Глубинка - Артур Гафуров

Конечно, будь я лет на десять младше, все воспринималось бы по-другому. И не было бы проблем с досугом. А так… Для решения всех насущных вопросов, связанных с моим здесь пребыванием, ушло три дня. Дальше началось маянье. Ну, соорудил я себе небольшую рогатину, приладив к березовой жерди заточенный металлический штырь. Теперь у меня имелось хоть какое-то подобие оружия. Ну, поднял я со дна нашу старую лодку и, убедившись, что она вполне на плаву, совершил небольшое путешествие, обогнув длинный полуостров, разделяющий наше озеро на две части, и вернулся обратно. Ну, пару раз прогулялся по лесу, набрал последних свежих грибов, разжился клюквой. Заготовил впрок дров на месяц. И даже еще раз сходил к бревну, поискал номер в подсохших лужах. А потом пришла тоска.

По вечерам темнело рано, приходилось сидеть в четырех стенах. Пытался отвлечься чтением, однако я слишком хорошо помнил здешнюю библиотеку, на девяносто процентов состоящую из старых книг неизвестных советских авторов, изучение творчества которых можно смело назначать вместо снотворного. В отсутствие лучшего принялся за «Анжелику» Анн и Сержа Голон, но от этой книги в голове рождались образы и мысли одинокому мужчине категорически противопоказанные. Ну и нравы у них тогда были, я вам скажу. А уж если бы Вера узнала, какие мне начали сниться сны… В общем, с французской литературой у меня как-то не заладилось, и на следующий день, во избежание эксцессов, «Анжелика» была предана огню.

В какой-то момент я даже стал подумывать о том, чтобы напиться, но вот беда — нечем. Запасов алкоголя в доме не нашлось, а в магазине ничего такого я покупать не стал, ибо и представить не мог, что дойду до мысли пить в одно лицо. Сгонять, что ли, еще разок до Толосцев?

В итоге, от нечего делать, начал страдать откровенной ерундой, вроде вытачивания из коры лодочек и запускания их по озеру. На смену лодочкам пришли бумажные самолетики, материалом для которых служили страницы из бессмертных творений классиков пролеткульта. Потом из того же материала и самодельного клея я соорудил большой и красивый бумажный замок — настоящий Хогвартс! — с зубчатыми башнями и красивыми арками для ворот. Сразу по окончании строительных работ замок был торжественно сожжен.

Затем, вспомнив детство, я решил соорудить лук, как у индейцев, и поохотиться. Помнится, последняя попытка смастерить метательное орудие, — а состоялась она как раз здесь, в Зуево, — закончилась позорным провалом: мой лук получился хуже всех. Посмотрим, насколько я эволюционировал в инженерном плане! К работе приступил основательно: выбрал и срезал подходящую иву, изготовил несколько стрел (даже с перьями: надергал из подушки), на тетиву пустил несколько нейлоновых шнурков, сплетенных в косичку. Все по-взрослому, но… Похоже, гены оружейника во мне так и не поселились. Хотя я старался изо всех сил и угрохал полдня кропотливых трудов, на выходе получилась невообразимая фигня; настоящий индеец, увидев мое детище, наверное, умер бы от смеха. Баллистическая экспертиза подтвердила неутешительные выводы: чтобы подстрелить хоть кого-нибудь, потребуется недюжинное везение у стреляющего либо наличие прогрессирующей формы олигофрении у обстреливаемого. По результатам ряда бесплодных попыток хоть как-то улучшить горе-оружие лук был признан бесперспективной затеей и отправился вслед за «Анжеликой», то есть, в печь.

Единственной достойной внимания проблемой, которая по-настоящему занимала меня в эти дни, было молчание Веры. Каждый день я по нескольку раз ходил на озеро, названивал ей, но безуспешно. Отчаявшись, я начал писать сообщения. Наконец, на четвертый день бесплодных попыток, она перезвонила сама. Причем, мне, можно сказать, повезло, так как я просто проходил мимо озера. Вообще направлялся я «в гости» к Витьке, чтобы одолжить на время примеченные ранее грабли (сгрести опавшие листья), и решил дать круг побольше; домой все равно торопиться смысла не было. Голос у жены был каким-то приглушенным, даже сдавленным.

— Когда ты вернешься?

Четыре дня она молчала, игнорируя мои звонки, и вот теперь просто, без «привет» или «я соскучилась», спрашивает, когда я вернусь. Как будто я в магазин за хлебом вышел! Естественно, отвечая, я тоже обошелся без всяких «зайчиков» и «кисок».

— Я же писал, что не раньше декабря. Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Просто… тут так плохо без тебя.

