Золотой капитан (Растрата) - Сергей Алексеев

Саша поняла замешательство капитана и быстро неуловимым движением повязала ему галстук. И Илья вдруг в мгновение понял, как вяжутся эти толстенные узлы!

— Ну, Илья!.. — отойдя на шаг, восхищенно протянула Саша. — Ты такой мужчина стал!.. Нигде не тянет? Не жмет?

— Нет… — краснея, вымолвил Илья, хотя галстук был туговат. — Путево…

— Примерь-ка и туфли, — сказала Саша, доставая откуда-то ботинки на высокой платформе. — По‑моему, это твой размер.

Рогожников беспрекословно всадил ноги в башмаки и сразу же вырос. Кубрик показался тесноватым…

— У тебя фигура классная! — отметила Александра, осматривая капитана. — Тебе бы манекенщиком работать, в доме моделей.

— С ума сошла, — засмеялся Илья. — Я неуклюжий, у меня пальцы короткие.

— Носи, Илья, — грустно улыбнулась Саша. — Не снимай сейчас, пусть костюм к тебе привыкает, а ты к нему. А то на суде он стеснять будет, отвлекать.

— Уделаю я его, — засомневался Илья, — жалко… А! Это?.. Сколь он стоит?

— Рассчитаемся, Илья, носи, — с прежней грустной улыбкой сказала Саша. — Не в костюме дело, в человеческих отношениях… Давай завтракать!

Она ловко и быстро накрыла стол, выставила бутылку сухого вина. «Хозяюшка… — ласково подумал Илья. — Каждое утро бы так начиналось…» И снова представил он, как удивятся в Туруханске новой жене Ильи, завидуют, ахают… Вот идет он с Сашей по поселку, она в белой шубке, рядышком, под руку его держит и что-то говорит-говорит ему, заглядывая в лицо. Знакомые по пути останавливаются, смотрят вслед — во дает Илья! А Илья в костюме-тройке, в капитанской фуражечке набекрень, улыбается загадочно и радостно. Тут навстречу — Лида…

Мысли Рогожникова неожиданно застопорились, он прикусил губу и поморщился. Аппетит пропал, глазунья какая-то недосоленная или подгорела здорово… Лида стоит перед ним, тихая, печальная. На глазах слезы закипают, а руки, красноватые и сухие, треплют перчатки. «Какой красивый ты, Илья, — тихо говорит Лида. — А со мной красивым быть не захотел…» — «Да ладно, чего там… — мнется Илья. — Дети-то как? Не болеют? У Витьки зубы падают, так ты их не дергай ему, те, что шатаются. Пусть сами выпадают, а то свежие зубы неправильно вырастут. Мать мне так в детстве говорила…» — «А что ты, Илья, по Туруханску гуляешь? Жену новую показываешь? Или дело какое?.. Галстуки-то сам вяжешь?» — «Не-ет, — окончательно смущается Илья, — я это… Я на работу иду, на самоходку. Я ж капитан как-никак».

Из-за спины Лиды, по сторонам, дети выглядывают. Жмутся к матери и таращат глаза. «Мама, а это кто?» — спрашивает Любашка. «Это ваш отец, ребята, — говорит Лида, — капитан „Золотой“ Илья Григорьевич Рогожников». — «Какой это отец? — возмущается Витька. — Нашего папку в тюрьму засадили, по хулиганству. А это американец какой-то, вишь, не наш он! Как в телевизоре, только очков не хватает…»

— Что с тобой, Илья? — заботливо спросила Саша. — Ты что не ешь?

— А… — замялся Илья. — Я тут капнул… — Он почистил брюки. — Масло капнуло.

— Не расстраивайся! — успокоила Александра. — На новую вещь в первый день обязательно либо пятно посадишь, либо порвешь. Закон подлости. Потом носишь годами — и ничего. Я говорю, привыкнуть надо, обносить.

— Ага, — согласился Рогожников и, кое-как дожевав глазунью, вылез из-за стола. — Пойду гляну, как Типсин справляется там…

Саша понимающе улыбнулась.

Рулевой, завидев капитана, в первую секунду опешил, а потом расхохотался:

— Илюха! Ты чего вырядился-то? Во умора! Как буржуй стал! Тебе еще цепочку на пузо!.. Это она тебе?.. А она ничего себе баба!

— Как двигатель? — хмуро спросил Илья. — Ты редуктор проверял?

— Чего проверять-то? Молотит! — чему-то радовался моторист. — Вроде не греется.

Капитан молча отстранил рулевого от штурвала и встал сам. Давление масла и температура были в норме. Двигатель новый, необкатанный, беречь надо… И здесь Илья заметил на штурвале, на крепком дубовом колесе, свежую корявую надпись. Чем-то острым было вырезано: «Василий Егорович Типсин».

— Это что такое! — возмутился капитан и ткнул пальцем в надпись. — Ты чего штурвал мне испортил?

— Чего испортил-то? — набычившись бросил рулевой. — Вырезал, и все… Чо такого?

— Да ничего! — возмутился капитан. — Взял, дурак, и штурвал изгадил!

— Ну, спасибо, Илья, — зловеще проговорил рулевой, — заслужил, называется, за эти три года-то!

— В самом деле, ты что? — смягчился Рогожников. — Ты знаешь, что такое штурвал?.. Это же штурвал! Чего писать-то? Василий Егорович нашелся… В туалете вон пиши, на стенах!

