Синий бриз - Кристина Лестер

– Не всегда! – Она с натугой потянула на себя разбухшую дверь веранды. – Вот сейчас, например, я вполне честно могу надорваться. Откройте, пожалуйста…

Себастьян расхохотался своим трескучим смехом и впустил ее внутрь.

…Люсиль сварила потрясающий гарнир из смеси круп, густой суп из фасоли и теперь сокрушалась, что негде взять свежей зелени, чтобы все это как следует приправить.

– Люсиль! – воскликнула Жозе восхищенно. – Ну и зачем вам кухарка в Париже?

– Но что мы будем подавать с этим гарниром? – грустно оглядев яства, сказала та. – Мяса нет. Даже захудалого цыпленка в доме не нашлось.

– Захудалый нам бы не помог! – Себастьян вошел на кухню с бокалом коньяка в руке. – Но бар у Шарля прекрасный! Я лично проголодался и намерен перекусить.

– Вы подождали бы остальных, тогда бы уж и пили. А то нехорошо получается. Мы все-таки в чужом доме.

– Он ведь сказал вам, – парировал тот, – что можно распоряжаться всеми съестными запасами, я сам слышал. Вот мы и распоряжаемся. Я думаю, он не обидится за бокал коньяку.

– Но зачем же пить одному? – не унималась Люсиль.

– А я хотел предложить вам составить мне компанию.

– И поэтому пришли сюда с одним бокалом! Это не серьезно. – Люсиль поставила перед ним два блюда.

Себастьян обезоруживающе улыбался в ответ.

– Мадам! – Он отпил маленький глоток из широкого бокала, посмотрел его на свет, пронес возле носа и сладко закрыл глаза. – Если б вы знали, сколько лет я потратил на то, чтобы стать несерьезным!.. Ммм! А супчик божественный!

Жозе вдруг с глубоким удивлением отметила, что Себастьян держится за этим дощатым кухонным столом так, словно он всю жизнь ел с серебра. Когда он говорил или просто вилкой поддевал еду, жесты его казались изящными и непринужденными. И это Себастьян! Старичок непонятного возраста и положения.

Он откинулся на спинку стула, явно расслабившись под действием коньяка и сытного обеда, и начал рассуждать.

– Вот вы считаете себя серьезными людьми, не правда ли?

Жозе и Люсиль внимали ему, сидя напротив и подперев головы руками.

– Вы, Люсиль, считали себя серьезной дамой, которая не должна заниматься тем, для чего существует прислуга?

– Ну…

– Так. Но ведь вы прекрасно готовите! Вы просто созданы для этого! Выгоните к черту вашу кухарку! Могу поклясться, что в Париже вы чувствуете себя немного… э… не в своей тарелке. Вам больше пойдет сельская жизнь. Так что гоните к черту вашу серьезность!.. А вы, Жозе?

– А что – я? – сразу ощетинилась та, хотя уже предполагала, что станет следующим педагогическим примером в его проповеди.

– А вы… Изо всех сил сопротивляетесь тому, что горит в вас. Вы стараетесь быть мельче, слабее (я уже об этом говорил), глупее, чем вы есть на самом деле. Настанет момент, Жозе, и пламя сожжет вас изнутри, потому что вы так и не выпустили его на свободу.

– Я и не…

– Бросьте, это же видно издалека! – Себастьян величественно махнул рукой, мол, все ваши возражения – суета сует, только я один знаю истину. – Вам почаще нужно устраивать какие-нибудь встряски, вот, например, как эта, чтобы вытряхнуть из вас серьезность.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом!

– Ладно, не обижайтесь на меня, – вдруг спохватился он. – Мне просто жаль будет, если вы так и не сможете…

– Себастьян, а чем вы занимались в молодости? – вдруг пришла на помощь Жозе Люсиль.

– Я… – Он немного растерялся. – Торговал. Я был продавцом рыбы. – Он с прежней хитринкой в глазах смотрел на обеих женщин.

– Вы работали в…

– Да я почти и не работал. Меня заставляли. У отца был рыболовный флот – несколько кораблей, – и он хотел, чтобы я тоже занимался промыслом.

– А вы? – Жозе и Люсиль почему-то затаили дыхание.

– А я рисовал картины, и мне это нравилось, хотя и не приносило доходов в семью.

– Ух! – выдохнула Жозе. – Значит, мы с вами коллеги!

– Да что вы говорите?! – Себастьян во все глаза смотрел на нее, но тем взглядом, в котором явственно читалось, что он уже давным-давно обо всем знает, и его не удивишь.

– Я – художник. Рисую мультфильмы и комиксы. Художник-аниматор.

– Ну вот, я же вижу, что вы держите себя в железных тисках… Жозе! Где ваша душа? Что вы с ней сделали?

Он прав, хотя и пьян, подумала Жозе. И от этого стало горько.

– Что же было дальше, Себастьян? – спросила Люсиль.

– А дальше от меня ушла жена, я реставрировал картины в Лувре, а потом бросил все и купил себе небольшой виноградник в Шампани, где и по сей день живу в мире и согласии с собой.

– Вы одиноки?

– Это бестактный вопрос, Жозе. Отнюдь. Я не умею долго молчать, поэтому у меня много друзей, и они часто приезжают ко мне. И дети тоже. Но мне нравится жить одному. Иногда я пишу картины, иногда пью коньяк…

Все замолчали, почему-то глядя в окно. На улице снова завывал ветер, дождь хлестал по стеклам, будто кто-то размахивал огромной неотжатой тряпкой. У Шарля стояли новенькие рамы, еще пахнущие свежим лаком и смолой, поэтому звукоизоляция была качественной. Но достаточно было одного взгляда на улицу, чтобы понять, что там происходит такое же светопреставление, как и вчера. У Люсиль на улице был муж. Она нервно подошла к окну:

– Ведь скоро будет темнеть. Где же они?!

Часы хоть и показывали половину третьего, все понимали, что Люсиль права: темнеть в такую погоду начнет рано.

– Не волнуйтесь, они скоро придут, Жак не позволит себе перетрудиться. – Себастьян усмехнулся. – Даже если они не пригонят автобус, все равно скоро проголодаются. А значит – будут здесь.

В ответ на его слова дверь распахнулась и в дом ввалились трое промерзших, голодных и от этого злых мужчин.

После обыкновенной суеты, неизбежной в таких случаях: переодеваний, отогревания в теплом душе, стопок коньяку; после обеда, который можно было назвать ужином, все наконец успокоились и расселись в гостиной. Шарль специально подобрал коньяк, который бодрил и придавал силы, иначе все они просто уснули бы от сытости и тепла… Только Себастьян сидел особняком и цедил напиток, взятый из отдельной бутылки, которым ни с кем не делился. Он уже изрядно захмелел и вставлял комментарии почти к каждой реплике.

Автобус не удалось сдвинуть с места, но почти удалось починить, рассказал Жак. Завтра он доделает его, и они попробуют переплыть лужу. За окном повисли густые сумерки, в гостиной было уютно, электричество пока работало (хотя телефон по-прежнему молчал), и в атмосфере с каждой минутой стало собираться что-то волнующее. То было непередаваемое настроение, завладевшее всеми, не без участия, конечно, коньяка: шестеро совершенно чужих людей вдруг испытали радость оттого, что собрались вместе. Уютно устроившись в мягких креслах и на диване, все почувствовали безграничное доверие, почти братскую любовь друг к другу, и, следуя обязательной части программы в таких случаях – желание пооткровенничать.