Штамм Закат - Чак Хоган

«По крайней мере, дайте нам, простым городским поли­цейским, ребятам в синей форме, право первого выстрела».

— Эй! Что за херня?!..

Один из мужчин схватился за руку. На ней был глубокий разрез — что-то рассекло локоть, пройдя сквозь рукав. Еще один снаряд ударил в асфальт прямо перед ногами.

— Они что, бля, начали швырять камни? Мужчины вскинули глаза наверх, к крышам.

— Вон! Там!

Огромный кусок декоративной облицовки с изображе­нием геральдической лилии плавно опускался им на голо­вы. Мужчины бросились врассыпную. Камень с треском разбился на бордюре тротуара, обдав голени мужчин гра­дом обломков.

— Сюда!

Они бросились к двери подъезда, ворвались внутрь. Первый из мужчин рванул по лестнице на второй этаж. Там, посреди лестничной площадки, стояла девочка-подросток в длинной ночной рубашке.

— Убирайся отсюда, детка! — заорал мужчина, огибая ее и направляясь к следующему пролету. Наверху кто-то дви­гался. Сейчас полицейскому не нужно было вызывать под­крепление, не нужно было играть по правилам, не нужно было искать оправданий для применения силы. Он выкрик­нул, чтобы парень наверху остановился, а затем, открыв огонь, вколотил в него четыре пули и уложил на месте.

Полицейский приблизился к бунтарю, весь дрожа от возбуждения. Черный парень, в груди — четыре исправные дырки. Улыбаясь во весь рот, полицейский повернулся к пролету лестницы.

— Один есть!

Черный парень шевельнулся и принял сидячее положе­ние. Полицейский попятился и успел вбить в него еще одну пулю, прежде чем парень, вскочив, прыгнул на него, крепко обхватил мужчину руками и принялся что-то делать с его шеей.

Полицейский крутанулся на месте — его винтовка ока­залась стиснутой между ним и нападавшим, а бедром он уперся в перила лестницы, — и почувствовал, что огражде­ние начало поддаваться.

Оба упали, с грохотом шмякнувшись на пол. Обернув­шись на шум, полицейский, стоявший внизу, увидел, что на его товарище лежит подозрительный тип и словно бы гры­зет ему шею — во всяком случае, было очень похоже. Прежде чем выстрелить, он взглянул вверх — туда, откуда они свали­лись, — и увидел девочку-подростка в ночной рубашке.

Она спрыгнула на полицейского, свалила с ног и, усев­шись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и шею.

В этот момент вернулся третий полицейский. Спустив­шись по лестнице, он сначала уставился на девочку, а по­том увидел за ней парня с жалом, вылезшим изо рта. Жало волнообразно подрагивало: урод высасывал из первого по­лицейского кровь.

Третий полицейский выстрелил — пуля ударила в девоч­ку и опрокинула ее на спину. Полицейский собрался было открыть огонь по уроду, но тут из-за его спины высунулась чья-то рука, длинный когтеобразный ноготь вспорол муж­чине горло, отчего полицейского развернуло, и он рухнул в объятия поджидавшей сзади твари.

Келли Гудуэдер, кипя яростью от неуголимого голода и жажды крови, подхлестнутой тоской по сыну, одной ру­кой без всякого труда втащила полицейского в ближайшую квартиру и с треском захлопнула за собой дверь, чтобы ни­кто не помешал ей как следует насытиться.

Конечности мужчины дернулись в последний раз, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выби­ли дробь, просигналив тем самым, что трапеза Владыки закончена. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось к ногам Сар­ду, присоединившись к телам других четырех жертв, уже лежавшим там.

На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия — следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, — про­сто сильные вампиры предпочитают бедренную артерию правой ноги. Напор крови там и насыщенность ее кисло­родом идеальны, а вкус — сочный, резкий, едва ли не гру­бый. Что же до яремной вены, то кровь там течет нечи­стая, с острым, излишне солоноватым привкусом. Как бы там ни было, но для Владыки процесс питания давно по­терял свою восхитительную прелесть. Много-много раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза сво­их жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлесты­вающий жертву, добавлял металлическому вкусу крови осо­бый, экзотический холодок.

Уже много столетий боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; исполняемая скотом музыка — изысканная сим­фония вскриков, задушенных стонов, издыханий — неиз­менно возбуждала его интерес.

Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse1, ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытно­му голосу — голосу изначальному, голосу ее истинной при­роды, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение — пульсирующий звук, нутряной душеуто-ляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог мирно покормиться вволю.

Однако в конечном счете «Гудением» следовало пользо­ваться с большой осторожностью, потому что оно обнажа­ло истинный голос Владыки. Его истинную природу.

Требовалось некоторое время, и требовались опреде­ленные усилия, чтобы утихомирить все населяющие Вла­дыку голоса и заново обнаружить свой собственный. Это было опасно, ибо галдящие внутри звуки служили Владыке шумовой завесой. Обитающие в нем голоса — включая и го­лос Сарду, юноши-охотника, в тело которого вселилась Тварь, — маскировали Владыку, скрывали его присутствие, местоположение и мысли от других Древних. Они, эти го­лоса, окутывали его, словно плащ-невидимка.

Находясь внутри «Боинга-777», Владыка использовал «Гудение», когда самолет прибыл в аэропорт Кеннеди, и сейчас он тоже применил этот пульсо-звук, чтобы обе­спечить абсолютную тишину и собраться с мыслями. Здесь, в склепе, Владыка мог позволить себе это — он находился на глубине нескольких десятков метров от поверхности земли в бетонном убежище, расположенном посреди по­лузаброшенного мясозаготовительного комплекса. Зал, который занимал Владыка, гнездился в центре лабиринта, состоящего из загонов для скота с прихотливо изогнутыми стенами и служебных тоннелей, а непосредственно над этим залом размещалась собственно скотобойня. Когда-то здесь, внизу, собирали кровь и отходы, но теперь, после тщательной чистки, предшествовавшей восселению Вла­дыки, помещение более всего напоминало небольшую за­водскую часовню.

Резаная рана на спине Владыки, наполняющая его пуль­сирующей болью, начала залечиваться почти мгновенно. Он никогда не боялся, что после какого-нибудь ранения увечье останется с ним навсегда, — Владыка вообще никог­да ничего не боялся, — и все же от этого пореза останется шрам, оскорбительно уродующий его тело. Тот старый ду­рак и человеки, примкнувшие к нему, горько пожалеют о злосчастном дне, когда они встали на пути Владыки.

Еле слышное эхо ярости — нет, не ярости, а глубинного гнева — отозвалось в его многочисленных дробных голо­сах, прошло мелкой рябью по его монолитной воле. Вла­дыка ощущал, как в нем полнится злость. Это чувство осве­жало его. Освежало и даже наполняло энергией. Гнев был не из тех эмоций, которые он часто испытывал, поэтому

Владыка позволил себе эту реакцию, — более того, он об­радовался ей.

Огромное, покалеченное тело вампира затряслось от тихого, неслышного смеха. В игре, которую он затеял, Вла­дыка далеко обошел своих соперников, и все его разно­образные пешки вели себя так, как им и полагалось. Энер­гичный Боливар, ставший кем-то вроде лейтенанта в его войске, вполне доказал свою способность возбуждать в дру­гих кровавую жажду и даже подыскал нескольких рабов, годных для выполнения поручений при свете солнца. Са­монадеянность и высокомерие Палмера росли с каждым тактическим успехом, и все же он полностью оставался под контролем Владыки. Затмение Солнца — вот что обозначи­ло начало действий на оси времени, от этой отметки и при­шел в движение весь план. Затмение обусловило ту тонкую, сакральную геометрию, которая была столь необходима для исполнения задуманного, и теперь... Что ж, теперь — ждать осталось совсем недолго — загорится земля...

На полу застонал один из жалких комков плоти, неожи­данно проявивший тягу к жизни. Посвежевший Владыка обрадованно воззрился на него с высоты своего роста. В сознании вампира снова пробудился хор голосов. Влады­ка пригляделся к человеку, лежавшему у его ног, — во взгля­де этого ничтожества еще осталось немного боли и страха. Непредвиденное угощение.

На этот раз Владыка не отказал себе в удовольствии от­ведать пряный десерт. Стоя под сводчатым потолком скле­па, Владыка поднял тело, аккуратно возложил руку на грудь человека, точно над его сердцем, и с жадностью впитал еле мерцающее там биение, погасив его навсегда.