Лица - Ширли Лорд

Слой засохшей кожи снимали специальным кремом, он тоже был частью волшебной формулы. Голову закрепили на кресле, шея не двигалась. Над ней склонилось напряженное лицо доктора. Тери зажмурилась изо вех сил, но тут же открыла глаза: вскрикнула сестра Энн. На лице сиделки застыл ужас. От страха бросило в жар. На глазах доктора были слезы – слезы?! Доктору пришлось глубоко вздохнуть, прежде чем заговорить своим вкрадчивым голосом:

– Боюсь, придется еще подождать. Надо кое-что подкорректировать. Возможно, придется для этого отправиться в нашу реабилитационную клинику в Мексике. Мы все организуем. На лице остались струпья, куски мертвой кожи, которые нужно будет удалить.

– Струпья… что это… струпья… в Мексику? Но у меня нет времени… – Голос был скрипучий, и звуки Тери выдавливала из себя с трудом. Губы отвыкли двигаться, улыбаться.

– Вам надо отдохнуть. – Глаза доктора смотрели не на Тери, а со злостью впились в Энн. Та тоже отвернулась, но ужас все еще светился у нее в глазах. Что происходит? Ей снова что-то вводили, и, не успев отбросить шприц, Тери опять потонула в тумане, растворившем в себе звуки и очертания.

Свет не выключили. Тери внезапно пришла в себя, обвела глазами палату: никого. Она с трудом села, шея еще была скована, и в сторону приходилось поворачиваться всем телом. Теперь только одно занимало Тери. Она должна увидеть себя, узнать сейчас, Сию минуту, что это понадобилось корректировать, из-за чего нужно ехать в Мексику? Она сползла с кровати, слабость была ужасной, будто вместе с кожей у нее отняли и остатки сил.

Мертвая больничная тишина страшила, но ничто не могло ее удержать. Сумочки в ящике уже не было, и в соседней палате зеркало тоже не висело. Она вспомнила, что по приезде заметила ванную комнату в конце коридора. Хватило бы сил добраться…

Спотыкаясь, иногда полуползком, Тери поплелась вдоль стены. Жар не спадал, но она сжала Зубы и не останавливалась.

Сначала показалось, что дверь в ванную заперта, но это она дергала ручку в другую сторону. Тери зажгла свет и бросилась к зеркалу, забыв закрыть за собой дверь. Перед зеркалом она зажмурилась, а потом, вздохнув глубже, медленно открыла глаза…

На нее вытаращилось чудовище… монстр, месиво из кроваво-красных и белых рубцов и наростов. Там, где были нос, подбородок, скулы, кожа превратилась в страшные складки, похожие на куски ссохшегося мяса. Только глаза, глубокие темно-карие глаза, говорили о том, что это ужасное существо как-то связано с Терезой Миллисент Шепвелл, Тери Шепард. Только эти глаза – смотрящие из век, словно вывернутых наружу.

Чудовище, которое лишь пару дней назад было Тери Шепард – женой, матерью и профессиональной моделью, – услышало шаги за спиной.

– Вам помочь? – Тери обернулась и увидела сиделку. Та схватилась за горло и, изменившись в лице, отпрянула назад, не веря своим глазам. Тери шагнула вперед и тут же ничком рухнула к ее ногам.

2

В тот год Джо не видела лета. Позже она вспоминала, как оно начиналось в мае – слишком быстро, слишком бурно. В памяти осталась картинка: солнце – большой оранжевый пузырь – поднимается над теннисными кортами лагеря. Значит, впереди еще один знойный день. Еще два месяца счастья, в которое трудно поверить, и от этого кружится голова. Вот она вместе с ребятами несется к морю, болтает ногами в береговых лужах, где живут крабы-отшельники и растут зеленовато-коричневые морские анемоны. Она вспоминала петтинг с Брэдом из Техаса в старом джипе Боба Макги из Нью-Порт-Бич. Брэд знал в Нью-Порте не только Боба, хоть и жил за тысячу миль.

Тогда так просто было состроить из себя загадочную особу, потому что и все вокруг было загадочно, безумно и прекрасно. Брэд знал одного парня, который работал в одном из магазинчиков сети «Семь-Одиннадцать». В Нью-Порт-Бич это не только бакалея, там даже давали напрокат автомобили. Помимо «фордов» и старых джипов, имелись даже «роллс-ройсы», «мерседесы» и «порше» – названия так и сыпались у Брэда с языка. Ни один «Семь-Одиннадцать» никогда не будет похож на тот.

Начало лета было прекрасным, и кто бы мог представить, что кончится оно так внезапно. Джо передали, что ее ждут в кабинете психолога. Обхватив голову руками, перед ней сидел отец. Рыдания сотрясали его.

Даже теперь Джо было стыдно за свою первую мысль – как это отец выставляет себя таким дураком? Неужели и такие мужественно-красивые люди, как отец, могут выглядеть так глупо? Может, шок влияет на умственные способности и делает мысли гадкими и поверхностными? Или так давалась еще секунда спокойной жизни, последний вздох? Перед тем, как похолодеть от страха и захотеть умереть, чтобы не слышать страшных слов.

Но колени согнулись не от слов. Она увидела слезы в рыбьих глазах начальника лагеря. Отец не поднимал головы, и тогда начальник сам подошел к Джо своей бесшумной походкой, дал ей стул и неловко потрепал по плечу.

– Плохие новости, Джо. Мне очень жаль. Твой отец… – Он посмотрел на Бена, будто понял внезапно, что это не его обязанность. – Мистер Шепвелл, ваша дочь здесь…

Даже сейчас, спустя пять месяцев, Джо отказывалась верить, согласиться с этим. Мамы больше нет – нет… Неизвестно, сколько еще они пробыли у начальника лагеря. Захлебываясь в слезах, всхлипывая, отец сказал, что мама разбилась насмерть в горах Мексики. «Моя Тери, моя малышка Тери», – снова и снова повторял Бен, и голос срывался каждый раз, когда он пытался рассказать подробности.

Два дня назад ему позвонили из мексиканской полиции, чтобы он приехал в Тихуану опознать… отец так и не смог выговорить это слово, потому что это не было телом. Речь шла об «останках». Прошло много дней, прежде чем Джо выудила из отца все: на размытой дождем горной дороге Тери не справилась с управлением, и машина прокувыркалась вниз по склону и взорвалась. Тело сгорело дотла.

Сначала Джо не хотела ничего слушать. Она зажала руками уши, зажмурилась и лихорадочно пыталась вспомнить, где сама была два дня назад.

Дул теплый ветер. Волосы зацепились за значок, и Брэд пришел на помощь. Они были в городе, пили молочный коктейль, часами бродили по улицам, задрав головы на роскошные особняки. И все это время, когда она смеялась, флиртовала – как никогда наслаждалась жизнью, мама, любимая, любящая, ее замечательная мама, ехала навстречу смерти…

Джо была в истерике. Гордиться тут нечем, но, но крайней мере, отец вновь вел себя как подобает мужчине. Утром она собирала вещи (так человек, наверное, собирался бы в тюрьму).

Потом был долгий путь к северу – сообщить обо всем Алексе и забрать ее домой. За всю дорогу не проронили ни слова. Оба плакали, утираясь только при входе в придорожные ресторанчики, где они останавливались выпить кофе. Джо не спрашивала отца, звонил ли он Алексе. Об этом нельзя было сообщать по телефону, нельзя, чтоб кто-то чужой сказал ей ужасную новость. «Семья сейчас должна быть вместе», – говорил отец.