А потом мы говорили и говорили, без устали, перебивая друг друга, боясь упустить хотя бы малейшую деталь из произошедшего за последние дни. Я во всех красках поведал, что со мной случилось, не умолчав ни о полицейской машине, ни о кабанах. Вера ахала, вздыхала. Потом она рассказала, как дела дома, пожаловалась, что соседка достает, и что с подругой поругалась, так как та убеждала ее и дальше не отвечать на мои звонки. А еще из военкомата приходили, и она поняла, что я правильно уехал, но дома теперь так пусто. Я утешал, что скоро у нее начнется сессия, будет вообще ни до чего, а потом зима, и я вернусь, А потом у Веры закончились деньги, я перезвонил, и мы говорили еще и еще.

Это была первая ночь здесь, когда я спал спокойно.

Но разнообразнее мои дни не стали, а к середине недели зарядил ливень и окончательно похоронил все надежды хоть как-нибудь развлечься. От нечего делать я начал учиться метать ножи в стену, завел себе домашнее растение (посадил в горшок с десяток лимонных косточек, авось взойдут), прибрался в доме, постирал половички и занавески — в общем, делал все, лишь бы не начать деградировать и окончательно не скатиться до уровня корабликов из коры и самолетиков из бумаги. А еще я много спал, порой по двенадцать часов в сутки. И всегда хотел есть.

Внезапно источником досуга стал мой собственный мобильный телефон — единственный имеющийся в моем распоряжении электронный гаджет, не считая навигатора, который без питания от машины сдыхал через пятнадцать минут. Я вдруг понял, что не использовал и десятой части всех возможностей своего сенсорного друга. Для меня он был лишь звонилкой и пейджером. Ну, еще в Интернет с него можно было выходить, но явно не в этой местности.

Покопавшись, я отыскал в собственном телефоне кучу полезных функций, которыми не преминул воспользоваться, дабы развеять скуку. Например, там была камера. Весь следующий день я бродил по дому и веранде, фотографировал все подряд, а вечером с любовью рассматривал, мысленно представляя свои фото-шедевры в лучших арт-галереях Москвы. Правда, через день мне это надоело. Затем в недрах памяти смартфона нашелся скачанный когда-то Верой самоучитель английского языка. Вот чем я займусь! — возликовал было я, но жестоко пролетел: для работы приложения требовался Интернет.

Еще в телефоне нашлись электронная книга и радиоприемник. И хотя для чтения мне были доступны только классики: Достоевский, Тургенев и Толстой — но это всяко лучше, чем «Анжелика» или мастодонты пера времен первых пятилеток. А вот радио стало подлинным подарком. После бесконечных дней тишины и разговоров с самим собой услышать чужие человеческие голоса, послушать музыку… Плевать, что ни одной из моих любимых радиостанций поймать не получилось, я был рад и тому, что ловилось.

Так дождливым пятничным вечером я и отмечал неделю своей отшельнической жизни: в кровати, с наушниками в ушах и с чашкой лимонного чая на тумбочке. Было десятое октября, по радио шел концерт по заявкам. В какой-то момент я, похоже, начал засыпать, но вдруг, почувствовав холодное дуновение, повернул голову в сторону входа… и невольно вскрикнул. На месте двери зиял пустой проем. А в проеме стоял человек.

В ту же секунду я слетел с кровати, схватил лежащий на тумбочке нож и отскочил в угол. Задетая неверным движением локтя, чашка упала на пол и, жалобно звякнув, разбилась вдребезги. «Твое имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет…» — вещал мне в уши Слава Бутусов, а я стоял с бешено колотившимся сердцем и ждал. Незваный гость как-то весь затрясся — казалось, он смеется — после чего вошел в дом. Я увидел, что с него ручьями стекает вода, оставляя на полу целые лужи влаги.

— Кто ты такой? Что тебе нужно? — неестественно громким голосом (проклятые наушники!) спросил я.

А потом он поднял лицо к свету, и я узнал…

Глава IV: Человек, которого я ждал

Мой двоюродный брат Андрей вполне заслуживает того, чтобы написать о нем отдельную книгу. Едва ли в моей жизни встречался человек, который повлиял на меня больше, чем он.

Он был бы подобен гончаровскому Штольцу, если бы рядом с ним отыскался какой-нибудь Обломов. Невысокий, плотный и очень спортивный, Андрей всегда был увлечен, всегда к чему-то стремился. А еще он искренне верил, что можно узнать все на свете, чего бы не пожелал, стоит только задаться целью. И всего можно добиться, было бы желание. И эти принципы свои он не раз и не два подтверждал на деле.