Long distance, или Славянский акцент - Марина Палей

И все-таки: за что мне эта комсомольская свадьба в рабочей столовке на окраине Сумгаита?

Сцена 7. Background

(Вставная глава)

Азербайджан.

“Азебарджан”, как это произносили дефективные, плебейского племени, кесари (словно габсбургскую губу, стойко друг у друга перенимавшие уродство дикции).

Азербайджан. Выцветший белесо-розовый флаг над куполом минарета... Жара. Нищета. Пестрота тряпок.

Старик в тени рассохшегося причала перебирает шиитские четки. Close up: паутина бородки колеблется бризом. Большой лоб цвета жженой умбры. Сухость бурых, кореньями, пальцев. Перстень с крупным смарагдом. Гладкие бочечки четок... Каждая с черную виноградину... Fade out...

Fade in: ежегодный ритуал. Национальные танцы на Главной Сцене столицы империи. Елейно-заздравные блеянья очередного Бюль-Бюль-оглы.

Средний план: конвейер. Работницы фабрики. Косы и зубы. Глянец значков. То, что угадывается под комбинезонами: затхлость тел, застарелость болезней.

Средний план: давка в пристанционном буфете. Тридцатилетние старухи с детьми и внуками. Расширяя границы оптики, в ноздри прет удушающий запах отработанных тел, злая, усугубленная зноем, гнилостная вонь выделений. Они плохо смываются тепловатой водой арыка. Мешки. Полосатые торбы. Узлы.

Арык: источник дизентерийного, а также холерного заражения города, ежедневно кишащий головами детей и свиней. Close up: зубочистка, золотая фикса и бриллиантовый перстень начальника краевого санэпиднадзора.

Дальний, заглушенный грохотом поезда, крик одичалого муэдзина. Мечеть с фанерной вывеской: “МУЗЕЙ ОТЫИЗМА”. Плакат с диаграммой: повышение надоев ликеро-водочных изделий и рост поголовья населения. Резкий запах нефти. Небеса цвета индиго. Апокалиптический вздыб “лисьих хвостов” из труб химкомбината.

Продовольственный магазин. Close up: очень белые вши на черной, уложенной “корзиночкой”, косе продавщицы. Горстка захезанных фиников в углу пустой полки. Мухи.

Очередь. Жены, истощенные бессчетными родами. Аммиачная вонь мочи в драгоценной тени киоска. Здесь же: слизистое месиво гнилых дынь, куриных кишок, хлебных корок. Собаки.

Площадь. Первый секретарь горкома возлагает венок. Охрана. Телекамеры. Охрана. Толпы представителей населения резко отжаты за ограждения.

Полоска берега. Вечер. Мечты о волшебных странах к юго-востоку. По эту сторону яви: ржавые конструкции заброшенной нефтяной вышки. Закат. Собаки жуют бумагу со следами фекалий.

Никогда я не был на Босфоре. Да и в этой республике, при впадении Куры в Каспий, тоже не довелось. Как и в верблюжьих республиках Средней Азии, что хороши для туристов широкого спектра, от демонстративно не мытых до подчеркнуто выбритых. О да: Регистан, Тамерлан и “родина хлопка”. Но Бог не создал меня туристом. Я просто честный путешественник, который не знает, вернется ли он назад.

“Не довелось побывать?” Разве это про меня?

Мне братственно близок мой бывший компатриот, что темною ночкой был таков — прямо с борта теплохода “Ильич” (не Чайковский) — в воды открытого океана. Ни лодки, ни страховочного жилета. Живая молекула (тело) возвратилась в бульон жизнеродной среды. Три дня в голой стихии вод и небес. Главный страх: как бы “Ильич”, не ровен час, за ним не вернулся. По прибытии (!) на остров к каким-то аборигенам был мгновенно избит и сдан в руки локальной полиции. Сейчас живет там, где всегда считал нужным жить, и занимается тем, чем считает нужным.

Артикулировать трюизмы — в равной степени совестно и несуразно. Но если очень хочется, то можно: только такому человеку свобода и впору. И цена за нее — единственно верная. Неловко также произносить, что свобода — элитарное лакомство избранных. А для масс уготован некий набор сугубо теоретических знаний вроде цитат: “Лишь тот достоин счастья и свободы...” Ну а Кура, как и Волга, впадает в Каспийское море...

Это я к тому вспоминаю, что если б решение поехать (“к жемчужине Кавказа, озеру Мингечаур” или “к неповторимым, ручной работы, коврам таджикских мастериц”) было мной принято, то последовало б и действие. Но естественное решение было прямо полярным: не бывать. Раз над куполами мечетей болтаются на палках выцветшие портянки уж не знаю какого по счету Рима...

Двойная деспотия — штука ужасная, даже (именно) с эстетической стороны. Представим себе бессмысленную козу, кою во все дырки харит пахан со своею сивушной шестеркой...

