Гражданин Империи - Вячеслав Вигриян

Так вернемся же к 1942 году. Этот всплеск эмиграции был последним. Последним – и решающим. Так кто же переместился сюда за годы Великой Отечественной войны? Степан, в принципе, догадывался кто. И оказался прав. «Выкидыши» были и с той, и с другой стороны. Слишком многие люди не хотели воевать, слишком многие считали эту войну ошибкой. Огромное количество народа бежало столь нетривиальным способом из концлагерей, тюрем. Много было и окруженцев. Если верить статистике, «выкидышей» оказалось свыше двух миллионов человек. Просто грандиозное число. Степан только сейчас начал понимать, откуда столько пропавших без вести появилось за время войны. Сколько семей потеряли своих отцов и сыновей, сколько человеческой скорби сокрыто в одной-единственной строчке: пропал без вести!!! А между тем люди эти были живы-здоровы. Только вот назад пути не было. Билет «выкидыша» – это билет в один конец. И точка.

К тысяча девятьсот сорок пятому году население Новой Земли (оказывается планета эта имела именно такое название) приблизилось к отметке в 3,2 миллиона. Благодаря стараниям императрицы Всея Руси благословенной Анастасии Романовой, славной дочери императора Николая Второго и императрицы Александры Федоровны (урожденная принцесса Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская, четвертая дочь великого герцога Гессенского и герцогини Алисы, дочери английской королевы Виктории), все эксцессы между русской и немецкой стороной были сведены к нулю. И даже более того: сформировано новое правительство, которое мало того, что смогло удовлетворить интересы всех трех сторон, так еще и умудрилось со временем соединить в себе три абсолютно чуждых друг другу идеологии. Царизм, фашизм и социализм оказались сложены воедино, словно три части гигантского пазла.

В правительство вошли: со стороны престола – незабвенная Анастасия Романова (а к тому времени ей стукнуло уже сорок четыре года), со стороны советов – председатель нового ЦК КПСС – товарищ Гриценко, со стороны рейха – фюрер Юрген Гилленшмидт.

Примечательно, что со стороны царского дома пост в правительстве был пожизненным и передавался по наследству, а со стороны рейха и советов те же посты являлись хотя и пожизненные, но передаваться по наследству не могли. В случае смерти одного из его членов все дело решали выборы той правящей партии, которая лишилась своего лидера.

Анастасия Романова была мудрой женщиной. Личностью, возможно, намного опередившей свое время. Лишь одна она смогла спрогнозировать последствия этого шага, и теперь Империя пожинала плоды. И плоды эти не были горькими. Три абсолютно разных мировоззрения, словно животные-симбионты, сплелись воедино и повели к поистине величайшему прогрессу. Степняки, сирти, были отброшены далеко за границы Империи. Люди уже не так боялись за свою жизнь и, хотя население страны на шестьдесят четыре процента состояло из солдат, остальные тридцать шесть смогли жить вполне нормальной, цивилизованной жизнью.

Степан, читая все эти строки про райскую жизнь, наступившую на планете благодаря слиянию трех совершенно разных режимов, умом вроде бы понимал: да, такое возможно. Людей попросту приперли к стене. Не будь единого централизованного правительства – и кочевники давно стерли бы с лица земли назойливых пришельцев. Умом то он понимал, а вот сердцем принять никак не мог. Фашизм ему откровенно не нравился. Впрочем, также не нравился ему и социализм. По сути, эти режимы в его понимании являлись двумя сторонами одной и той же медали. Разница заключалась лишь в том, что Советы гноили в концлагерях свой собственный народ, а фашисты – чужой.

Не понимал он до тех пор, пока не наткнулся на мемуары самой императрицы, где черным по белому было написано: неважно какой режим стоит у руля страны, название является лишь ярлыком, этикеткой. Важны личности самих правителей, а также свод суровых, но справедливых законов, препятствующих появлению всяческой мишуры. Тех же казнокрадов, например. Еще одним признаком цивилизованного государства, писала Анастасия, является полное отсутствие бюрократического аппарата.

Чтож, с этим у них было все в порядке. Благодаря развитой компьютерной системе, а так же твердым рукам трех правителей, единственным документом для каждого жителя страны стал аусвайс, совмещающий в себе паспортные, банковские и налоговые функции.

