За ширмой - Василиса Савицкая

Мысли остановил, тяжело вспоминать стало. Слезы к глазам подкатили… Скупые, старческие, наверное, уже и не соленые. Сглотнул, успокоился.

…А вот шестьдесят мне. Стол круглый большой. В доме шумно, народу полно. Дети и внуки… Кричат, смеются. Юбилей мой празднуем. И счастью границ нет. Жизнь опять кипит. Старуха улыбается, а я их всех по очереди тискаю, наобниматься-насмотреться не могу. Душа умилением переполнена. Смысл жизни в них просматривается. Вот они, карапузы мои любимые: Сашка, Ванька, Танечка… Белобрысые, солнечные. Смотрим с бабкой на них и жить хочется.

Зинка стала, я очнулся.

– Что, хорошая моя, чего стали? – я достал папиросу, чиркнул спичкой о мятый старый коробок и затянулся. – Ох, судьбина, судьбинушка, – выдохнул вместе с дымом и потянул вожжи.

– Поехали, родная, еще чуток осталось.

Зина послушно ступила вперед. Кибитка двинулась за ней, мирно покачиваясь из стороны в сторону, поскрипывая колесами.

…Померла бабка. Обещали друг другу в один день, а она обманула и ушла первой. Потух свет вокруг. Сорок два года рука об руку. Вставали вместе, засыпали вместе. Есть без меня не ела, все с работы ждала. Любил ее. Всю жизнь любил, одну-одинешеньку. А она взяла и оставила меня одного, обманула.

У каждого счастья конец есть. Поседел я в миг, осунулся. Душа сразу постарела, замерла. И понял – старик я… Одинокий, несчастный старик. Одно осталось – внуки и дети. Но далеко они. Любят, помнят, письма шлют. А я все одно сам… Немощный и уставший. Бреду по жизни в полном одиночестве, взвалив на плечи невыносимое бремя старости этой. Душа умерла вместе с женой, сердце льдом покрылась. Осталось дряблое, сморщенное пустое тело и Зинка. Жизнь кажется нескончаемо длиной, когда в ней заканчивается радость…

Серо. Вокруг тихо и пусто. Кибитка медленно катит вперед. Скрип колес эхом отдается в тишине. Как будто сердце изношенное скрипит. Сколько еще впереди этого нескончаемого пути осталось?.. В душе смирение и усталость. Усталость от жизни.

Сон

…Полумрак комнаты, созданный темными плотными шторами, действовал успокаивающе. За последние дни глаза привыкли к мраку, яркий свет раздражал бы. Причем не только глаза, но и меня.

Муж уже как месяц был заграницей в командировке. Мы в ссоре. Я не звоню, он молчит. Нет, он пару раз набирал, хотел примирения. Не хочу, надоело. Устали друг от друга. Приедет – разведемся. Живу сейчас сама, у меня нет даже банального кота. Натянув на голову одеяло, я прислушиваюсь, что происходит в ней. Уже несколько недель я пытаюсь по полкам разобрать весь мусор в голове, плотно вклеившись в кровать, игнорируя звонки близких.

Мысли все эти дни были до боли мрачные. Сорок лет за спиной, а ощущения на нуле. Прожита половина жизни в лучшем случае, а перспективы туманные. Кто я, что я, где я… Чего добилась, что имею… Эти мысли в хаотичном порядке заторможено бродили во мне. Рядом с кроватью, на тумбе, было все необходимое – бутылка виски, пачка дамских сигар и какие-то конфеты, подаренные ранее кем-то. Этого было достаточно, для того, чтоб не переводить себя в положение «стоя».

Сорок лет. Жуткая цифра. Особенно когда находишься не в самом лучшем расположении духа. Нет, конечно, за эти сорок лет я смогла натянуться на отличный дом, у меня была замечательная машина, собственное рекламное агентство, хочу уточнить – успешное, круг близких, дорогих людей, дача на берегу моря.

– Блин! – вслух возмутилась я. – Что еще нужно человеку, чтоб чувствовать себя успешным и счастливым? Не знаю. Все последние дни я искала ответ и постоянно упиралась в тупик. У меня все есть, а меня нет.

Смахивать все это на кризис бренности мне надоело. Мне было хреново и все.

Каждый день, всю сознательную жизнь, я начинала с шести утра. Свежевыжатый сок, пробежка, встречи с клиентами, вечером – ресторан. Встреча с друзьями, салат из морепродуктов, для здоровья полезен, два раза в году отдых. Зимой – лыжи, летом – пальмы. Все гуд! Спортсменка, комсомолка и просто красавица. Что еще нужно? Но я где? Где я? Почему все есть, меня нет? Внутри как будто появилась мясорубка, крутит, органы перемалывает, мутит все время, и двигаться – ноль желания. Еще ко всему этому в животе появилось постоянное покалывающее нытье. Ныло не сильно, но раздражало. Анализы должны были прийти буквально сегодня-завтра. Проблему нужно было устранить. В этот миг, прервав мысли, пиликнул телефон, оповещая приходом смс. Я скинула пальцами блокировку…

«Анализы выслать по почте не можем, Вы должны лично явиться к доктору на прием». Внутри все сжалось. «По почте не можем» – значит, анализы – не фонтан.

