О некоторых современных собственно литературных вопросах - Константин Аксаков

Дальнейшая степень развития не уничтожает предыдущую. Конечно, образованный человек, стоящий на высшей степени развития, по возможной мере наполняется содержанием общим, но он вздрогнет и у него горячо забьется сердце, только запойте перед ним его родную песню. – О, прочь же, жалкая гнилая мысль о космополитизме; там, где близорукий ум и мертвое сердце, – только там ей место. Есть период, в который национальный патриотизм имеет свою действительность и после которого он уже анахронизм; но мысль о космополитизме никогда не могла и не может дать себе действительности. Смешон также страх национального патриотизма, когда уже миновалась его пора, что народ, наполняясь просвещением, потеряет свою народную характеристику; это все равно, если бы стали бояться за человека, что он, учась и принимая в себя общее образование чуждых стран, потеряет свою индивидуальность, но органическая жизнь в том-то и состоит, что она все в себя принимаемое извне в свое претворяет. Напротив, естественно, что чем более народ наполняется через индивидуумов общим содержанием, тем истиннее, тем просветленнее становится народность: потому что тогда возвышается народ и вместе с ним возвышается и его народность. Вечная истина гонит остающийся сумрак, гонит тени национальности и космополитизма и водворяет свое, ясное, царство, отдавая каждому необходимому проявлению жизни истинное значение, возвращая ему похищенные права и защищая его от ложных нападок отвлеченной односторонности. Тогда-то народность получает свое настоящее значение. Об такой-то народности говорим мы, и такую-то народность признаем мы необходимым условием истинно человеческой жизни.

Если Франция выражает собою определение особенности, то Германия есть представительница единичности. В этом последнем определении является высшая сфера деятельности духа: Искусство, Религия и Философия дома в Германии; но так как единичность есть собственно значение Германии, то эта единичность помешала народу немецкому принять единую внешнюю государственную форму и разбила его на мелкие части. Гражданство высшей сферы духа соединяет немцев. С благоговением взирают народы на эту представительницу высшего сознания человечества в высших областях духа и благо, наделяющее дарами своими все народы, в средине которых как бы нарочно поставлена. Но это уже не входит в состав статьи нашей, и потому Остановимся и возвратимся к нашему предмету.

Коснувшись вечной общей истины, должной составлять содержание народа, мы посмотрим на настоящую судьбу ее в нашем отечестве. Наш народ имеет поэзию; следовательно, общая истина уже доступна ему в искусстве, но истина имеет другую, ей в высшей мере сообразную форму, – это знание. Участь знания у нас в настоящее время все еще очень жалка. В начале нынешнего столетия современные усилия разума, происходившие в Германии, разрешить противоречие, являющееся в жизни и так твердо установленное рассудком в своем резком различии, эти усилия, еще не достигавшие своей цели, истинной точки зрения, отражались и у нас некоторым образом, но большею частию спорадически[5]. – В Германии между тем совершалось великое дело, настала эпоха, когда философия разрешила противоречие, до сих пор имевшее силу и свирепствовавшее в ее собственных пределах; всякому явлению возвращены были его права; насильствование разъединенных отвлеченностей исчезло, и все сущее предстало в своей полной и разумной действительности. Это дело совершилось пока в пределах самой философии. – Мы говорим о Гегеле, почти современнике нашем, в лице которого философия достигла наконец абсолютной своей точки. – Мы не осмеливаемся и думать взять на себя огромный и важный труд дать полное и подробное понятие о философии этого великого человека. Вполне изучить, вполне постигнуть и принять в себя его философию значит поднять ясные, разумные взоры на весь Божий мир (в обширном смысле этого слова) и уразуметь его. От порывов и бешеных восторгов свободно это изучение; постижение великих законов во всем их величии непременно важно и торжественно. Душу пробегает трепет, когда перед нею открывается общее, разоблачается тайное и становятся разумными явления мира. Глубокое наслаждение, волнение предощущения не чужды тогда душе; но наслаждение это умиряется в присутствии общей истины. – Вот все, что только мы теперь можем и смеем сказать, то есть вправе начать, о самой философии. (Нашим читателям будем мы сообщать, может быть, время от времени, результаты наших исследований).

