Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна

– Вылитый “Гадкий утенок”, – недовольно проговорил Коваль, раскуривая трубку. – И вообще, хватит уже запускать всех летать! Кстати, почему вы гундосите, когда читаете?

– Ладно, – сказала я, поднимаясь. – Не надо меня представлять.

– Да кто вы такая, чтобы указывать – что мне надо, а что не надо?

– Я? Кормящая мать.

– Какой ужас! Теперь я вижу, какую мне уготовили роль. Выхожу на сцену – большой зал Дома актера – и говорю: “Граждане! Это кормящая мать”. И тут уже муж идет с ребенком из-за кулис. Потому что – пора.

– Не надо мне от вас ничего, – говорю, надевая пальто. – А моего мужа с ребенком не троньте.

– Стойте, – сказал Коваль. – Я вас представлю.

– Зачем?

– А вдруг у вас молоко пропадет?

Прошло два года – встречаемся в Питере на фестивале анимационного кино.

– Видел отличный мультфильм! – говорит Юрий Коваль. – Там, понимаешь, один крокодил высидел яйцо – а у него вылупился птенец…

Я пристально смотрю на него. Он замолкает.

– Это не твой ли крокодил?

– Мой.

Пауза.

– …Что значит волшебная сила кинематографа! – восклицает Коваль.

Поэт Елена Муравина познакомила меня с Александром Моисеевичем Володиным, любимейшим драматургом, сценаристом, режиссером, поэтом, автором легендарных “Пяти вечеров” и “Осеннего марафона”.

Володин пожал мне руку и ласково так посмотрел – как будто благословил.

Премьера в “Современнике” “С любимыми не расставайтесь” по пьесе Володина. Актриса Елена Козелькова стоит за кулисами с Александром Моисеевичем – готовится к выходу на сцену.

– Как же страшно, – сказала Лена.

– А на войне как страшно было… – он ей ответил.

– Нравится, что я прообраз в твоем рассказе, – написал мне художник Сергей Бархин, когда прочитал “Вальсирующую”. – А особенно рад, что я стал прообразом Остапа Бендера у Лёни Тишкова в иллюстрациях к “Золотому теленку”. Люблю вас обоих.

– Больше всех на свете я люблю Серёжу Бархина, – говорил Тонино Гуэрра. – Только Феллини – чуточку больше…

Бархин поставил “Собачье сердце” Булгакова в ТЮЗе. Назначена премьера. Вдруг звонок. Он поднимает трубку: глубокий мужской голос с богатыми модуляциями:

– Это Мейерхольд. Вы не оставите мне билет на “Собачье сердце”?

– Мейерхольд? – переспрашивает Сергей Михайлович, а сам думает: “Надо два, он с женой, Зинаидой Райх…” – А вам два билета?

– Ну, если два, – последовал ответ, – будет вообще великолепно.

– Я положил трубку и думаю: “Они же умерли!” А потом мне сказали, что это Маша Мейерхольд, его внучка, таким басом разговаривает.

– У нас был вечер Мейерхольда, – рассказывали мне в литчасти МХАТа, – и целая толпа народу назвались его потомками! В конце концов идет какой-то человек, мы, уже ошалев от родственников: “И вы тоже… сын лейтенанта Шмидта?” А он ответил: “Нет, я Костя Есенин”.

Лёня Тишков, отправляясь на презентацию своей книги:

– Я приду, проблистаю, дам автограф-сессию для одного человека и уйду.

После эпохального “Крио” я давай выражать недовольство договором на следующую книгу: чегой-то на пять лет, а не на три… Кто это “третьи лица”, которым можно передать права? И так далее.

– Ты что, спятила? – удивился Лёня. – Мы вообще думали, после такого романа с нами уже дел никто иметь не будет, а тебе новый договор прислали. Подписывай – не умничай!

