Боевой режим - Юрий Гутян

Кстати, когда запахло заменой, то мозги у меня действительно заработали по-другому. Казалось, еще две-три недели и я буду уже в Союзе. Это действительно расслабляет. Но всё получилось вовсе не так, как мечталось.

— Что, заменщик не приехал? — не выдержал Соколовский.

— Заменщик приехал вовремя, но по прилёту в Кабул вновь прибывших собрал командарм Громов. «Мне не нужны необстрелянные кадры на выводе! Отправляйте их обратно в Союз», — бросил он кадровикам. Но разве нормальный офицер может, приехав в Афган сразу же вернуться обратно, даже не понюхав пороху? Говорят, некоторые на колени падали, чтобы их оставили.

Не знаю подробностей, но Юрка Полищук, мой заменщик, умудрился остаться. Правда, к нам в Баграм он так и не попал. Работал с кабульскими наводчиками, сопровождал колонны, а я то на ЦБУ (центре боевого управления) 108 дивизии сидел, то мотался по заставам с различными поручениями комдива.

Перед выводом Джелалабадской базы на Саланге установили радиомаяки, и однажды комдив послал меня проинспектировать их и заодно убедиться в готовности вертолётных площадок. Выехали рано утром. Как всегда без сопровождения, но по указанию комдива я связывался с каждым блокпостом и выносным постом вдоль дороги. Наше продвижение отслеживали, поэтому мы чувствовали себя в относительной безопасности. Но все же, как только проехали Баграмский перекрёсток, начались сюрпризы.

В Афгане отношение к замполиту на броне примерно такое же, как к женщине на корабле — плохая примета. А тут только повернули в сторону Чарикара, как из недр БТРа показался «комсомолец» с Баграмского батальона связи (помощник батальонного замполита по комсомольской работе). На мой вопрос, как он тут оказался, получил ответ, что с разрешения своего командования решил съездить с нами, чтобы сфотографировать местные достопримечательности, а, зная моё отношение к подобным экскурсиям, спрятался в самом БТР, где-то в корме, предварительно приказав командиру моего 603 ничего мне по этому поводу не докладывать. Моя нелюбовь к поездкам внутри брони ему откуда-то была известна.

Со своими охламонами я решил разобраться по возвращению. Они хоть и подчинялись мне только во время «боевых», а служили в Баграмском батальоне связи, но прекрасно знали, что получат от меня «на орехи» по полной схеме. На всякий случай Сашка Коваленко, командир БТРа, не вылезал на броню до самого Чарикара.

Когда подъехали к приводному радиомаяку, что установили на выезде из Джабаль-Уссараджа, неподалёку от нашей заставы, очень рассмешил меня их старший, когда стал жаловаться на то, что у них почти нет продуктов. Оказалось, что связисты взяли с собой в горы продовольственные аттестаты вместо сухпайка и были приятно удивлены совету командира заставы: засунуть их себе в известное всем место или стать на довольствие по технической норме у местных «духов». Конечно, на заставе едой с ними поделились, чем могли, да и мы оставили часть сухпайка, что всегда возили с собой «на всякий случай», но проблему нужно было решать в ближайшее время. Не оставлять же людей голодать из-за собственной бестолковости и недальновидности начальства!

Очередной сюрприз поджидал нас при въезде в самый длинный тоннель перевала Саланг. Пока я осматривал хорошо оборудованную вертолётную площадку, а «комсомолец», счастливо щебеча, щелкал своим «Зенитом» направо и налево, водитель поковырялся в нашем 603 и сокрушенно доложил, что «полетел» третий мост. Правда, клятвенно заверил в том, что обратно до базы «доедем нормально». Главным аргументом его было: «…мы ведь будем, в основном, спускаться, а потом поедим по равнине».

Не доехали. Перед узким участком дороги, где пришлось остановиться, пропуская встречную колонну, я учуял носом подозрительный запах и услышал: «Авиация! Пожар в районе двигателя!» Проезжавший мимо Юрка Полещук приветливо помахал мне рукой, а офицеры с его БМП на что-то указывали руками на нашей броне.

Я встал, обернулся, и внутри всё похолодело: из моторного отсека валил дым. В сердцах опустил ногу в водительский люк и пнул сладко спящего нашего водилу, который что-то обиженно проворчал, но потом взглянул на приборы, как ошпаренный, выскочил из своего люка и поспешил к двигателю.

Приговор оказался неутешительным: закипел мотор, работающий на второй и четвёртый мосты, причем до такой степени, что задымилась проводка.

