Самозванец - Павел Шестаков

И хотя произошло это за шестьсот почти лет до мая 1591 года, когда угличский колокол оповестил сначала город, а за ним всю страну и сопредельные государства о смерти младшего брата бездетного царя Федора, общепризнанного наследника, царевича Димитрия, не следует думать, что русские люди плохо знали историю. Правда, мифы и факты часто переплетались в доверчивых умах, но зато нравственные оценки событий были неизменно устойчивы. И раскаты набатного колокола, донесшие черную весть, отозвались в сердцах однозначно: подобно дальним его предкам, «краснейшего юношу отсылают и нехотяща в вечный покой!».

Кто же отсылает? Кто злодей?

Конечно же, тот, кому преступление выгодно…

Но сначала, пока в Москву к царю, пригнувшись к конской шее, стремительно мчит лесными дорогами гонец со страшной вестью о смерти брата, несколько слов о царе.

Каков же он, последний на троне законный Рюрикович?

Царь Федор — человек небольшого роста, «опухл», с неуверенной, нетвердой походкой. Он добр и богомолен. Умом слаб. Но это не беда. На счастье Федора, под рукой у него всегда есть человек умом не обиженный, родной брат жены, царицы Ирины, «большой боярин» Борис Годунов. Благодаря ему царь живет жизнью, удаленной от мирской суеты.

Такая жизнь ему по душе.

Вот как проходит обычно день государя всея Руси.

Встает Федор рано, около четырех часов, прикладывается к кресту. Дьяк приносит царю икону святого, что празднуется в начавшийся день. Федор молится святому. Потом посылает к царице узнать, как ей спалось, хорошо ли почивала. Через некоторое время и сам идет, чтобы поздороваться с сестрой Годунова в комнате, что находится между ее и своими покоями.

День начался. Царская чета идет в церковь, где молится около часу. После заутрени Федор принимает бояр. Это, конечно, обременительно. Поэтому принимает не по делам, а только в знак милости, да и то немногих. Уже в девять царь направляется к обедне. Служба продолжается часа два и утомляет некрепкого здоровьем государя. После службы он отдыхает немного перед обедом, а потом уже, после обеда, отдыхает основательно, спит два-три часа. Оставшееся до ужина время занято иногда баней, а иногда Федор с царицей сидят, смотрят забавы шутов.

Из «активных» развлечений царь предпочитает кулачные бои и бои людей с медведями. В документе отмечено: «Дано сукно доброе и два рубля охотнику Глазову: тешился государь на царицыны именины медведями, волками и лисицами, и медведь Глазова ободрал». Как видим, охотник, потешивший царя, за производственную травму вознагражден довольно щедро. Правда, не говорится, насколько «ободрал» его медведь.

День идет к концу. Вот уже и вечерня, а за ней ужин и сон.

Так и проходит день за днем и с ними все царствование Федора Иоанновича. Даже если и вторгается в это спокойное, неторопливое времяпрепровождение какой-нибудь суетный челобитчик, царь не гневается. «Избывая мирской суеты и докуки», Федор отсылает беспокойного человека к «большому боярину». А тот всегда найдется, оградит царя от докуки. Докука по его части.

И тяжкая весть, которую несет лесами конный гонец, тоже по части Годунова. Даже особенно по его. Но и царя от такого удара не убережешь. Человек, всеми силами избывавший мирской суеты, болезненно чувствителен к мирским горестям. А они не обходят стороной, сколько ни укрывайся. Больно бьет смерть брата, а впереди еще один жестокий удар — кончина маленькой дочери Феодосии, что хоть и родилась вместо долгожданного наследника, но полюбилась отцу.

Все это согнет Федора. Все чаще будет слышно о нем: был долго печален, был плач большой… И так до седьмого января 1598 года, когда свершилась воля божья и сорокалетний потомок Рюрика и Калиты скончался в час пополуночи.

Завершился более чем тысячелетний период русской истории. Ушла династия…

Но пока до кончины Федора еще несколько лет. Он думает о душе, скорбит о погибшем брате. О новой династии думает другой. Это самая большая докука «большого боярина». И он действует не медля. Уже девятнадцатого мая в Углич прибыл князь Василий Шуйский для выяснения обстоятельств смерти царевича.

Собственно, Шуйские тоже ответвление Рюрикова рода, и придет время, когда князь Василий вспомнит об этом. Сейчас, однако, он лишь подручный «большого боярина». О личности этого человека, которому дважды предстоит допрашивать вдову Грозного, сначала царицу Марию, потом инокиню Марфу, и дважды хоронить ее сына, сначала кровного, родного, потом «названного», хочется сказать, что она вобрала в себя все коварство эпохи.