Окрыленный успехом мультфильма “Что случилось с крокодилом”, снискавшего множество премий на фестивалях и любовь зрителей, режиссер Александр Горленко снял еще фильм по моему сценарию “Увеличительное стекло”, и нам сильно за него нагорело от начальства. Нас вызвали на ковер к какому-то заоблачному чиновнику в Госкино, стали распекать на все корки, а Горленко заявляет – весомо, убедительно:

– Поймите, наш фильм жиздится на том…

Я пихаю его под столом ногой. Шестое чувство тоже подсказывает Александру: что-то не так. Но что именно – неясно. Тогда он опять:

– Наш фильм жиздится на том…

Так тот и не понял, на чем у нас там все жиздится.

Объявление на заборе:

“Нужны рабочие по специальности сойферов, шойхетов и машгияхов”.

Фёдор Савельевич Хитрук разрешил зайти – посоветоваться насчет мультфильма “Корабль пустыни”, который мы собрались снимать с художником Борисом Ардовым и режиссером Ольгой Розовской. Сценарий был разыгран Фёдором Савельичем по ролям. По ходу чтения он одарил нас бесценными рекомендациями – сценарными и режиссерскими.

– А что касается ваших эскизов Тушканчика, – обратился к Ардову Хитрук, – я вам, Боря, прямо скажу: когда он у вас стоит на этих ляжках, то теряет всякую обаятельность.

Позвонила Рине Зелёной, спросила, не согласится ли она озвучить в нашем фильме роль Черепахи.

– Обратно черепаху? – возмутилась Рина Васильевна.

– Я озвучивала первые мультфильмы, которые хоть что-нибудь да значили, – говорила с обидой Рина Васильевна. – А в Министерстве культуры понятия не имеют, есть ли я, была ли, не дала ли дуба раньше Раневской…

Рина Зелёная – мне:

– Вы будете у меня через полчаса.

– Нет, через полтора.

– Откуда же вы претесь?

И объясняет, как к ней добраться:

– Доезжаете до “Парка культуры”, одна остановка на троллейбусе “Б”. Всех дураков спрашивайте, все будут говорить разное, никого не слушайте, идите мимо громадного дома на курьих ногах, дальше тайга, по ней асфальтовая дорожка, спокойно плетитесь и будьте осторожны – кругом все пьяные! Дом, подъезд, этаж, квартира и код: ДЕВЯТКА, ПЯТЕРКА, ТРОЙКА. Я говорю, как Пиковая Дама, вы должны запомнить.

Несколько дней подряд я приезжала к ней домой на Зубовский бульвар, нажимала на звонок и слышала из-за двери ее несравненный голос:

– Это кто-о? Разбойники?!

Мы уединились в комнате, я читаю сценарий, а Рина Зелёная комментирует:

– Вылитый Винни-Пух! Содрала у Заходера. И почему все песни нечленораздельно?

– Потому что у них во рту мороженое.

– А как это скажется на оплате?

Резо Габриадзе предложили участвовать в эротической выставке. Резо нарисовал на холсте белую стену в водяных разводах и написал: “Если долго смотреть на стену женской бани, она становится прозрачной. У автора не было времени, поэтому он нарисовал, что увидел, а вы смотрите дольше, и вы увидите, что хотите”.

– А если смотреть и смотреть, – говорю, – то станут прозрачными посетители бани, и противоположная стенка тоже станет прозрачной, и наблюдателю откроются такие дали, о которых он даже не подозревал!

– Но это уже работа не на эротическую выставку, – возразил Резо, – а туда, где будут пейзажи – Шишкин, Репин, Куинджи – вот эта компания…

Из Саратова со мной в купе едут два геолога – Миша и Гена.

Миша – мечтательно:

– Импрессионисты в Пушкинском музее! Сходить бы!

– Да что у них смотреть-то? – отзывается Гена.

– Двадцатый век, Фальк…

– Да я его терпеть не могу! – заявляет Миша. – Я понимаю – Сальвадор Дали, хотя бы две академии закончил. А эти просто не умеют – что Пикассо, что Фальк, что Мане. У меня и с Леонардо да Винчи плохие отношения. Специально взял на поезд билет, приехал в Москву, простоял в очереди восемь часов: “Мона Лиза, Мона Лиза!..” И что?! Да ничего особенного!!!

На очередном смотре сеттеров наш Лакки занял последнее место – за “брылистые губы”. Увы, породистые невесты предназначались только первым троим.