В глазах зарябило. Степан отодвинулся от монитора и сомкнул веки. Дался ему тот фашизм! Может быть стоит принимать вещи такими, какие они есть? Особенно, если они несут благо! Если уж быть до конца объективным, слить воедино все факты, которые он узнал о положении здешних дел и сравнить их с положением дел в его стране, то хваленая демократия с позором проигрывает по всем статьям. Смогли бы алчные до поживы «дерьмократы» укрепиться на чужой, враждебной планете и при этом обеспечить людям нормальную жизнь? Ох, врядли. Ну да черт с ними. У него, Степана, дел еще просто по горло. И нечего рассуждать, а то голова лопнет как мыльный пузырь от излишка бестолковых мыслей. Вот, например: который сейчас час? А вот хрен его знает! Степан часы отродясь не носил, а мобилу посеял то ли у дружка-собутыльника, то ли таксист-прощелыга изъял, когда вытаскивал его тушу из салона такси. А Катя (так он мысленно окрестил Катрин), ясно сказала, что будет в «Пальмовой ветви» после шести. Хотя нет – чуть позже. После шести она только заканчивает работу. И где находится эта самая «Пальмовая ветвь»? Опять набивать пальцы о клавиатуру терминала было лень. Справедливо рассудив, что язык до Киева доведет, Степан оторвал взгляд от изрядно набившего оскомину монитора и вышел на свежий воздух. Воздух его ожиданий не обманул: и правда оказался свежим, как шестнадцатилетняя девчушка. Хоть ешь его, хоть пей полной грудью – все едино!

– Уххх, хорошо!!!

Размяв занемевшие мышцы, Степан двинулся по улице, высматривая витрины магазина, где можно было бы купить такое чудо техники как часы. Наконец он нашел то, что искал: небольшой магазинчик с крошечной витриной, в которой выставлены были вещи настолько несовместимые, что поневоле брала оторопь. К примеру, рядом с бритвенным набором (в коробке был помазок, нож для бритья и круглая баночка то ли с пеной, то ли с жидким мылом), красовался деревянный каркас с натянутыми на него женскими трусами весьма впечатляющего размера. По соседству, на красной бархатной подушечке, возлежал револьвер. По виду он был почти новый. И там же, рядом, блестела луковица часов – точь в точь как в старинных фильмах: круглые, на цепочке. Циферблат прикрывается золотой (или позолоченной) крышкою. А сверху, надо всем этим великолепием, красовалась надпись: «Скобяные товары Сары Арнштейн». Ну надо же! Что имя, что фамилия, показались Степану откровенно еврейскими и он, донельзя заинтригованный, толкнул хлипкую дверь.

Магазин и вправду изобиловал всем. Ну или почти всем. И вовсе не беда, что каждая вещь была едва ли не в единственном экземпляре. Как те же часы, например.

Познакомился Степан и с хозяйкой. Да и как было не познакомиться? Ведь сия дородная дама занимала как минимум четверть от площади самого помещения. Обрюзгшее, одутловатое лицо, складки жира, ниспадающие на шею, черные как смоль вьющиеся волосы и живые, весьма выразительные, глаза. Дама щеголяла в коротком темно-коричневом платье с натянутым поверх него белым передником – ни дать ни взять школьница на выпускном! У него отчего-то возникло стойкое ощущение, что нижнее белье, выставленное на витрине, принадлежит именно ей. И все-таки, как ни странно, вызывала эта женщина скорее симпатию.

– Тебе чего? – спросила она без обиняков на чистейшем русском.

– Часы. Ну и бритвенный прибор, пожалуй.

– И все? – дама залилась таким раскатистым, громоподобным смехом, что витринные стекла задребезжали, а невзрачный серый зверек, что сидел в подвязанной к потолку клетке, тихонько пискнул, упал на дно и больше не шевелился. Похоже, у бедняги было что-то неладно с сердцем.

Вдоволь насмеявшись, дама выбралась из-за прилавка, приблизилась к изрядно струхнувшему Степану и обошла того со всех сторон.

– Ишь ты, боец. В партизаны небось записался?

– В них.

– И тебе, значится, ничего не надо кроме часов и бритвы? – она опять захихикала.

– Да нет вроде. А что может быть еще надо?

– Ну… оружие например. Сапоги справные, одеяло. Портянки. Вот портки у тебя,– толстая рука схватила Степана за спортивки и дернула так, что тот едва успел их подхватить.– Потеряешь портки то. На первом же кусте и оставишь. А значит что? Пояс надо. Да и вообще – не портки это, а срам один!

Степан хотел было возразить: мол, видали мы, во что партизаны одеваются, но внутренний голос немедленно повелел ему заткнуться. Зачем зря нарываться на лишние неприятности?

А престарелая фрау Сара Арнштейн (если верить магазинной вывеске) меж тем довольно прытко забегала по магазину и перед Степаном мало-помалу стала возникать довольно внушительная куча всякого барахла. Портянки, револьвер, часы (те самые, что он видел на витрине), видавшая виды зубная щетка, пояс с российским имперским орлом на бляхе, бритвенный набор, кофеварка, широкополая соломенная шляпа, мачете с широким лезвием, ножны к нему, ватное двуспальное одеяло, моток лески, упаковка спичек, три рулона туалетной бумаги, котелок (слава Богу, новый), ложка, фарфоровая чашка с отбитою ручкою, средство для снятия лака, пара брюк цвета хаки, две упаковки патронов к револьверу, хромовые сапоги и ковбойская рубашка в клетку. Под конец бойкая старуха хотела еще всучить ему пушистые розовые тапочки с заячьими ушками, но тут уж Степан воспротивился не на шутку.