— Ладно тебе вякать, — оборвал его Типсин и сверкнул глазами. — Могу и стереть, если надо. Принарядился и орешь здесь…

— Хрен с ним, не сердись…

— Чего мне сердиться-то, — буркнул Типсин. — Что-то мы красиво жить стали на «Золотой». Яички, колбаски, деликатесы… Кабы без штанов не остаться после такого рейса…

— Не бойся, не останемся, — успокоил Рогожников. — На картошке-то успеем насидеться.

— Ты-то, может, и не останешься! — Типсин кивнул на костюм капитана. — Тебя накормят и оденут, а я? У меня что, деньги лишние? Я не эта твоя… дамочка, я денег не клепаю, как она вчера клепала. Сотен пять барыша взяла, пока мимо Фаркова шли!

— Ты что, паразит? — Рогожников бросил штурвал и схватил рулевого за грудки. — Ты что такое говоришь? Да как ты мог про нее такое подумать? — Он с силой дернул Типсина на себя, но рука соскользнула — пальцы короткие!

Типсин не сопротивлялся и только угрюмо сопел.

— Да ты знаешь, какая это женщина? — ревел Илья, наливаясь гневом и негодованием. — Нам с тобой, дуракам, и не снилось!

— Знаю… — буркнул рулевой.

— «Знаешь»! — передразнил капитан. — Много ты знаешь! У нее муж был летчиком! И погиб три года назад! Вот такой парень был!

— Может, и был, — невозмутимо пробубнил моторист и втянул голову в плечи, — мне-то что…

— А то, что она честная женщина! И таких поискать!

— Черт ее знает! — неожиданно усомнился Типсин. — Но вчера фарковские мужики сдачи-то не требовали…

— Я те в рожу дам! — вскипел Рогожников. — Только чесани еще языком! Вот отсюда и сплетни берутся! Про нее и тогда плели! Потаскуха — орали! А она всем доказала! До сих пор незамужняя ходит!

Капитан резко переложил руль, обходя темный, угловатый предмет впереди. Типсин, потупясь, молчал, тяжело двигая челюстями, будто пережевывая что-то. Илья, несколько успокоившись, продолжал:

— Добрая она, оттого и страдает. У нас ведь так: чья глотка шире — тот и наверху. Главное — поорать, руками помахать. А когда человек одинокий, безмужний — его и обидеть легче, и в лоб потом не заработаешь. Некому дать-то… Я чтоб больше, Васька, от тебя не слышал про нее, усек? И если меня того… посадят, так обороняй ее, понял? Не давай в обиду.

Моторист тяжело вздохнул и долгим взглядом посмотрел на капитана.

— И не гляди на меня, гляди вперед, — бросил Рогожников и передал штурвал. — Или ты не согласный?

— Согласный… — проронил Типсин, налегая своими огромными лапищами на штурвал. — Куда денисся…

Илья пошел в кубрик удовлетворенный. Легкий, теплый ветер слегка рябил воду на плесах, туманное, побелевшее солнце пригревало обсохшую металлическую палубу. Пенный бурун за кормой поднимался над поверхностью воды мощной, упругой струей. «Хорошо идем! — радостно подумал капитан. — И погода, чисто летняя. Так бы и плыл, и плыл… Вот она, жизнь-то». Рогожников глянул в небо и увидел стаю гусей, идущих низко и плотно.

— Гуси! — радостно заорал он. — Ружье давай!

В два прыжка он снова очутился в рубке, схватил стоявшее в углу ружье моториста и ринулся на палубу.

— Картечь возьми! — крикнул Типсин. — Оно дробью заряжено!

Илья торопливо перезарядил ружье и навскидку ударил дуплетом по забирающему ввысь вожаку. Гусь тяжело перевернулся и рухнул вниз, другой, следующий за ним, качнулся и «потянул» к воде.

— Добавь! — высовываясь из рубки, прогремел рулевой. — Уйдет!

А Рогожников неожиданно опустил ружье, посмотрел на него, будто на диковинку, и вдруг бросил его на крышку трюмного люка. Руки у него задрожали, а в памяти с пронзительной ясностью возникла заснеженная зимняя улица, свет редких фонарей и визгливый от напряжения крик Лиды: «Коля!! Беги!! Он убьет тебя-я! Убьет!!» Илья присел на край люка и уронил голову. Этот Коля, ухажер, фраер, провожатый, бежал по улице зигзагами, и тужурка на его спине дыбилась, как шерсть у кобеля на загривке. «Беги!! — кричала Лида, истерически прижав кулаки к прыгающим губам. — Убьет!!!» А сама никуда не убегала и даже не собиралась спрятаться за ворота. «А ты чего не бежишь? — прохрипел Илья. — Его спасаешь?! Как утка, на себя выстрел берешь? Беги!» Она отрицательно мотнула головой — не побегу! Рогожников вскинул ружье вверх и дернул спуск. Кривой язык пламени ударил в черное небо. Провожатый рухнул на снег… «Беги», — попросил Илья. «Не побегу! — упрямо сказала она. — Ты что, Илья, делаешь? Опомнись!» — «Я тебе жизнь испортил?! — хрипел Рогожников. — А сама с кобелями?.. Знаю! Все знаю!» — «Ничего ты не знаешь!.. — простонала Лида и громко заплакала: — Измучилась я, измучилась!» Откуда-то вынырнул участковый Савушкин в расстегнутом полушубке, за ним еще люди. Крики, говор, шум. Рогожникова сшибли с ног, вырвали ружье и скрутили руки. Он лежал лицом в снегу, а в ушах гремело, удаляясь: измучилась я…