Зима в зеркалах - Наталия И. Новохатская

– Но зачем ты сказал, что я была с ними заодно? Меня теперь ищут, и что делать, если найдут? – Алла наконец решилась на главный вопрос, не дававший покоя.

– Это не я, это дурень из вохры, он тебя пропустил без спроса и документов, потом испугался. Я тут же сообразил, что тебя можно отмазать и не говорить лишнего, – многословно объяснялся Шура без особой убедительности. – Кто такая, зачем приходила, как получилось дурацкое совпадение, могли не поверить. Тебе так лучше, ищут какую-то девку, на тебя не очень похожую. Мало ли их по Москве!

– Понятно, – согласилась Алла, далее сообразила: "И труп был бы посторонний, если что. Нашли на рельсах тело в синем пальто, вот она налетчица, свои управились, денег не поделили, знала слишком много и вообще. Опять же к Шуре никакого отношения не имеет. Быстро соображает главный инженер. В заложницах невеста, а в морге – неизвестно кто."

Но ничего подобного она Шуре Костину не сообщила, сидела молча и курила одну сигарету за одной. Справившись с трудным объяснением, инженер Костин заговорил о насущном.

– Сама понимаешь, нам теперь видеться неудобно, лучше переждать, с уроками тоже, – сообщил он. – Я тебе деньги привез, за три месяца, компенсация. Нас никто особенно вместе не видел, может обойдется, я свое объяснил, а тебя, даст Бог, не найдут. Потом посмотрим, ладно?

– За гонорар спасибо, а если найдут? – осведомилась Алла. – Что мне сказать? Я могу только правду, извини. Тогда кто-то из нас будет на подозрении, неизвестно, кому поверят. Тупик. Сам понимаешь, есть свидетели, что ты брал уроки, получится глупость. Надеюсь, ты не станешь заявлять, что я была с ними заодно, и ты ты скрывал меня от следствия, потому что пожалел. Я не представляю, как мы будем выступать на очной ставке, это какой-то бред. Может быть, нам лучше пойти и вместе сознаться? Я тебя поняла, не исключено, что другие поймут.

– Ты действительно ничего не понимаешь, – не согласился Шура Костин. – Придется объяснить. Лучше бы мне не говорить, а тебе не слышать, но не получается. Придется нам побыть пока в одной упряжке.

– Это каким образом? – поинтересовалась Алла, понимая, что ничего приятного услышать не доведется.

– Я уже говорил тебе, затем и приехал. Не вылезай, сиди тихо, пока не спросили, может, обойдется, – морщась, как от зубной боли произнес Александр Иванович. – Нет, тебе понадобилось залезть, тебе нужно знать, ты мне будешь давать советы и указывать, что делать. Только тебя мне не хватало и твоих указаний. Может, я опоздал, но предложение беру обратно, очень рад, что ты надумала отказаться, только невовремя.

– Прекрасно, я поняла, – отозвалась Алла. – Это лирика, а что по делу? Почему мы не можем честно сказать, как было? Что нам мешает? Вернее, тебе

– Хорошо, раз ты хочешь, то скажу, – сказал Шура. – Ты вообще оказалась сбоку припеку, это я понимаю. А я не могу рассказать, как было на самом деле, понимаешь, не могу. Все равно получится, что я что-то скрываю. Что в лоб, что по лбу. Тогда меня станут спрашивать очень серьезно, там знают как… И все равно не поверят, даже если я выложу, как на духу. И тебе никто особенно доверять не станет, будут копать. И окажемся по твоей милости знаешь где? Для чего тебе это надо?

– Ты меня опять запутал, слишком много вопросов задаешь, – ответила Алла. – Я в дурацком положении. Меня разыскивают за бандитизм, ты один знаешь, что я твою контору не грабила, но предлагаешь держать это в тайне. Я в принципе согласна, но до тех пор, пока меня не найдут. Но что я должна сказать, если меня узнают, вычислят и спросят? Или говорить, что это не я? Вохровец меня опознает. Или что я тебя не знаю и случайно оказалась в заложницах? Кто мне поверит? Выходит, что ты не можешь сказать правду, а мне нет смысла врать. Как быть?

– Вот я и говорю, что мы в одной упряжке, или держимся вместе, или топим друг дружку. Ничего с этим не поделаешь, – признал Шура Костин и закурил очередную сигарету.

– Объясни мне, пожалуйста, почему правда тебя не устраивает, зачем требуются какие-то выдумки? – в очередной раз спросила Алла.

– Потому что правда хуже всяких выдумок, – напрямую резанул Александр Иванович. – Потому что я знаю, кто они такие, потому что они меня знают, потому что тебя увезли, чтобы я молчал, потому что обещали свернуть тебе голову, если я пикну. Достаточно?

– Ой, извини, но я не знала, – только и нашлась сказать Алла. – А теперь, когда не свернули, нельзя переиграть? В милиции нормальные люди, поймут, что ты за меня боялся и не хотел рисковать. Я могу назваться невестой для правдоподобия, если твоя жена не будет возражать.

– С женой, с Лидкой, Бог с ней, а что она тебя по телефону отлаяла – баба есть баба. Она раздумала разводиться, оно сейчас удобнее, – невнятно пояснил Шура, довольный, что Алла свернула на обиходную дамскую тему.

Однако Аллу тема жены Лидки не интересовала почти совсем, и она вернулась в исходную точку собеседования.

– Хорошо, но я пока не поняла, что препятствует разъяснить наше дело раз и навсегда, – напомнила она. – Тем более, что ты кого-то знаешь. Чего ты опасаешься?

– Я говорил тебе, – снова поморщился Шура Костин. – Сказал ведь! Я доложил, что ничего не знаю, они поверили, мои дела с ними закончены, я вне подозрения и чистенький. Не желаю начинать снова здорово, неужели непонятно? Теперь могут не поверить, сегодня одно, завтра – другое, раз соврал, значит веры нет. Начнут копать, не желаю я этого, не хочу.

– Это понятно, прости Бога ради, но ответь четко, – снова попросила Алла. – Что делать мне? Что говорить, если меня спросят? Если я скажу правду, то запутаю тебя окончательно.

– А я тогда доложу, что ничего подобного, что учился у тебя английскому языку и только. Все остальное ты выдумала, а зачем, я не знаю, – сообщил Шура и глянул на Аллу, проверял, как она воспримет такой поворот беседы.

– И попадешь в ту самую задницу, которой опасаешься, – грустно промолвила Алла, только ключевое слово обозначила проще для красоты слога. – Вот тогда тебя будут спрашивать по-другому, я им дурочку сваляю, милую беспомощную и несчастную. Тобой обиженную, между прочим, гнусно обманутую. Нравится? И притворяться особенно не придется, распишу, как меня под поезд бросили, и пригрозили, чтобы рта не открывала. С меня спрос маленький, баба есть баба,