Газета День Литературы # 99 (2004 11) - Газета День Литературы

Самое тяжелое, это понять, что место поэтического, и место самого прекрасного сегодня такое, что мы там себя представить не можем. Сегодня поэзия живет в самых нечеловечных местах. В супермаркете, где нет ничего русского или любого другого национального, где всё обезличено. Одна моя знакомая эмигрантка, живущая в Швеции, говорит, что когда на неё находит ностальгия, она идет в "Макдональдс". Везде всё так или иначе шведское, а "Макдональдс" обезличен, можно чувствовать себя как бы в Москве. И, оказывается, негры, цветные тоже идут в "Макдональдс" заглушить ностальгию по родине. Там нет ничего, что говорит о чужбине, о том, что ты в Швеции. "Макдональдс" есть везде. То же самое происходит с Интернетом, с огромными аэропортами, с развязками дорог. Новые места для поэзии.

Наша русская литература должна быть смелой, чтобы эти места осваивать. Как были смелы Толстой, Чехов и Достоевский. Это потом их назвали великими русскими писателями. Они были на переднем крае борьбы, осваивали новые зоны жизни и придавали им поэтичность. Проститутка Сонечка Мармеладова, распивочная в "Преступлении и наказании" — это отвратительные места, где человек унижен, где он оскорблен. И там наши великие классики находили место поэзии. Сегодняшние писатели, за ними тянется шлейф великой русской литературы. У молодого писателя такие родители, что мало не покажется. Тяжело с этим прошлым молодому писателю жить. Мой совет: ребята, немножко освободитесь от великого прошлого. Идите туда, где поэзии ещё не было, и находите её. Березки, лужайки, сибирские реки, к сожалению, уже не вами опоэтизированы. Вы ничего не добавите.

Владимир Бондаренко:

Ты правильно говоришь только об одном, Александр — в Швеции и Германии, в Испании и Англии эмигранты идут в "Макдональдс". Потому что всё остальное пространство подчинено национальной традиции и национальной культуре, английской ли, шведской, испанской. Вот и у нас в России всё должно русским, национальным, традиционным, и пусть у нас эмигранты тоже идут ностальгировать в "Макдональдс", ибо всё остальное, в том числе и культура, должно развиваться согласно нашему национальному менталитету. Если бы в Швеции всё было занято аэропортовско-макдональдским пространством, не было бы самой Швеции. В том числе и достаточно самобытной шведской культуры. Если в России всё станет обезличенным, исчезнет и понятие "Россия", и никакой новой русской литературы не будет. Надеюсь, такого никогда не случится. В "Макдональдсах" разрешат продажу спиртного, и они сами станут русским явлением, где уже не поностальгируешь по родной Германии, вот тогда и появится в них русская поэзия. Русский народ всё умеет русифицировать, от петровских реформ до большевизма.

И потом, не вижу я дилеммы: или нормальная жизнь — или великая литература. Жизнь-то у нас все эти годы идет явно не нормальная, загадка в другом: почему эта ненормальная жизнь новыми писателями почти не описывается. В такой жизни должна царить самая актуальная литература. В поисках утерянного добра и справедливости тоже можно создавать великие книги. Такие идут войны и трагедии: Чечня, Беслан, закрытые заводы, брошенные города, бандитские разборки, и ничего этого нет в литературе, нет этих новых героев. Почему так всколыхнули народ фильмы "Брат", "Война" и "Бумер"? Там же выведены эти новые герои, плохие ли хорошие, но идущие от нашей действительности.

В каждой Чечне, в каждом Беслане кроме предателей и трусов было множество подлинных героев. Мировая литература вся держится на героях. От Гомера и до наших дней. И любой аэропорт, любой "Макдональдс" оживет, посели туда русского героя. Я думаю, и в детективах нынешних читатели ищут эту правду жизни, этих героев, которых нет в серьезных книгах, ушедших в крутую депрессию и параисторические сюжеты. Нынешняя русская жизнь с её крутизной, по-моему, обязана дать новую великую литературу. Почему мы так ценим чеченских "героев" Басаева, Бараева, Абу-Бакара и не хотим видеть наших — от Шаманова до полковника Буданова? Разве что Александр Проханов в одиночку тянет на себе груз новой героики, и ему нет пока серьезной альтернативы. Хотя хороши рассказы Вячеслава Дёгтева, появился совсем молодой Захар Прилепин со своими "Патологиями" — романом о чеченской войне. Вот она — новая поэзия.

Молодые наши оказываются в тупике, они отказываются от традиций советского большого стиля, им кажется устаревшей наша великая классика. И они часто копируют того же Чарльза Буковски или Иона Бэнкса, становясь изначально вторичными. Действительность Беслана куда страшнее, чем самый грязный реализм Чарльза Буковски.

