Пророчество о пчелах - Бернард Вербер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опал не против.
– У меня одно-единственное умение – гипноз. Пойду на профессиональные интернет-сайты, попробую наняться ассистенткой к какому-нибудь гипнотерапевту.
Рене делает шаг к Опал, чтобы ее обнять, но она отшатывается.
– Извини, Рене, я сейчас не в настроении. Угораздило же нас влезть в такую западню!
7
Внушительный циферблат на изящном фасаде университета Сорбонны стерегут справа и слева две музы. Рене Толедано сбавляет шаг, чтобы ими полюбоваться.
Понимание времени – вот ключ ко всему.
У дерева перед университетом задирает лапу собачонка.
Вот что отличает нас от животных! Этот песик живет только в настоящем, занят удовлетворением своих насущных потребностей и получением простых радостей: он ест, мочится, испражняется, при возможности находит сучку для размножения.
На прошлое песику наплевать. Ему неведом собственный возраст, дата своего рождения.
Он уже забыл своих родителей. Понятия не имеет, кем были его предки. Не имеет ни малейшего представления о будущем.
У него нет никакого плана. Ни на всю свою жизнь, ни даже на один свой день.
Его не мучает перспектива старения и грядущей кончины.
Он живет исключительно в настоящем. Вот оно, чистое, здоровое, но сильно ограниченное представление о самом себе.
Оно мешает ему более определенно воздействовать на все вокруг.
Между этой собакой, живущей в настоящем (и только в нем), и мной столько же различий, сколько между мной и еще более развитым человеком, который обретет умение как ни в чем не бывало путешествовать во времени.
Я начал продвигаться по этому пути, но мне еще многого предстоит достичь.
Таков расклад, таков смысл движения.
Стать этим духовным человеком с расширенным сознанием.
Изобрести эту новую личность, чей дух освоит исследование времени.
Рене застывает, погруженный в свои грезы. Это место вызывает у него воспоминания о недавних годах. Любуясь куполом и венчающим его крестом, сияющим на солнце, Рене вспоминает одного своего профессора, величавшего Сорбонну «храмом знаний».
Неподалеку, у входа в университет, студенты раздают политические листовки. Рене узнает эмблему крайне правой группировки, уделяющей особое внимание юридическому факультету.
Они пытаются закрепиться здесь, в Сорбонне, традиционно облюбованной левыми.
Мужчина с густыми усами повелительным жестом протягивает ему листовку, на которой изображен сжатый кулак в черной перчатке.
Рене, потупив взгляд, берет ее. Отойдя в сторонку, он превращает листовку в бумажный комок и бросает его в первую попавшуюся на пути урну.
Он заходит в главный двор. Это величественное место с мирной атмосферой. Под арками студенты курят, пьют кофе, спокойно читают.
Рене входит в аудиторию «Декарт», обшитую от пола до потолка лакированными деревянными панелями. Сидящий за столом соискатель защищает диссертацию перед комиссией из пяти человек. Рене тихо садится в переднем ряду.
Сам он защищал здесь диссертацию на тему Ренессанса. В конце вся приемная комиссия удалилась на десять минут, после чего вынесла вердикт: «Комиссия признает вас достойным звания доктора истории с оценкой…»
Несколько секунд он провел в неведении, а потом прозвучал конец фразы: «… с оценкой «весьма достойно».
То была высочайшая степень похвалы.
Потом его научный руководитель Александр Ланжевен, поздравляя его, сказал:
«Замечательная работа! Вы – мой лучший ученик. Если когда-нибудь пожелаете со мной работать – обязательно свяжитесь со мной».
Нынче голову Рене не покидает эта фраза. Он долго размышлял, как добиться встречи со своим профессором, пока не сообразил заглянуть в список диссертантов и найти среди научных руководителей фамилию Ланжевена.
После более чем часового изложения, которое Рене слушает то внимательно, то не очень, Александр Ланжевен жмет соискателю руку и сообщает ему о присвоении докторского звания с оценкой… «приемлемо».
Выходит, хорошие оценки не выставляются автоматически…
Рене Толедано ждет, пока Александр Ланжевен со всеми поговорит, всем пожмет руку, и подходит к нему в тот момент, когда профессор уже готов покинуть аудиторию.
Несколько минут они смотрят друг на друга. У бывшего преподавателя загорелое лицо, красивая седина, розовая шелковая рубашка с расстегнутым воротником, дорогой шейный платок, льняной пиджак, начищенные мокасины, пальцы в перстнях.
Еще при Рене Александр Ланжевен гарцевал верхом на «Харлей Дэвидсоне», пуская выхлопы и пыль в глаза студенткам.
При ближайшем рассмотрении ни на щеках, ни вокруг глаз у него не оказывается ни одной морщинки. Ланжевен всегда утверждал, что знает секрет вечной молодости. «Время можно остановить, – говаривал он, – достаточно найти себе хорошего пластического хирурга». У шестидесятилетнего президента университета чрезмерно гладкий низ лица, что отчасти лишает его выразительности.
Уже в мою бытность студентом он был карикатурой на «ложную молодость», что не мешало ему слыть лучшим профессором. Неудивительно, что его выбрали президентом Сорбонны.
– Толедано! Какой приятный сюрприз!
– Здравствуйте, мсье. Чудесно снова с вами встретиться!
– «Мсье»? Надеюсь, ты шутишь. Мы не на лекции. Зови меня Александром. Ты же Рене, да?
Он меня помнит! Это хороший знак.
– Ты больше не мой ученик, я больше не твой профессор. Мы просто два человека, живущие на одной планете, этого вполне достаточно.
Он обращается ко мне на «ты».
– Я узнал, что вас выбрали президентом Сорбонны. Примите мои поздравления!
– Я согласился только потому, что понятия не имел, какая будет нагрузка. Мой предшественник с облегчением перебросил мне горячую картофелину, уверяю тебя. Ну, а потом мне открылась неприглядная правда. Завидую боссам в частном секторе, запросто увольняющим несносных сотрудников. У меня полно таких, от кого бы я с радостью избавился… Ностальгирую по тем временам, когда был простым преподавателем, заражавшим студентов своим энтузиазмом. Ну, а ты чем занимаешься, Рене?
– Став доктором истории, я получил место преподавателя в лицее имени Джонни Холлидея[2].
– Лицей Джонни Холлидея?
Ланжевен громко хохочет. Кажется, он превратился в шумовой механизм, сразу развивший максимальную мощь и постепенно стихающий.
– Этак мы дождемся лицея Ким Кардашьян, лицея Лоаны[3], лицея Стиви[4]… А что, большинству молодежи этого и подавай: богатства и известности в обход образования, по примеру звезд телешоу. Ладно, идем ко мне в кабинет, там можно спокойно поговорить.
Профессор и его бывший ученик шагают бок о бок по коридорам, богато украшенным картинами, статуями, позолотой.
– Ну, и как тебе работается в твоем лицее Джонни Холлидея?
– Я оттуда ушел.
– Почему?
– Кое с кем познакомился.
– Женщина?
– Она сбила меня с толку.
– В смысле «сбила стрелку твоего компаса»?
Я и забыл, что он – любитель этимологии.
– Ее зовут Опал. Она гипнотизерша. На одном своем выступлении
