Когда расцветёт сакура - Ирина Горбачева

            Мои рассуждения прервал тревожный звонок в дверь.

– Я вас сильно потревожу? – на пороге стоял Григорий Аркадьевич.

Я усадила расстроенного мужчину за стол и предложила ему чашку ароматного чая.

– Что нового вы узнали?

– Ну, что же это такое? Что у нас за следствие, что за прокуратура?

– Григорий Аркадьевич, успокойтесь, что случилось? – я налила успокоительных капель в чашку и дала её мужчине.

– Лоре предъявили обвинение и перевели в СИЗО. Вы представляете, как убийцу какую-то. Этот стервец решил избавиться от Лорочки таким варварским способом. Это за всё, что она для него сделала. Я был у него в больнице. Лежит подлец, мычит, что-то непонятное и притворяется тяжело больным. Представляете, говорит одно и то же: так лучше будет. И всё!

– А что Лора говорит? Вы были у следователя? Он-то куда смотрит?

– Что он сказать может? Говорит, что Денис отрицает, что душил Лору. Её осмотрели, признаков удушенья не нашли. Но вы-то не верите в этот моразм? Не могла она ему рёбра поломать! Ну, это же смешно!

– Успокойтесь, это конечно так смешно, что плакать хочется. Пусть стоит на своём. Ещё доказать надо её виновность. В конце концов, есть же, как это у них называется, очная ставка. А ещё когда на место преступления выезжаю? – рассуждала я, показав свои познания в проведении следственных мероприятий.

– Следственный эксперимент, – добавил он.

Успокоив растерянного Григория Аркадьевича, я проводила его к себе в Сокольники.

Глава 3.

***

Япония. Остров Хонсю.1771 г.

            По впалым щекам Шизуко медленно стекали слёзы. Умирал её любимый муж. Горе навалилось на её хрупкие плечи. Казалось, оно мстило ей за все годы, прожитые в счастье. А счастье было. Но рано став самураем ушёл из дома их сын Хироши. Много слёз пролила Шизуко от неизвестности за своего мальчика. Где он решил искать своё счастье? Вернулся сын, как раз незадолго перед смертью Масао. Словно доброе его сердце почувствовало беду на расстоянии.

Как быстро жизнь меняет счастье на горе, радость на слёзы, надежды на беспомощность. Масао ушел в надежде, что всё сделал в своей жизни правильно.             – Хироши, сын мой, – говорил Масао, еле шевеля губами. Теперь ты главный в доме. Ты мужчина. Ты выбрал свой путь. Я ухожу со спокойным сердцем за тебя. А теперь выслушай меня.

Масао долго рассказывал Хироши о его появлении в их семье, часто прерывая свой рассказ, для того, чтобы удержать последние силы, уходившие от него. Говорил о женщине, принёсшей его на этот свет и о потери первого своего ребёнка. Рассказал и об оставленном кресте в шёлковом мешочке. Вспомнил Масао и слова Шизуко когда-то давно сказанные ему.

– Живи с любовью в сердце. Тогда слеза на кресте, омытая кровью твоей матери, будет слезой счастья. Пусть крест останется напоминанием о ней, давшей начало твоему роду. Возможно, эта бедная женщина поплатилась за свою веру. Но наградой ей будет твоя счастливая жизнь. Когда настанет твой час, и ты пустишься в последний путь в другой мир, то передай этот крест своему сыну.

После смерти отца, Хироши надел на шею крест, переданный ему отцом, облачённый в шёлковый мешочек, и от чужих глаз спрятал его на свой груди. Хироши предложил матери перебраться к нему в Осака, где у него имелся и дом и прибыльна работа.

***

Россия. Москва. 2010 г. Февраль

И без того большой овальной формы стол в комнате Илоны Павловны был раздвинут и покрыт красивой белой шёлковой скатертью с вышитыми по углам большими кустами розовых пионов. По центру скатерти вышиты замысловатые иероглифы. С одной стороны стола лежали какие-то бумаги и стояли выстроенные в несколько рядов миниатюрные фигурки. С другой стороны стола также лежали бумаги и выстроенные в ряды нэцкэ.

В комнату вошла миловидная женщина нотариус и молодой человек, её помощник. Усадив нотариуса напротив бумаг, Илона Павловна не громко, но с долей торжественности в голосе, произнесла:

– Этим, я выполняю волю своего покойного мужа Дмитрия Петровича Карташова, который пожелал часть своей коллекции передать в музей Такаяма, расположенный в префектуре Нагоя, через японское консульство по культуре в России. Перед вами лежит список передаваемой коллекции в трёх экземплярах. Это наиболее ценные экземпляры его коллекции. Чтобы ускорить процесс завещания, я расставила статуэтки по списку.