Насилие заражает биосферу тотально, как радиация. Какие там, к чертовой матери, тюбетейки и персики, какие Бахчисарайские фонтаны, гаремы, шальвары, пиалы, “корабли пустыни” и прочая сувенирная дребедень! Все здесь загажено, все пропитано насилием в самой грубой и беспощадной форме. Это море развращено и отравлено. Пресловутая “даль барханов” заражена до самого горизонта. Даже небо давно не девственно, оно тоже изнасиловано — и вдобавок до самых глубин развращено хамским принуждением безучастно наблюдать картины насилия и разврата. А горы! Эти их “белоснежные шапки”! Какая уж там белоснежность!.. Словно фата, что, в потеху сатрапам, напялена на употребленных всем легионом “красавиц Востока”... Ох, земля! Нечего изображать целку! Спрячь подальше жалкие свои пиалы и тюбетейки! Ни о какой “самобытости” не может быть речи, когда тебя, вполне in cooperation, отхаривают шакалы местного разлива и пьяные легионеры!

Сцена 8. Снова жилище

“Тебе нравится Шаганэ? Правда, хороший невеста?”

...Ах да, Египет. Где он, Египет? Господи Боже мой!

“Ну, я пойду”.

“Уай?! Куда ты хочешь ходить?!”

“Домой”.

“А диннер?! Сейчас будет диннер!! Имей свой диннер, и тогда ты можешь гоу хоум. Но ты можешь и стэй хир. Уиз ми. Уай нот?! Ты хороший, добрый, веселый, и ты бью-у-у-у-тифул!”

“Я пойду”.

“Пожалуйста, ноу!”

“Спасибо, йес”.

“Пожалуйста!.. Я еще никогда не иметь секс!..”

“Чего-о-о?!”

“Я еще ни разу не иметь секс”.

“Тебе сколько лет?”

“Тридцать”.

“И у тебя никогда не было герл-френд?”

“Нет”.

“Почему?”

“Иджипшен библ очень строго: если ты иметь секс, ее отец тебя убивать. Если секс — он убивать или свадьба”.

“А ты не хочешь жениться?”

“Я хочу! Я очень хочу иметь жена! Но мой отец умирать! Мой мать очень бедный! Два маленький брат — бедный. Маленький сестра — бедный. Я очень бедный в Иджипт! Я бежать сюда. Я был счастливый получить работа от родственник. Но май инглиш очень плохо...”

“Ит’с о’кей”.

“Май инглиш очень плохо. Ай эм нот эйбл... Американский герлз дон’т вонт визит ми... Энд уи хэв ноу иджипшен герлз хир... Они жить в Иджипт...”

“Ну а при чем здесь я?”

Тридцатилетний девственник. Уже полнеющий... Лысеющий... Сильно потеющий. С этой странной беззащитностью кожи под темной, в завитках, шерстью... Моллюск без раковины...

“А почему бы тебе не съездить в Египет? У тебя что — денег нет?”

“Ай хэв май мани! Ай хэв! Тысяча долларов в месяц! Но я не есть здесь легальный... Мой родственник давать мне работа. Но это блэк джоб. Я не имею американ паспорт, и я не имею грин кард”.

“Но ты же получишь когда-нибудь?”

“Ай дон’т ноу. Зато родственник давать мне работа! Он добрый! И он давать мне эта квартира!”

“Сколько ты за нее платишь?”

“Пятьсот”.

“Пятьсот?”

“Пятьсот. Но у меня остается еще пятьсот. И я могу делать мани экстра! Я делать! Потому что я люблю работа, люблю библ!..”

“А как ты проводишь обычно уик-энд?”

“Я не иметь уик-энд. Зачем мне уик-энд? Что делать в квартира?”

“Так что же, у тебя и выходного нет?”

“Я могу делать выходной!”

“Когда?”

“Когда ты сказать!”

“Да при чем тут я!.. Сколько ты не был в Египте?”

“Сорри?”

“Я говорю: сколько ты не был в Египте? не видел свою мать?”

“Девять лет”.

“И что, совсем нет возможности поехать?”

“Ай дон’т ноу... Это очень, очень диффикэлт...”

“Я пойду”.

“Бат...”

“Я пойду...”

“О! О! Тогда возьми э диннер с собой! Ит из реди! Плиз, возьми с собой! Я положу в кастрюльки! О!”

“Знаешь что... Вина бутылочку тоже дай...”

“Бат...”

“Тоже, тоже...”

“Ю дон’т вонт ту дринк уиз ми?..”

“No”.

“Хорошо... О! Хорошо...”

“Можно мне позвонить от тебя?”

“Оф корс...”

“Але. Да. Нет. Еду домой. Ничего. Не имеет значения. Нет. Да. Как-нибудь выкручусь. Выкручусь, говорю! Конечно. Я же картинки рисую, мне все-таки легче!.. Чем тем, кто их не рисует. Нет. Я не пл б ачу. Просто устала. О’кей. Все о’кей...”

“Вот кастрюлька! и еще кастрюлька! и еще вот эта йеллоу кастрюлька! Тут патейтоуз энд палчури, тут райс, а тут веджитэблз энд спайси саус!..”

“Поставь как-нибудь все в мешок”.

“Оф корс... Кэн ай си ю эназэ дэй? Уил ю кам хир эгейн?”

“Honestly, I am not crazy about coming here. I mean... No offense, but... We can meet somewhere else, some time, why not?”

“Когда? когда? когда?..”

“Some day... А знаешь, ты — второй египтянин, которого я встретила в своей жизни...”

“О найс!.. А кто был зе ферст? Ты его встречать в Нью-Йорк?”