольник смуглой кожи над расстегнутым воротником.
Принципиально другая картина! Со знакомым ароматом и жаром как от печки.
— Ты в порядке?
Голос с бархатной хрипотцой заставляет вздрогнуть, и по телу разбегаются мурашки.
Дикая реакция. Лишь один человек на земном шаре способен ее вызвать. Не представляю, почему именно он. Какой-то издевательский сбой в программе.
— Да... Я нормально...
Пытаюсь отстраниться, упираюсь руками в широкую грудь. Без результата.
— Не испугалась?
Я чувствую на лбу и щеках внимательный взгляд. Он прошивает насквозь, вскрывает черепную коробку и перекладывает извилины в каком-то новом порядке.
— Уже можно отпускать.
Как за спасательный круг хватаюсь за мысль о Марке: «Жив он там или нет? Как его состояние? Почему нет никаких вестей?»
— Тебе не стоило сюда приезжать. — Клим наконец убирает руки с моей спины.
Один жест, а как гора камней с плеч падает.
— Ты знаешь, что случилось с Шаталовым? — спрашиваю я и тут же поправляю себя: — Конечно, знаешь! Иначе тебя бы здесь не было.
— На текущий момент он жив, — сухо произносит Хаванский.
— На текущий... Все настолько плохо?
— Это вся информация, которую я могу сообщить.
— Сплошная секретность! Что у тебя, что в больнице.
Руки так и тянутся поколотить мерзавца или встряхнуть, как Арину. Жаль, эта каменная статуя даже не почувствует.
— Не все знания полезны, Диана. От некоторых бывают проблемы.
— Ты хотя бы можешь сказать, это случайное ДТП или... или что-то другое?
Все это время я гнала от себя мысли о «другом». У Марка всегда хватало врагов. Он наживал их гораздо быстрее, чем друзей. Но никто и никогда не пытался перейти Шаталову дорогу. Сумасшедших не было!
Однако телохранитель под дверью больничной палаты, Хаванский здесь и давние слова Марка об опасности, которая может мне грозить, не вяжутся с версией об аварии.
— Кто-то пытался его убить? — переспрашиваю, так и не дождавшись ответа.
— Никаких комментариев. Я предупредил.
— Проклятие! Да что за день такой?! — Я все же бью Клима в грудь. Раскрытой ладонью. Не жалея ни себя, ни
