Звёзды, души и облака - Татьяна Шипошина

— Наташка… извини… ты такая девчонка хорошая… умная такая… извини, Наташка… — мямлил Славик, не в силах поднять на неё глаз.

«Дурак я, — думал он. — Надо было подружить с Наташкой сначала, потом видно бы было. Поссорились бы, как все. Светка бы не делась от меня никуда. Теперь сижу здесь, как дурак, оправдываюсь. Эх!»

В это время стукнула дверь на веранду, и Стёпка с Сашкой выкатили кровать, на которой, во всей своей красе, восседала десятиклассница Светка, вся в завитых белых локонах, с подкрашенными глазами и губами.

Наташка поняла всё. Сказать по правде, была она даже как бы рада такому ходу событий. Она не расплакалась, а поджала губы и, ни слова не говоря, пошла с веранды.

«Значит, я права! Некого мне тут любить, не с кем дружить!»

Наташка вошла в палату, и молча наела босоножки вместо тапочек.

— Наташка, ты в самоволку? — Нинка аж приплясывает на кровати. — Купи банку килек в томате, а то трубы горят!

Хорошо нас кормили, но у Нинки — аппетит, как у мужика здорового. Весь ужин умнёт, и через пол часа у неё уже горят трубы, и просят килек в томате. И обязательно — чтоб с чёрным хлебом, а ещё лучше — с бородинским, который Нинка всем нянечкам заказывает, но получает редко, так как нет его в окрестных магазинах.

— Иди и сама покупай, я тебе не слуга! — отвечает Наташка. Разве может она сказать кому-то — как тяжело ей сейчас, как обидно и как тоскливо. Какие тут кильки в томате?

Наташка частенько ходит в самоволку. А что? По ней не видно ничего — не хромая, не на костылях. Денег у неё много. Пойдёт, купит пирожных пару штук, да съест. Или колбаски докторской — вообщем, того, чего в санатории не дают. Бывает, что накупит конфет, и всех угощает — под настроение.

— Наташка, купи! — просит Нинка.

Хочешь, пошли вместе — тут близко! — вдруг предлагает Наташка. — По палате же бегаешь!

«Нет, пусть хоть кто-то будет рядом, хоть Нинка!» — подумала Наташка. — «Не могу я быть одна сейчас!»

— А что — точно, пошли! — Нинка как будто ждала, как будто поняла Наташку, откликнулась сразу. — Всё, я с тобой иду!

— Нинка, не ходи!

— Не ходи, Нинка! — все девчонки пытаются удержать Нинку, даже Светик.

Но Нинку уже понесло, её уже не уговорить. У неё есть припрятанный резиновый бинт, она плотно перематывает больное колено. Ещё минута, и Нинка готова.

Две лёгкие тени выпархивают из палаты на лестницу. Через минуту Нинка возвращается. Она просовывает в дверь свою шуструю смугловатую физиономию, убирает со лба темные, ровно и коротко подстриженные волосы. Она похожа издали на мальчика— цыганёнка. Она шипит:

— Машка, сделай куклу!

— Чего?

— Сделай куклу на кровати моей, как будто бы я сплю!

— Да кто поверит, что ты спишь, в восемь-то часов! Ладно, иди, сделаем!

Улетела Нинка, как лёгкий ветерок. Всё стихает на минуту, только слышно, как бренчит на гитаре Костик, выводя, сбиваясь, и снова выводя: Мерно шагая вдали, Объят предрассветною мглой, Караван большого Али Возвращается домой…

— Эх, забыли опять Любе батарейки заказать! Так мой «Меридиан» уже неделю молчит. — Аська скучает. Уроки делать неохота, а по телевизору нету ничего. Телевизора в палате нет, есть только в холле. Да и то скрипит весь.

«На телевизор» выезжают редко, если только фильм какой-нибудь, или в выходной. Выезжают сразу по нескольку человек. А кому охота сидеть одному в пустом холле?

Чего? А? — Маша с трудом отрывается от книги. Вот уж книгочейка! Библиотека в санатории хорошая, и библиотекарша приходит два раза в неделю. Можно ей книги заказывать, она ищет и приносит. А как заказывать, когда не знаешь, чего заказывать? Поэтому, как книга хорошая попадётся, так Машу не оторвать. Аська тоже лежит с книгой на пузе, но толку от этого нет.

То, что Славик и Светка из десятого выехали сегодня на веранду, затронуло и Аську. Аська давно поглядывала в сторону Славика, хотя бы по той причине, что только трое из обоих классов — подходили ей по росту.

Джем сердца Аськи не трогал совершенно, а вот Славик, и Витька, были предметами её мечтаний, причём попеременно. И всё-таки Славик волновал её больше, чем Витька. И вот…

— Маша! Славик-то со Светкой, ты поняла?

— А? Да, я поняла. Аська, прекрати расстраиваться!

— Маша, ну почему так? Кто-то влюбляется, целуется, а мы с тобой никак! И никто нам дружить не предлагает. Мы что, какие-то не такие, что ли?