Здесь скажем теперь о судьбе знания, о судьбе Гегеля в России. – Он мало известен – вот первое, что представляется нам; но, несмотря на это, он имеет множество врагов: с криком и шумом нападают на него журналы, принадлежащие к внешней стороне литературы. Люди другого рода, вовсе не гармонирующие с этими журналами, тоже истощаются в усилиях против его учения, не дав себе труда познакомиться с ним, всеми силами стараются высмеять, уронить его в глазах всех, уничтожить его влияние. Но у Гегеля и в Германии есть еще противники, и у нас, хотя наши противники отличаются особенною способностью. Легко произносят они его имя, легко определяют приговор его творениям, этому колоссальному, бессильному зданию, им воздвигнутому, которое даже еще не вполне всем известно. Но напрасны все усилия его противников. Гегель здесь, в России; глубокие мысли, исходящие из одного начала, плодотворно принимаются и передаются друг другу молодыми людьми нового поколения; эти мысли просветляют их ум, образуют их взгляды, кладут на суждения их отпечаток строгой логической необходимости; новую жизнь ощущают новые люди. Действие философии Гегеля безопасно от всех нападок остальных литераторов и ученых. Их же критики и брань нас и смущать не должны, их ожесточение не странно: не им понять, не их нетерпимым существам вынести новые, свежие, наполненные сил и жизни мысли. Новое вино должно вливаться в мехи новые, а не в старые, которые бы его разом отравили.

Вместе с предыдущими вопросами о французском направлении и о национальности, космополитизме и народности это составляет третий главный вопрос (вопрос в том смысле, что истина здесь не перешла еще в действительность и борется с устарелою внешностью). В противность ей германское влияние более и более проникает в Россию и производит благодетельное действие. Дай Бог! Наше понятие о народности изложено выше, и потому уже понятны наши слова: желаем мы распространения германского влияния. Мы не боимся сделаться германцами. Германия есть страна, в которой развилась внутренняя, бесконечная сторона духа; из чистых рук ее принимаем мы это общее, которого хранителем была всегда она. Да и германцы не изъявляют вовсе претензий на подражание им, на то, чтобы народ стал походить на них; это было бы желание распространить свое влияние внешним образом; зачем им это, когда так богато их внутреннее, которое передает она, не стесняя самобытности именно народа? Вот французы – другое дело: они необходимо должны, передавая что-нибудь свое другому народу, хотеть подчинить его себе, потому что у них только и есть это внешнее, чисто свое (такова степень развития, на которой стоят они). – Общего у них нет; таким образом всегда и ознаменовывалось французское влияние (то есть подражанием духа национальности, одним словом, как власть Моды).

Мы назвали вопрос о философии главным, ибо философия есть самая высшая сфера духа, где он проявляется в форме, наиболее сообразной содержанию, в форме самой мысли. И потому влияние ее в народе, который может принять ее, есть самое важное и существенное. Философ несравненно выше действователя в сфере конечной духа, то есть какого-нибудь полководца или завоевателя. Ибо в последнем случае является тоже идея, но идея в чувственной форме, в которой она не сознает как себя идея; тогда как идея в философии возвышается до сознания себя самой и принимает ей вполне соразмерную форму, где она уже является как идея. Потому по одной уже сфере Гегель выше Наполеона. Это покажется странным многим, тем особенно, у которых чувственные впечатления, вес и мера, и слова: как далеко! как много! – имеют еще полную силу (тогда как один выражал те же идеи, но только в чувственной форме и в конечной области духа, а другой действовал и сознавал идею и подвинул ход ее в сфере, ей наиболее соразмерной, в бесконечной области духа). – Мы почли нужным сказать это, зная, что толкуют о значении философии, и зная, что мысль, что философ выше действователя на поприще военной жизни, многим еще, по крайней мере с первого взгляда, покажется не только новою, но и нелепою.

Ограничимся только этими словами о важном вопросе философии. Показать ее точнейшее определение, указать на место и отношение к другим областям духа должно быть предметом особой статьи. Мы не берем теперь на себя этого труда, а пройти всю связь наук в виде оглавления мы считаем недостойным предмета. – Но вся наша литературная деятельность, какая она ни будет, конечно, выходит из той истинной точки зрения, которая дается философией. Здесь повторим только, что современный вопрос, вопрос самый важный и преимущественно относящийся к молодому поколению, есть вопрос о философии.