Всю жизнь Шуйский ведет интригу. Большую, по крупному счету, с высокими ставками, но именно интригу, а не борьбу. Интрига приведет его и на эшафот, и на царство, а закончит он путь в плену, в бесславии. Справедливости ради стоит заметить, что жертвам его интриги придется гораздо хуже. Ведь интрига не рыцарский поединок, она строится на запрещенных приемах, а такие удары не знают пощады. Но наносят их только в удобный момент, в момент, когда противник не готов, когда слаб. Поэтому с сильными Шуйский осторожен, умеет ждать своего часа, до поры угодлив. Тише воды он при Грозном. Его ровесник Годунов быстро выдвигается. Шуйский, напротив, незаметен. Зато выжил, в отличие от знатных родичей, сложивших головы при свирепом и блаженном царях. При блаженном-то власть в руках «большого боярина». И Шуйский понимает, чего от него хотят. Понимает и исполняет. Неоценимую услугу оказывает он Годунову. Следствие его показало:

«Царевичу Димитрию смерть учинилась божьим судом».

Богу было угодно взять царевича в момент опасной игры с ножом.

Однако народ думает иначе. Краснейшего юношу «отсылают» в вечный покой злодеи. Больше десяти лет прошло с того трагического дня, но он не забыт. Идет на юг со товарищи рыжеватый монах и слушает споры попутчиков — закололся ли царевич в припадке падучей или убит подосланными убийцами?

Варлаам, человек хоть и себе на уме, но, как окажется, с тем рьяным восприятием правды, что не знает даже разумных сомнений, настроен однозначно:

— Злодеи — слуги Годуновы!

Мисаил осторожнее.

— А как же патриарх? Ведь и он свидетельствовал о божьем суде?

Конечно, свидетельство патриарха — дело серьезное. Но разве не был Иов человеком, всем обязанным Борису? Разве не сам говорил:

«Когда был я на коломенской епископии и на ростовской архиепископии, и на степени патриаршеской, не могу и пересказать превеликой к себе смиренной милости от Бориса Федоровича».

Еще бы! Именно Годунов постоянно выдвигал и наконец сделал Иова патриархом, да еще первым на Руси, где до сих пор возглавляли церковь низшие по чину митрополиты. Он решительно отклонил претендента на этот исключительный по значению сан, приехавшего из Константинополя, вложив в уста Федора простодушные, но решающие слова:

«Как нам такого достохвального жития мужа, святого и преподобного отца нашего и богомольца Иова митрополита изгнать, а сделать греческого закона патриарха, а он здешнего обычая и русского языка не знает, и ни о каких делах духовных нам с ним говорить без толмача нельзя!»

Царское слово прозвучало, и «богомолец Иов» был возведен в высший в православной иерархии сан.

Что ж, долг платежом красен, и Иов в долгу не остается. Когда на девятый день по кончине мужа царица Ирина покинула дворец, чтобы постричься в Новодевичьем монастыре и стать до конца дней инокиней Александрой, и был поставлен вопрос об избрании нового царя новой династии, немедленно прозвучал властный голос патриарха:

«Благодатию св. духа имеем мы власть, как апостольские ученики, сошедшись собором, поставлять своему отечеству пастыря и учителя и царя достойно, кого бог избрал».

Естественно, что Иов по должности знал волю божью лучше других. Народ ему поверил и провозгласил царем Бориса.

Любопытен союз этих двух людей, объединившихся по видимости для благих дел.

Многие были поражены непривычным для царей поведением во время венчания на царство. Сжав в кулак ворот рубахи, новый государь всея Руси страстно воскликнул:

«Отче великий патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в моем царстве бедного человека. И эту последнюю рубашку разделю вместе со всеми!»

Обещание звучное, но опрометчивое, хотя вполне возможно, что, охмелев от радости, царь и был искренен.

Конечно, опасность делиться последней одеждой Борису не угрожала. Будучи еще правителем, имел «большой боярин» доходы, приближавшиеся к ста тысячам рублей в год! Сумма для русского человека того времени почти невообразимая. Собиралась она, не брезгуя ни великим, ни малым, с прямо-таки капиталистической предприимчивостью. Например, Годунов умудрялся собирать мзду с речных купален, ведь побережье Москвы-реки на тридцать верст вверх и на сорок вниз по течению принадлежало брату царицы. Так что платные пляжи имеют свою историю.