Великий бог Пан - Артур Мэйчен

«Кстати, Герберт, — сказал Вилльерс, когда они прощались у двери, — как звали вашу жену? Вроде бы, вы сказали Элен? А фамилия?»

«До нашей встречи ее звали Элен Вогэн, но каково было настоящее имя, этого я сказать не могу. Не думаю, что у нее вообще было имя. Нет, нет, не в этом смысле. Только люди носят имена, Вилльерс, я не могу сказать ничего больше. Прощайте. Я не стану медлить с тем, чтобы обратиться к вам, если узнаю, каким образом вы могли бы помочь мне. Доброй ночи».

Он ушел в ночную тьму, а Вилльерс вернулся к камину. Нечто в рассказе Герберта чрезвычайно поразило его: не жалкие лохмотья или следы, нанесенные бедностью на его лицо, но тот неопределенный ужас, который обволакивал его подобно туману. Вилльерс догадывался, что на Герберте не лежало собственной вины. Женщина, которую он описал, разрушила его тело и душу, и Вилльерс чувствовал, что этот человек, когда-то бывший его другом, оказался лишь актером в том представлении, что разыграло непередаваемое силой слов зло. Его рассказ не нуждался в подтверждении, он сам являлся наглядным свидетельством этого.

Вилльерс с интересом размышлял о событиях, о которых ему поведал Герберт, и задался вопросом, в первый ли и последний раз он услышал об этой истории. «Нет, — подумал он, — определенно, не в последний. Вероятно, это только начало. Подобный случай напоминает набор китайских ящичков — вы открываете их один за другим и в каждом последующем ящичке видите все более странные и изящно изготовленные вещицы. Наверняка бедный Герберт является просто одной из внешних коробок. Чудеса будут продолжаться».

Вилльерс никак не мог выбросить из головы Герберта и его рассказ, который стал казаться ему еще более диким по мере того, как медленно тянулась ночь. Огонь в камине угасал, и освежающий утренний воздух проник в комнату. Вилльерс встал, бросил взгляд через плечо в сторону окна и, слегка поеживаясь, направился в спальню.

Спустя несколько дней он встретил в клубе знакомого джентльмена по имени Остин, который славился своим глубоким знанием лондонской жизни, как в мрачных, так и светлых ее проявлениях. Вилльерс, все еще переполненный впечатлением от неожиданной встречи в Сохо и ее последствий, полагал, что Остин сможет прояснить историю Герберта. После недолгой болтовни он внезапно задал вопрос:

«Вам доводилось слышать что-нибудь о человеке по имени Герберт — Чарльз Герберт?»

Остин резко повернулся и с некоторым изумлением посмотрел на Вилльерса.

«Чарльз Герберт? Были ли вы в городе три года назад? Нет, тогда вы не слышали о происшествии на Пол-стрит. В то время оно вызвало большую сенсацию».

«Что это за случай?»

