Слепой Орфей - Александр Мазин

– Мертв? – спросил старшой, вздрогнув.

Колдун не ответил.

Повернув лошаденку с тропы, поехал прямо в чащу. Казалось, ветки раздаются в сторону, пропуская его.

– Эй! – неуверенно крикнул старшой.– Что Ругаю сказать?

Колдун вроде как не услышал. Старшой проводил его ненавидящим взглядом, но ни сделать что, ни сказать злое – не решился. Ведьмак, разорви его…

И опять ничего не произошло.

Дмитрий спокойно сидел в кресле, скользил рассеянным взглядом по стенам, сглатывал слюну от мерзкого вкуса зелья. Глеб тоже расслабился, даже глаза отвел…

Тяжелое, дореволюционной работы кресло с грохотом врезалось в дверь, вышибло ее и застряло в проеме.

Стежень, еще ничего не осознав, на рефлексе, отпрыгнул от стола, изготовился…

Грошний стоял на полусогнутых ногах, а тело его огромным маятником раскачивалось-выгибалось взад-вперед, будто резиновое. С каждым махом голова глухо стукалась о половицы. Руки Грошнего стремительно, со свистом, как два винта, рассекали воздух.

Чудовищный этот танец длился, может, секунд семь-восемь, потом Дмитрий застыл, медленно повернул лицо к Стежню, и Глеб увидел, как сквозь привычные черты проступила черная африканская маска…

Монстр!

Стежень попятился, опрокинул лампадку. Огонек потух, масло выплеснулось на рубашку…

Монстр вдруг оказался на столе. Тело содрогалось, каблуки выбивали частую чечеточную дробь, лицо дергалось и искажалось с невероятной быстротой. Только глаза, горящие, нечеловеческие, оставались неподвижными, устремленными на Стежня…

Тварь прыгнула, вытягивая руки…

Стежень не успел защититься. Никто бы не успел…

Но из-за спины Глеба будто выскользнули чьи-то светлые руки. Выскользнули, обняли – и тварь, ударившись о них, завизжала дико, как ошпаренная собака, отпрыгнула, напрыгнула снова, и еще, и еще… Словно заклинило кинокадр: назад-вперед-назад-вперед-назад… потом монстр завертелся волчком и выметнулся из комнаты прочь.

Глеб судорожно вздохнул, подтянул стул, сел. В глазах еще мелькало-прыгало чудовище, но чутьем Стежень знал: в его доме твари уже нет. Хотя облегчения от этого Глеб не испытывал. Скорее, наоборот.

Стежень сидел в кресле у своего рабочего стола и глядел на лик Спасителя.

Лампадка снова горела, сорванная дверь повешена на место, даже кресло, сработанное век назад, не пострадало. Казалось, в комнате все по-прежнему: надежно и в порядке… Увы, острый запах монстра еще сохранялся в воздухе.

Глеб вздохнул. Да, ему ничего не стоило выследить чудовище. А дальше? Он прекрасно понимал: как только они встретятся, Стежень тут же перестанет быть охотником. И никакой заговоренный топор больше не поможет. Потому что там, внутри твари,– Дмитрий.

– Господи,– пробормотал Глеб, с тоской глядя на икону.– Что мне делать?

Глава третья

Стежень любил свою жизнь. Он устроил ее так, как нравилось, и не собирался ничего менять. Чем большую силу ощущал в себе Глеб, тем меньше ему хотелось пускать ее в ход. От мальчишки-чемпиона не осталось почти ничего.

«Ты прирожденный победитель,– сказал ему как-то один из самых лучших (и самых незаметных) бойцов Питера.– Но если ты не уйдешь с татами, рано или поздно тебя побьют».

Речь шла не о простом проигрыше. И тот, кто говорил, никогда не участвовал ни в одном чемпионате. Стежень усомнился. Он считал себя воином. А жизнь воина – в борьбе.

Это же кайф!

А годом позже то же самое сказал ему Сермаль. Невероятный, непредсказуемый, всеведущий Сермаль почти слово в слово повторил сказанное насчет татами.

– Я воин! – возразил Стежень.

Сермаль расхохотался:

– Тебя обманули, сын земли! – Глеб даже обиделся.

– А кто, по-твоему, воин?

– А вот он,– Сермаль кивнул на Игоева, и тот тоже захохотал.

Стежень не поверил. Игоев? Добрый, мирный увалень Игоев – воин? И Глеб счел сказанное очередной шуткой насмешника Сермаля.

Но в любой шутке содержалось зерно правды. И на этот раз зерно проросло…

До полуночи оставалось чуть больше часа, когда Стежень услышал посторонний звук. Не в доме. Снаружи.

Глеб бесшумно сбежал вниз по лестнице, подхватил топор, прижался спиной к стене коридора и застыл в ожидании.

Входная дверь осталась незапертой. И ворота.

Стежень отчетливо слышал шаги. У него не было уверенности, что снаружи – тот. Но Глеб был готов. Расслабленный и настороженный, он был готов ко всему. Поскольку не знал, какое еще обличье способна принять тварь. Незнание – минус. Зато рукоять, удобно расположившаяся в ладони,– плюс.

Шаги стихли. Дверная ручка повернулась, чуть слышно скрипнув… Человек, огромный, как вставший на задние лапы медведь, переступил через порог.

Лицо вошедшего заросло густой, как мех, светлой бородой. Широкие скулы, высокий, выпуклый, с залысинами лоб и желтые пшеничные волосы делали его похожим на льва.

Противная дрожь – запоздалая реакция на стресс – накатила на Глеба, но углы его рта невольно растянулись в улыбке…

Вошедший шагнул вперед – отлично пригнанные доски пола прогнулись и заскрипели под его тяжестью,– вынул из руки хозяина топор и сграбастал вице-директора в охапку:

– Здравствуй, Глебушка!

– Как ты впору… – только и сумел пробормотать Стежень, утыкаясь бородой в мягкую ткань куртки.

– А то!

Вошедший отпустил Глеба, отодвинул от себя, оглядел… Рядом с ним высокий широкоплечий Стежень смотрелся скромно. В лучшем случае – как Илюша Муромский рядом со Святогором.

– Бог тебя привел, Кир! – благодарно проговорил вице-директор.

– Угу.

Кирилл Игоев снял и аккуратно повесил куртку, проследовал в гостиную, зажег свет, опустился в «свое», широченное, под стать, кресло и с удовольствием вытянул ноги.

Стежень вошел следом, но не сел, а заходил кругами, как зверь в клетке, пытаясь собраться с мыслями, составить более или менее связный рассказ.

Игоев некоторое время прищурясь глядел на него, потом буркнул:

– Сядь.

А сам подошел в бару, порылся, не нашел, что хотел, фыркнул, взял первую попавшуюся коньячную бутылку, плеснул в рюмки. Себе – чуть, Стежню – по края.

Звякнули хрусталем, выпили молча. Так же молча Кирилл завернул пробку.

– Теперь говори,– велел он.

Когда Стежень закончил невеселую историю, было уже за полночь.

– Да,– только и сказал Игоев.– Пошли-ка вниз.

В лаборатории Кирилл сразу направился к морозильнику:

– Здесь?

Глеб кивнул.

Его гость открыл камеру, вынул пакет и на глазах у потерявшего дар речи Глеба вытряхнул на кафель останки монстра. Затем присел, покряхтывая, на корточки, взял разрубленную черную голову, повертел (потрясенный Стежень невольно подался назад, нащупывая лопатками дверь) и строго спросил: