Выход воспрещен - Харитон Байконурович Мамбурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вывезу я его? Чую, что нет. Сссука.
— Валерь Кузьмич, — наконец, не выдержал я, — Ну…
— Вот, — вынув из-под столешницы явно приготовленную папку, майор бросил её передо мной, — Читай. Только сразу скажу, Вить… Стакомск.
До меня далеко не сразу дошло, секунд двадцать тупил, а потом поднял от так и не раскрытой папки глаза на майора.
— Валерь Кузьмич…, — еле выдавил я из моментально пересохшего горла, — Вы, ёлки, кобуру… со стволом… вешаете. Вы меня всю жизнь знаете, и вы… вешаете. И вы говорите… Стакомск? Мне? Туда?
— Вить…
— Не! Надо! Витькать!! — подскочил я, роняя папку и переходя на натуральный крик, — Меня! Там! Убьют! Нахер! В город неосапов? В город, б***ь, эго-зону?! Туда, где напуганная моей рожей маленькая девочка испепелит меня к такой матери?! А затем её, маленькую, сука, девочку, посадят на стул?!! Или к стенке?!!
— Да заткнись ты!!! — рявкнул во все горло, подскакивая, майор. Шарахнув ладонями по столешнице, он навис всем своим немалым ростом надо мной, — Заткнись, Изотов! Без тебя тошно!! Думаешь, я тебя слил?! Думаешь, я тебя туда пихаю?! Не ори мне тут!
— Не орать?! — чуть ли не завизжал я, ни грамма не устрашенный, а скорее взбешенный до беспредела, — Я всю жизнь по линейке! Я, б***ь, как пионер, всегда готов! Оценки! Сиротский дом! Все каникулы всирал в Москве на анализах! Я жизнь положил за нормальную жизнь — а вы меня в Стакомск?!!
— Не я!! — тут же заорал комитетчик.
— Головка от х*я!! — взвыл я, ни грамма не преувеличивая свою ярость, — За что?!!
Тринадцать наиболее крупных городов СССР закрыты от неосапов. Совсем закрыты. Приблизился — сдох, без вариантов. В остальных городах есть эго-зоны, свободные площади, на которых неогены могут применять свои способности для отдыха, развлечения или тренировок. Единственный мегаполис, полностью считающейся эго-зоной, это Стакомск, наше общее с братьями-китайцами творение. И мне с моей рожей там не выжить и дня!
— Замолчал! — гавкнул командным голосом майор, двинув кулаками по столу, — Сел! Слушаешь!!
Заткнулся я не потому, что майор врубил дерево, а потому что внезапно выдохся на эмоции. Всю жизнь ходить по линейке, надрываться как проклятый, терпел враждебные (на пустом месте!) взгляды, мечтал о какой-нибудь тихой деревне, где можно будет спокойно пристроиться кем-нибудь… да хоть книги писать! Я их тонны помню! А вот хрен тебе, попугайчик голубенький! Велкам ту Стакомск, камрад! Готовь жопу и делай ставки, как именно тебя ушатают местные, у которых еще не прокачаны тормоза! Это город-академия неосапиантов!!
Тем временем комитетчик залез в стол, вновь добыв оттуда прозаичное — еще один стакан и бутылку, в которой плескалась полностью прозрачная жидкость. Оформив почти полный стакан, он подвинул его ко мне:
— Пей!
Пахло спиртом… ну или водкой. Не знай, я более 25 лет не пил.
— А чего не коньяк? — сыграл в сучку я, — Жалко?
— Дебил малолетний, — как-то устало вздохнул Радин, — Это медицинский спирт. Коньяка в тебя литра четыре залить надо, осёл ты страшный. Пей, ммать…
Потроха обожгло, хорошо так. Меня встряхнуло, взболтало и слегка отпустило. Пока приходил в себя, ворочаясь и прислушиваясь, как двести грамм чистого неразбавленного спирта бороздят просторы желудка, майор начал говорить:
— Выруби дурака, Витя. И ты и я, и мы с тобой, мы прекрасно знали, что так или иначе ты попадешь в Стакомск. Твоя наивная мечта, что ты мутант, застрявший на метаморфозе, который проживет жизнь нормального гражданина… ей п****ц, Вить. Лещенко подал обоснованный, слышишь? …обоснованный рапорт, в котором черным по белому написано, что ты обязательно активируешься. Сто процентов. Увеличение мышечной ткани, её изменения, осветление радужки глаз, пигментация кожи, все анализы говорят о том, что ты проходишь плавную, просто аномально длинную предварительную трансформу. Понял? В глаза мне смотри. Ты. Меня. Услышал?
— А можно было с этого начать? — прохрипел я, чувствуя легкий сушняк.
— Нельзя! — отрезал майор, добывая из-под того же волшебного стола бутерброды с ветчиной. Половину он честно отдал мне, пригрозив, чтобы не жрал — еще понадобятся.
— Как могут понадобиться бутерброды? — удивился я.
— Увидишь, — почти тоскливо вздохнул дядька, — Потому что хорошие новости у меня кончились.
— Валерь Кузьмич, — слова как-то сами посыпались изо рта, — Я ж сильный, вы знаете. Если захочу воспользоваться вашим «макаровым» — хрен вы меня остановите.
— Облизнись, патроны дома держу, — махнул рукой комитетчик, — С того самого дня, как…
Твою мать.
— Ладно, уговорили. Что дальше? — устало вздохнул я.
— Папку открой, дебил малолетний! — тут же рявкнули на меня.
Когда я поднял глаза от папки, то перед носом обнаружил еще один стакан, полный спирта.
— Ну, что скажешь? — поинтересовался уже принявший и закусывающий Кузьмич.
— Что скажу? — пробурчал я в ответ, бездумно шелестя страницами, — Будущий уголовник и редкостный козёл. Сорок один привод, надо же. Одна условка. Но умный, если судить по оценкам. Правда, без толку. И везучий этот ваш дегенерат, заадаптантиться о почти потухший артефакт и взять единичку в силовых усилениях без негатива… ему прямо боженька за шиворот теплым нассал. Но если хотите знать моё мнение…
— Это ты, Вить…, — мягким, очень мягким тоном произнес майор. Потом он снова полез в стол.
Я сам не понял, как оприходовал второй стакан чистого спирта. Может быть, до того, как Радин извлек на свет божий мой паспорт, именно тот, который я вскоре должен был бы бегать получать. Мне продемонстрировали отметку о завершении сиротского дома, уже стоящую штампом. Затем был аттестат средней школы, который, опять же, я должен был держать в руках только завтра. Маленький набор бумажек, но именно