Алексей Шорохов:

Хочу кое-что заметить Александру Иванову. Сам Хайдеггер, если мы его касаемся, знал, где живет правда абсолютно точно. И ездил к своим любимым швабским крестьянам, просиживал в их хижинах и проводил с ними все свободное время. И правду видел в них.

Во-вторых. Возвращаясь к теме актуальности литературы. Если она задевает за живое, она обречена быть прочитана всеми. То, что Рубцов просто сформулировал — для "всех тревожных жителей земли". Уловить тревогу сегодняшнего дня крайне важно. Если говорить об Александре Проханове, то мне дорог отнюдь не распиаренный "Господин Гексоген", а скорее "Идущие в ночи", где он пытается описать подвиг Жени Родионова. Эту вещь его я читал с трепетом. Всё, что пишется о Чечне, прочитывается с особым трепетом. Боль нашего времени находится там.

Что касается супермаркетов и прочих мест глобального обезличенного пространства, которые предлагается опоэтизировать, то до "Преступления и наказания" все питейные места, проституток и бомжей Петербурга описала наша натуральная школа. Достоевский был лишь прилежным учеником. Отнюдь не нов был и батализм Льва Толстого, он многому учился у Стендаля, о чем очень хорошо ещё Жирмунский написал.

Я глубоко сомневаюсь, что новая русская поэзия родится в супермаркетах. Она может там родиться, если юноша признаётся девушке в любви. Но эта любовь мало зависит от обстановки. Недавно я вернулся из родных мест, из Орловщины. Ловили там с сыном налимов. Поймали двух и окуня, сидели у печки, потом вышли на крыльцо, смотрели на звёзды. Было удивительное звёздное небо. Этой поэзии, милостью Божиею на одной шестой части света, которая называется Россией, столько рассыпано, что на всех хватит. И даже жители мегаполисов время от времени сбегают к этому звёздному небу и родным просторам. Как сбежал удивительный Юрий Казаков.

Чувственный характер русского человека, о чём говорил Владимир Личутин, определяет всю русскую литературу. Именно реализм я имею в виду, когда говорю о чувственной литературе. И акцентированность на правде сегодняшнего дня. Деревня уходит, с этим нельзя не согласиться. Однако все нынешние герои чеченских и иных баталий — уроженцы или деревень или маленьких провинциальных городов. То добро с конкретной адресной пропиской, которое потерял Александр Иванов, живет сегодня в русских малых городах. Самая большая рождаемость среди русских — опять-таки в этих маленьких городах.

Владимир Бондаренко:

Так какова же новая почва у русской литературы? Глобалистские объекты типа аэропортов и "Макдональдсов" или же малые города России? Новых деревенщиков уже не предвидится, скорее будут литературные эпигоны Белова , Распутина и Астафьева. А вот новая почва очевидна, без неё не будет никакой литературы.

Ни в какой стране мира нет безнациональной и беспочвенной литературы, почитайте всех именитых западных писателей, разве там царит аэропорт? Глобалистские объекты появляются лишь для разрушения и тотального разоблачения, как у того же француза Бегбедера.

Александр Иванов:

Помню, на меня в юности произвела огромное впечатление книга Льва Александровича Аннинского о Николае Островском и его романе "Как закалялась сталь". Тема, которую мы ещё слабо затронули, в этой книге была очень ярко выражена: литература всегда живёт героем. Всегда есть некая энергия героизации. Не обязательно герой пафосный, жертвующий собой. Это может быть и такой герой, как битовский улетающий Монахов. Бездеятельный, рефлексирующий. Любой герой. Герой — это некий персонаж, который подгоняет время под себя. Другой темпоритм времени задает. Проблема в том, что у нынешних популярных авторов — Пелевина, Сорокина — у них нет героя. Выдуманный, картонный герой. Это их не заботит. У них нет установки на героя.

Какие появились за последние годы герои в литературе? Акунинский Фандорин, безусловно, герой. Он сто раз, может быть, тоже выдуманный, но в герое всегда есть этическая составляющая. И я скажу, может быть, наперекор всем, вся наша трэш-литература — те же Донцова, Дашкова — почему читается? Да потому, что там есть герои. Каменская — герой, безусловно. А серьезная литература потеряла своего героя. Вместе с ним и читателя. То, что герой узнается, есть с кем себя отождествить, и делает такую литературу читабельной. И с Фандориным себя можно отождествить. А русская природа, так любимая Шороховым, без героя уходит на дальний план. И у Тургенева, и у Аксакова, и у Лескова всегда были герои.