— Мы — такие, как надо! Наша любовь — впереди.

— Ага! Как в песне поётся: «Кто ты, тебя я не знаю, но наша любовь впереди…» Сколько ждать ещё? А, Маша? Сколько ждать?

— А что сделаешь? Подождём! — определённо, Маша философ.

— Подождём. У моря погоды… — Аська откинулась на подушку, и попробовала снова взглянуть в книгу. Буквы смешались в её глазах, поплыли. Нет, не плакала Аська. Просто лежала с закрытыми глазами. «Подождём», — повторила она про себя ещё раз.

Хорошее это время — после ужина. Мариэта пишет письмо, старательно выводя армянские буквы. «Здравствуй, дорогая мамочка!»

Глава 15.Мариэта Оганесян-1

«Здравствуй, дорогая мамочка!

Мамочка, всё у меня хорошо, только скучаю я по вам, скучаю по сестрёнке и по братику, и по папе. Здесь мне хорошо, никто меня не обижает. Я стараюсь учиться хорошо».

Мариэта остановилась и поняла, что совсем не знает, о чём писать дальше. За год её пребывания в санатории все родные как бы отдалились, а она, Мариэта, как бы жила совсем другой жизнью. И было ей от этого страшновато. Всю жизнь она была с кем-то, она была чья-то — и вдруг она одна.

Нет, родные никогда не бросят её! Дядя Арсен сказал, что устроит её — даже диктором на телевидение. А что? Я ведь симпатичная, а у диктора разве заметно — хромая, или нет? Садись за стол и читай текст.

Всё равно что-то не так! Откуда же это противное чувство, что я одна? Или надо согласиться, что каждый живёт свою собственную жизнь? Что каждый живёт её сам?

Просто из-за болезни мне приходится так рано начинать — жить самой за себя.

Как вы там, милые мои, родные мои? Помните ли вашу Мариэту? Не оставляйте, не оставляйте меня! Я не хочу быть одна, я хочу быть вашей дочкой, вашей сестрой, вашей племянницей, вашей внучкой!

Но вот как получается — это я, ваша Мариэта, тут, на этой кровати, в этой комнате — я тут живу свою жизнь, живу её рядом с такими же, как и я. Нет, мне не плохо, не плохо — мне просто — как-то по другому….

И мне страшно, что это другое может мне больше понравиться, чем то, что было раньше. Всё тоньше и тоньше становится ниточка, которая связывает меня с прошлой жизнью. А я держусь за неё, держусь крепко, боюсь отпустить…

Я боюсь, что она порвётся, а она — всё тоньше, тоньше…Мама, что со мной?

«Нет, не пишется мне сегодня письмо!» — подумала Ма-риэта и отложила ручку и тетрадь.

Глава 16

И только Мариэта отложила ручку и тетрадь, как влетели в палату запыхавшиеся Нинка и Наташка. Запыхалась, в общем, только Нинка — с непривычки.

— Девчонки, ура! Живём! — Нинка вытащила из пакета целых две банки килек и полбуханки чёрного хлеба. — Сейчас, сейчас! Сейчас бутербродов наделаю!

И только Нинка натянула на себя одеяло, как вошла медсестра, Лида.

Лида была женщиной доброй, хотя и говорила всегда строго. Никогда врачам о всяких мелочах не докладывала, не то, что другая, сменщица её, Ирина Николаевна. Ирину, кажется, даже сам Ярославцев побаивался.

Лиду мы любили, но это не значит, что можно было так вот прыгать перед ней.

Счастливая всё-таки эта Нинка. Как успела в кровать залезть!

А вошла Лида не одна. С ней — новенькая девчонка, с левой рукой, подвязанной на косынке.

— Ничего себе, у нас новенькие в девять часов приезжают! А врачи как же? — Нинка переходит в наступление, чтоб отвести внимание от тапочек.

— Нинка-Нинка, всё тебе надо больше всех! Она уже десять дней в изоляторе лежит, ждёт, пока справку ей по почте перешлют.

— Какую справку?

А что в доме нет инфекций! Что в контакте ни с кем не была. Они справку забыли дома, а вы же знаете Ярославцева нашего. Придрался, и в изолятор её посадил. А справка сегодня вечером с почтой пришла. Вот я вам и привела её, всё равно завтра Ярославцев справку увидит. Ну что, довольна твоя душенька?

— Так точно, товарищ командир! — сказала Нинка, косясь то ли на новенькую, то ли на кильки в томате.

— Ну ладно, — говорит Лида, — вы тут знакомьтесь, да не забудьте свою гулёну через десять минут закатить.

Лида подошла к выходу на веранду, постучала в стекло:

— Эй, на веранде! У вас десять минут!

Лида ушла, а новенькая так и осталась стоять посреди палаты. Была она не очень высокой, и не очень красивой, но лицо было живым и смышлёным; рыжеватые, густые и волнистые волосы были собранны в низко расположенный хвост. От этих волос, да ещё от подвязанной на цветную косынку руки, вся она казалась как бы чудной — с чудинкой, что ли.