«Итак, однажды возле какого-то дома на Пол-стрит поодаль от Тоттенхэмской окружной дороги было найдено окоченевшее тело джентльмена, занимавшего прекрасное положение в обществе. Разумеется, тело нашла не полиция; ведь если вы всю ночь сидите дома и в вашем окне горит свет, констебль немедленно позвонит в колокольчик, но если вам где-либо случилось лежать мертвым, вы останетесь в полном одиночестве. В этой ситуации, как и во многих других, тревогу поднял какой-то гуляка. Я не имею в виду обычного нищего бродягу или того, кто слоняется по публичным домам, но джентльмена, который по делу или ради удовольствия, а, может, из-за того и другого, изучал улицы Лондона в пять часов утра. Этот человек, по его словам, „шел домой“, не уточняя, откуда и куда, и случайно проходил по Пол-стрит между четырьмя и пятью часами утра. Кто-то поставил ему „фонарь“ под глазом в доме № 20, причем он весьма глупо заметил, что у этого дома была самая неприятная физиономия, какую он когда-либо видел. Во всяком случае, он осматривал тот район и был сильно удивлен, увидев человека, лежащего на земле беспорядочной грудой. Нашему джентльмену показалось, что его лицо выглядит поразительно страшно, и он побежал искать ближайшего полицейского. Констебль поначалу был склонен отнестись к его рассказу несерьезно, посчитав это результатом обычного опьянения. Однако он все же подошел к телу и весьма скоро изменил свой тон. Ранняя пташка, нашедшая своего червячка, была отправлена за доктором. Полицейский стал звонить и стучать в дверь дома, стоявшего рядом, пока не пришла заспанная и неопрятная служанка. Констебль изложил девчонке содержание происшествия, и она завопила достаточно громко, чтобы разбудить всю улицу. Однако она ничего не знала об этом человеке, никогда не видела его в этом доме, и так далее. Между тем подлинный автор находки вернулся с врачом, и новое лицо было введено в курс дела. Ворота были открыты, так что вся четверка расположилась на ступеньках дома. Доктор вряд ли нуждался в большом исследовании; он сказал, что бедняга мертв уже несколько часов, и с этого момента событие стало приобретать особый интерес. Покойный не был ограблен, в одном кармане у него лежали бумаги, по которым его идентифицировали как человека из хорошего семейства, с достатком, имевшего успех в обществе, без врагов, насколько об этом можно было судить. Я не скажу вам его имя, Вилльерс, поскольку оно не имеет значения для рассказа, да и нет смысла копаться в делах, касающихся мертвеца, к которому мы не имеем отношения. Назовем его N. Другим любопытным обстоятельством было то, что врач не смог определиться с тем, от чего тот умер. На его плечах было несколько легких ушибов, но они были незначительны и выглядели, будто его всего лишь вытолкнули через черный ход. Никаких других признаков насилия не было, по крайней мере, тех, на чей счет можно было бы отнести его смерть. Когда произвели вскрытие, не нашлось следов какого-либо яда. Конечно, полиция хотела знать все о жителях дома № 20, и вот из частных источников я узнал, что они выяснили пару важных фактов. Оказалось, что дом занимали мистер и миссис Чарльз Герберт. Говорят, что у хозяина была земельная собственность, хотя большинство уверено в том, что Пол-стрит отнюдь не место для лендлордов. Что касается миссис Герберт, кажется, никто не знал, кто или что она есть. Между нами, мне представляется такое сравнение: те, кто, подобно водолазам, погружаются в ее жизнь, обнаруживают себя в довольно странных водах. Естественно, Герберты отрицали, что знают что-либо об этой смерти, и за неимением улик их оставили в покое. Но всплыли кое-какие загадочные вещи касательно их. Хотя было между пятью и шестью часами утра, когда стали уносить тело покойного, собралась большая толпа, чтобы посмотреть, что происходит. Присутствовавшие были совершенно вольны в комментариях, и, по общему мнению, следовало, что дом № 20 имел дурную репутацию на Пол-стрит. Люди качали головами, поднимали брови и полагали, что Герберты довольно „эксцентричные“, все „предпочитали не видеть, что происходит в этом доме“ и так далее. Но в этом не было ничего осязаемого. У полицейских была внутренняя уверенность в том, что смерть так или иначе произошла в доме № 20, а затем покойного выволокли через черный ход. Но они не могли этого доказать, а отсутствие каких-либо следов насилия или отравления делало их бессильными. Странный случай, не правда ли? Но кое-чего интересного я вам еще не сказал. Мне довелось познакомиться с одним врачом, который пытался выяснить причину смерти, и спустя некоторое время после следствия я снова встретил его и спросил об этом. „Можете ли вы сказать мне точно, — сказал я, — что тщетно изучали этот случай, что вы действительно не смогли установить, от чего умер тот человек?“ „Прошу прощения, — ответил он, — но я совершенно четко представляю себе причину смерти. N скончался от испуга, от сущего чудовищного кошмара. За всю свою практику я никогда не видел, чтобы черты лица были столь уродливо искажены, хотя я повидал лица, полностью отданные во власть смерти“. Доктор обычно был очень хладнокровен, и явное волнение в его словах поразило меня. Но больше узнать от него я не смог. Полагаю, следствие не нашло способа возбудить дело против Гербертов за то, что они могли до смерти напугать человека. Ничего не было сделано, и инцидент выпал из сознания людей. Вам приходилось знать Герберта?»