Тягач из технического замыкания встречной колонны подтащил нас поближе к выносному посту — танку, укрывшемуся за бруствером метрах в двухстах от дороги и периодически постреливающему по «зелёнке».

Всякое бывало со мной в Афгане, но это пятичасовое сидение, наверное, не забуду никогда. Пока Коваленко с бойцами разбирались с двигателем, мы с «комсомольцем» изнывали от жары на броне и вели наблюдение. Сначала по очереди, но потом я освободил его от этой обязанности, заметив, что во время своего дежурства, несмотря на мои указания, этот рейнджер не выпускает из рук свой автомат с досланным патроном в патронник и снятым предохранителем.

Ситуация прямо-таки идиотская: заберёшься в БТР, посидишь немного в духоте, и начинает казаться, что сейчас вылезет откуда-то из кяриза душара, стрельнет из гранатомёта, и получится из неудавшегося заменщика поджаренная консерва типа «Завтрак туриста», только не рыбная, а мясная. Наверху тоже не многим лучше — «духовские» снайперы хорошо работают, но там хоть воздух нормальный, да есть небольшая надежда на бронежилет с каской.

На втором часу ковыряния с двигателем окончательно стало ясно, что своим ходом двигаться мы уже не сможем — проводку сменили, но от перегрева повело головку цилиндров мотора. Менять, естественно, нечем. Доложил на ближайшую заставу с просьбой передать информацию на ЦБУ о наших приключениях. Решение оперативного дежурного тоже не радовало: оставаться на месте, дежурить в сети и вести наблюдение, пока мимо нас не проследует встречная колонна, которая была ещё где-то в районе кишлака Мирбачикот, что на половине пути между Кабулом и Баграмским перекрёстком. А нам до этого перекрёстка оставалось пилить около километров двенадцати — пятнадцати, но только с другой стороны, то есть со стороны Саланга. После прохождения этой колонны нас на буксир должен взять танк с выносного поста и дотащить до ближайшей заставы в Чарикаре.

«Комсомольца» под предлогом доклада своему комбату о голодающих связистах с продаттестатами для «духов» удалось отправить на попутной броне. Солнце село, и нас ещё засветло притащили на заставу. Там нашлись нужные недостающие детали, и утром, уже своим ходом, мы вернулись в Баграм.

Комдив мне устроил такой «разбор полётов», что и вспоминать не хочется. Конечно, всё сгладило то обстоятельство, что поставленную задачу мы успели выполнить до того, как поломались, но на душе у меня все же было противно.

Это был мой крайний выход в горы. Правда, я ещё около месяца провёл в Афгане, но у меня уже были совсем другие заботы. Старый зам комдива по авиации улетел в Союз, а нового на следующий же день после его «влития в коллектив» уложили в госпиталь с желтухой, а через неделю стало известно, что у него еще и амёбная дизентерия, и малярия. Подлечили мужика, как смогли и отправили обратно на Родину. Видать на Ташкентской «пересылке» ничего за год с лишним не изменилось. Такая же «стерильная чистота» и идеальная кормёжка в платной столовой, как и раньше. Я то на пересылке всего ночь провёл, а неудавшийся заменщик подполковника Хашева около месяца дожидался там решения вопроса: лететь ему в Афган или нет.

Пришлось мне попыхтеть на ЦБУ дивизии и при подготовке к выводу, и на самом выводе наших частей из Рухи и Анавы, то есть нашей группировки в ущелье Панджшер.

Наконец-то, уже поздно ночью, когда после окончания этой операции я доложил на КП ВВС армии, что потерь среди авианаводчиков нет, и услышал самую радостную весть: в Кабуле меня ждал уже наполовину подписанный мой обходной лист и мой загранпаспорт с открытой въездной визой в Союз. Для меня война в Афганистане закончилась.

— Да, досталось тебе…. - задумчиво добавил Валерий Васильевич, глубоко затянувшись очередной сигаретой.

— Вот и не верь в приметы! — Добавил Алексей.

В каюте было накурено так, что, как говорится: «Хоть топор вешай». Я увлёкся рассказом и не замечал этого, впрочем, и как все остальные.

Мы ещё поговорили о чём-то незначительном некоторое время, но больше разговор не клеился. Чувствовалось, что мои товарищи переваривают услышанное. Стали расходиться.

Валерий Васильевич, прощаясь со мной в коридоре, пожал мне руку и долго не выпускал её из своей ладони. Он явно хотел ещё что-то спросить или сказать.

— Юра, ты интересно рассказываешь. Я тебя уже больше десяти лет знаю, и каждый раз при подобной встрече узнаю от тебя что-то новое, причем такое, что забудется нескоро. Ты не пробовал писать?