– Ну на прием, так на прием, – скривилась я и сползла с кровати.

Волосы в узел, на ноги кеды, макияжа ноль, капюшон на пол лица…

…В палате пахло нафталином и болью. Доктор задерживался на операции. Я зарылась в угол кровати, подобрав под себя ноги в кедах, и зависла, держа в руках лист бумаги. На нем, выражаясь простым человеческим языком, черным по белому было написано: «четвертая стадия рака поджелудочной железы». Совесть, что я в обуви на матрасе, почему-то сейчас не мучила.

– А что будет потом?

– Да фиг его знает. Здесь нет потом. Здесь есть только сейчас.

– Мне жутко от твоих слов. Мне хотелось не только сейчас, но и потом.

– Всем хочется, но что делать.

Она медленно встала с кровати, придерживаясь за поручни. Пошатнувшись, ловко перекинула руки на следующую кровать и неуверенно взялась за нее. Еле переставляя ноги, она пошаркала от кровати к кровати к двери и скрылась за ней. Я сидела, молча глядя ей вслед. И даже когда ее не стало видно, а были слышны лишь шаркающие удаляющиеся шаги, я все так же смотрела ей в след.

– Потом, значит, не будет, – тихо сказала я.

Но как же тогда жить? Я привыкла жить с осознанием того, что это «потом» у меня всегда было. Но сейчас все стало с ног на голову, и я не успела подстроиться. Я всю свою жизнь планировала. Все планировала. На день, на месяц, на год. Я знала, что у меня будет завтра. По понедельникам в три часа дня я посещала косметолога. А по понедельникам, средам и пятницам я ездила в зал и занималась спортом. А каждое воскресение я ехала в пиццерию, чтобы съесть вкуснейшее мороженное в городе. В блокноте встречи были расписаны на месяц вперед. Зимой – лыжи, летом – пальмы. Я знала, что у меня есть «потом», да я не просто знала, я была уверена в этом! Но вот шестеренки в один миг съехали с привычного ритма, программа зависла, и «потом» исчезло. «Здесь есть только сейчас», – ее голос хриплым шелестом раздался в мозгах. Но я не умею только сейчас.

Я сидела одна в комнате, дверь прикрыта, за ней было тихо. За окном ветер безжалостно гнул ветви деревьев, которые стонали под его порывами, наклоняясь все ниже и ниже. Рывками он умудрялся срывать с них еще не пожелтевшие листья, которые от удивления не понимали, что происходит. Они могли провисеть еще целый месяц, напитываясь последними лучами солнца, но ветер мало интересовался их желаниями. Он рвал их с безумной силой унося прочь. У них не было «потом». У них уже даже не было «сейчас».

И в какой-то момент я тоже почувствовала не только отсутствие моего «потом», но и зыбкость моего «сейчас». Дверь скрипнула, прервав мои размышления. Не меняя позы, я лишь перевела взгляд туда, откуда донесся звук.

– Ну, ты как? – Из-под съехавших на нос в тонкой золоченой оправе очков на меня смотрели выеденные возрастом, блеклые серые глаза. На голове несуразно длинный завалившийся набок колпак оголил не по возрасту черную шевелюру.

– Не знаю. Еще не поняла.

– Ты главное не переживай. Все будет хорошо, – медленно, с расстановкой проговорил он. Эта фраза, повторенная безумное количество раз за время работы тут, уже не вмещала в себя то, что должна была вмещать. Эмоции в ней отсутствовали. Так, набор слов. Эта фраза вообще всегда была до боли банальной. Ее употребляли как шаблон. Она не успокаивала. В тот момент, когда уже нечего было сказать, когда горе переполняло, когда надежды рушились как карточный домик, говорили: «Все будет хорошо» – абсолютно не веря в сказанное. Ну или когда было безразлично, было абсолютно все равно, как будет, тоже прибегали к ней.

Я оторвала глаза от мечущихся листьев за окном и пристально посмотрела на него. Работая тут не первый год, видя сотни, нет, тысячи страдающих людей ежедневно, что мог он сказать мне?

– Вы думаете, что у людей с четвертой степенью рака, может быть все хорошо? – улыбаясь краешком рта, тихо спросила я.

– Не хорони себя раньше времени. Медицина, прогресс, технологии. Все поправимо, – шаблонность этой фразы прошибла током все мое тело. Больше ничего не сказав, он взглянул поверх меня на листья, гонимые ветром, и вышел.

«Не хорони раньше времени». Сорок лет. Еще утром я думала, что это половина. Ошиблась. Целая жизнь. Что с того, что прогресс, технологии… Неделя, месяц. Мучительная неделя, мучительный месяц… В осознании, что ты нежилец. Все. И мое «потом» рухнуло навсегда. Надежда сошла на ноль. Я четко понимала и отдавала себе отчет в том, что моя судьба решена. Паника разорвала меня в клочья. Сколько можно было сделать, какая я дура, что не ценила все то, что было. И муж замечательный, и друзья. Дом, работа, машина, пальмы, лыжи… Все это позади. Не вернуть, не оценить. Конец.