Когда список передаваемых статуэток был проверен и все документы оформлены, Илона Павловна попросила нотариуса пересесть за противоположную сторону стола.

– А теперь я хочу оформить ещё одно завещание. Статуэтка «Чжункуй – гроза демонов», размером десять сантиметров. Он изображен в военном халате, высоких сапогах, с пышной бородой. В одной руке держит меч, в другой – демона. Статуэтка стоит на высоком постаменте имеет табличку с надписью японскими иероглифами: «Проблема изворотлива, хитра. Присела на колено, как овечка. Не дай ей вырасти до человечка. Реши её, пока она мала». Нэцкэ вырезана из бивня мамонта и имеет футляр из умимацу (вид чёрного коралла). Эту статуэтку, Дмитрий Петрович просил передать Александру Владимировичу Стрешникову, как и другие оставшиеся нэцкэ по списку. А также после моей кончины, всё моё имущество: данная квартира, всё, что в ней находится, дача, счёт в банке на моё имя я завещаю также Стрешникову А.В.

Я внимательно слушала её, любовалась изящными статуэтками и удивлялась, откуда взялся этот Стрешников и кем он приходится чете Карташовых. При посторонних мне неудобно было спросить об этом Илону Павловну, но как только нотариус с помощником ушли и хозяйка стала складывать в специальную коробку, похожую на небольшой чемодан нэцкэ предназначенные для передачи японскому консулу, я поинтересовалась, кто это такой Стрешников А.В.

– Маргарита, – таинственно улыбнувшись, ответила Илона Павловна, – в следующий выходной я приглашаю вас на торжественный обед. Я познакомлю вас с очень близкими мне людьми. Я знаю, нет, я уверена, что после этого вечера, вы подружитесь с моими родными, любимыми людьми. А я, когда настанет мой час, уйду навсегда, со спокойным сердцем, чтобы поделиться там, – она подняла два пальца вверх, – долгожданной радостью с Дмитрием Петровичем.

– Что-то вы меня заинтриговали. Но не буду вас расспрашивать, пусть это будет для меня тоже неожиданной радостью, – ответила я ей, сама боясь не дожить до следующей субботы, сгорев от любопытства.

– Вы знаете, Маргарита, с моей души, как камень свалился. Так мне стало легко. И даже жить захотелось ещё больше. А то, в последнее время я что-то совсем расквасилась, – от внутреннего возбуждения у хозяйки появился румянец на щеках.

– Жить захотелось, а завещание написали. Смотрите, вы так возбуждены, чтобы давление у вас не подскочило.

– Риточка, к лешему давление, мы его сейчас с вами нормализуем, даже если оно есть. У меня припрятана бутылочка настоящего сакэ. Перед Новым годом я была приглашена в посольство Японии, там проходила ежегодная встреча с консулом с вручением новогодних подарков. Было очень мило, – улыбнулась она.

Илона Павловна усадила меня в удобное кресло, а сама вышла в другую комнату. Через несколько минут, её было не узнать. Облачённая в яркое красивое настоящее японское кимоно, она засеменила предо мною мелкими шажками, словно настоящая гейша плыла по полу.

– Ну, вот, можно сказать, что и я побывла в Японии. Как вам идёт кимоно!

Илона Павловна, оценив комплемент поклоном, с улыбкой проплыла на кухню и через некоторое время выкатила небольшой столик на колёсиках, сервированный в японском стиле.

– Я не умею палочками, – я крутила палочки в руках, не зная как ими пользоваться.

– Не страшно, сегодня, я преподам вам мастер класс, это не так сложно,

как кажется, – успокоила она меня, взглянув на большие часы, стоявшие на комоде.

Внушительных размеров фарфоровые часы, на меня, собирающую и обожающую красивый и необычный фарфор, произвели неизгладимое впечатление. Они имели вид барабана, который стоял между ног щекастого широко улыбающегося фарфорового японца. Глухо, прозвучал звук от удара по барабану встроенной в руку японца палицей, подтверждающий, что настало семь вечера. В это время раздался звонок в дверь.

– Маргарита, секунду, – хозяйка засеменила к входной двери.

В дверях стоял мужчина, с характерным разрезом глаз, в спецодежде японского ресторана – ярком шёлковом одеянии поверх куртки, он казался полным, совсем как толстячок с часами на барабане. Я невольно ухмыльнулась их схожестью. Передавая хозяйке две плоские коробки, он всё время кланялся. А уходя, взглянул на меня. Мне стало понятно, что он заметил мою ухмылку, а может это мне показалось. Но взгляд чёрных, как бусинки глаз толстячка, был колким и холодным.

– Вам помочь, Илона Павловна?

– Ни в коем случае, одну минуту и я вернусь.