Пляжная охота - Арина Ларина

– По-моему, это не твой дом, – с неуместной заносчивостью заметил Эдик.

Но Муравская благожелательно напомнила:

– И не твой, так что адьес, амиго!

– Женя, почему ты молчишь? – Эдуард решил, что уж если и уходить, то с музыкой. Вообще-то уходить не хотелось. С Женей было удобно, комфортно, да и девушкой она была приятной. Тем более что и Женя имела от их союза определенные плюсы. Дураку ясно, что девушки ближе к сорока мужчинами не бросаются. Более того, они и заполучают-то их с трудом. Он в некотором роде Лебедеву осчастливил, а она… – Евгения! Я к тебе обращаюсь!

– О, он еще и покрикивает, – с физиономией сытого питона констатировала Муравская. – Ну-ну.

Женя хотела что-то сказать, но язык не слушался, а в горле застрял комок. Она лишь презрительно скривилась и махнула рукой в сторону двери. После чего развернулась и быстро ушла в глубь квартиры.

– Не понял…

– Чего ты не понял? – Ася начала теснить Эдика к выходу. Так улыбаются официанты закрывающегося заведения, пытаясь выпроводить засидевшихся клиентов. – У нее стресс, тепло попрощаться с тобой она не в состоянии. Твоя девка спала на ее белье, ела из ее посуды, вытиралась ее полотенцами и сперла почти всю косметику. И где ты таких берешь, Жбанский? Это умудриться надо! Надеюсь, презервативов в помойном ведре вы не оставили?

– Это не я, – опустил голову опальный кавалер. – Ты не поверишь, но это не я! Это мой друг Мишка…

– Не поверю. Поэтому иди, не отсвечивай. И вообще, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Куда ни плюнь, везде ты не прав. Такая ваша мужская доля. Вы инфантильные идиоты, которые сами себе все портят. И ладно, если бы только себе. Я тебе, если хочешь знать, даже сочувствую. Такую девушку потерять!

– Лучше бы помириться помогла. Сочувствует она…

– Не дай бог! – воскликнула Муравская. – Если после такого помириться, то я даже боюсь представить, что ты выкинешь на следующем этапе.

– А я бы мог на ней жениться, – бросил последний пробный шар Эдик.

– Ха-ха-ха! Звучит как обещание взять денег в долг без отдачи. Причем ты уверен, что кредитор почтет за честь отмусолить тебе кровно заработанное! Наглость – второе счастье, но не в твоем случае. Жбанский, исчезни!

– Мне нужно собрать вещи!

Эдик попытался прорваться в комнату, но Муравская больно ткнула его пальцем в живот и прошипела:

– Я тебе сейчас сама все соберу. В лучшем виде. Жди здесь.

– Вот так и рушатся мечты, – грустно вздохнула Женя, когда Жбанского выдворили за пределы квартиры и заботливая Ася усадила ее пить чай.

– Какая мечта, – отмахнулась Муравская. – Хуже, когда рушатся мечты о спокойной старости в обществе привычного и побитого жизнью мужа. Когда тебе ближе к пятидесяти, эти мечты восстановлению не подлежат. Уж лучше сейчас, когда есть шанс запрыгнуть в последний вагон.

– Хм, – скептически пожала плечами Женя. – Как бы ногу в прыжке не сломать.

– А не надо об этом думать. Мысль материальна. Хватит киснуть. Завтра отправляемся за путевками в новую жизнь. В любом случае, тебе нужно восстановить психику и забыть нелепый инцидент.

– Нелепый инцидент, – повторила Евгения, запустив пальцы себе в волосы и довольно сильно дернув. – Мне все еще кажется, будто я сплю. Этого не могло произойти со мной. Вот с кем угодно, только не со мной. Кстати, мы так и не выяснили, кто тут был с девицей. Может, все же не Эдик?

Муравская с демонстративным сочувствием посмотрела на Женю и усмехнулась. Это означало, что ей и так все ясно.

– Ну не такой же он идиот, чтобы даже не убрать за собой! – завелась Женя.

– Такой. Все они такие. Инфантильные инвалиды умственного труда. Дорогая моя, не майся дурью. Забудь его, как вырванный зуб. Он тебе больше не понадобится.

С Эдиком было связано слишком много, чтобы приравнять его к зубу.

– У меня с ним столько всего было, – вздохнула Женя.

– А могло быть еще больше, – разозлилась Муравская. – Дети, например! Вот представь, что у тебя тут носится какое-нибудь чудо с косичками и спрашивает, мол, а где папа? Почему он ушел? И чего ты ответишь? Ты, вообще, в курсе, что именно из-за детей множество теток терпит этих пьющих, гулящих и просто наглых эгоистов? И тебе бы пришлось его простить! И жить с человеком, в котором ты не уверена, который тебя предал и унизил! А все почему? Потому что – ребенок. Лебедева, скажи спасибо, что вас с ним ничего не связывает. Ушел – и скатертью дорога. Никто по лавкам не плачет. И даже если бы ты его не простила и все равно выперла, тебе бы на протяжении оставшейся жизни пришлось бы лицезреть эту противную морду, потому что мужья бывшими бывают, а папы нет. И твой Эдик регулярно маячил бы в поле зрения, требуя встреч с ребенком, когда ему удобно. То есть вытирать сопли, попу, мотаться по врачам, кружкам и развивалкам, не спать ночами, решать кучу сопутствующих проблем – это ты, а поиграться в удобное время с умытым, вылеченным и пристроенным всеми правдами и неправдами в сад ребенком – это папаня!

– Да уж, – согласилась Женя. – Умеешь ты убеждать.

– А то! – гордо выпятила бюст Муравская. – Скажи спасибо.

– Спасибо.

Она все еще не была уверена, что, выгнав Эдика, поступила правильно. Но не говорить же об этом Асе.

Ася Муравская была девушкой противоречивой, энергичной и неудачливой в личной жизни. Несмотря на ее проницательность и тонкое знание мужской психологии, противоположный пол вечно оставлял умную Асю с носом.

– Поматросил и бросил, – с неудовольствием констатировала всякий раз Асина мама.

К тридцати семи годам у Аси сложилось четкое ощущение, что вокруг одни «матросы». Надежных мужчин не было в принципе. Они являлись источником повышенной опасности и непреодолимых моральных проблем как в текущий период времени, так и в будущем. Ася видела мужчин насквозь, презирала и расстраивалась.

– Я как рентген. Мне скучно жить. Все эти гаврики у меня как на ладони, – переживала она. – Я заранее знаю, каких именно пакостей можно от них ожидать.

Работа консультантом в магазине бытовой техники сделала и без того прозорливую Асю экспертом в области психологии.

– Лучше бы я была наивной дурой, – сокрушалась Муравская, вырвав из своего израненного сердца очередного ковбоя. – Жить было бы гораздо проще. Мужики вообще умных не любят. Но когда я пытаюсь этой самой дурой прикинуться, они начинают злоупотреблять моей добротой.

Чтобы быть ближе к среднестатистическому идеалу, на который, по мнению Аси, клевали недальновидные, как деревенские караси, мужики, Муравская перекрасилась в блондинку. «Караси» стали клевать активнее, образовалась свобода выбора, но когда в ведре одни караси, то сложно выудить оттуда леща или осетра. Ася мечтала о красивом, умном и верном, соглашалась на некрасивых, но много о себе мнящих, а в результате оставалась ни с чем. Она верила в лучшее, но рассчитывала на худшее.