Впусти меня - Йон Линдквист

Лассе невольно вскинул руку к горлу, будто защищая его. Потом медленно покачал головой:

— Ну и почему он так висел?

— А сам-то как думаешь?

— Не знаю.

Томми с задумчивым выражением потеребил нижнюю губу.

— А самое странное вот что. Если человеку перерезать горло, он умирает. И крови при этом бывает столько, что мало не покажется. Так?

Лассе и Роббан кивнули. Томми потянул время, прежде чем обрушить на них бомбу:

— Но под ним на земле… вообще не было крови. Всего пара капель. Хотя из него должно было вытечь несколько литров, пока он там висел.

В подвале повисла тишина. Лассе и Роббан растерянно уставились взглядом куда-то перед собой. Роббан очнулся первым:

— Я знаю! Его убили где-то в другом месте. А потом подвесили там.

— Мм… Но зачем вообще вешать его на дерево? Когда кого-то убивают, обычно стараются избавиться от трупа

— Может, он сумасшедший?

— Может быть. Но у меня другая теория. Вы видели когда-нибудь бойню? Как забивают свиней? Прежде чем разделать тушу, из нее сливают кровь. И знаете, как это делают? Подвешивают ее вниз головой. На крюке. И перерезают горло.

— Ты что, хочешь сказать, что убийца собирался его разделать?

— Че?

Лассе неуверенно переводил взгляд с Томми на Роббана и обратно, пытаясь понять, не прикалываются ли они. Не заметив и тени насмешки, он спросил:

— Они правда так поступают? Ну, со свиньями?

— Ну да, а ты что думал?

— Я думал, у них там для этого какие-нибудь специальные приспособления.

— И что, тебе бы от этого легче стало?

— Нет, но… их что, прямо живьем подвешивают?

— Да. Живьем. И они еще дергаются. И визжат.

Томми изобразил, как визжит свинья, и Лассе поник, уставившись в свои колени. Роббан встал, прошелся взад-вперед и снова сел на диван.

— Нелогично. Если бы убийца собирался его разделать, кровь бы все равно осталась.

— Это ты сказал, что он хотел его разделать. Я так не думаю.

— Да? А как ты считаешь?

— Я считаю, что ему нужна была кровь. Ради нее он пацана и прикончил. Чтобы добыть кровь. Я думаю, он забрал ее с собой.

Роббан медленно кивнул, поковырял пальцем болячку от здоровенного выдавленного прыща в углу рта.

— Но зачем? Пьет он ее, что ли?

— Например.

Томми и Роббан погрузились в размышления, прокручивая в воображении подробности убийства и всего, что за ним последовало. Через какое-то время Лассе поднял голову и вопросительно посмотрел на них. В глазах его стояли слезы.

— Но они хоть быстро умирают? Свиньи?

Томми серьезно посмотрел на него и ответил:

— Нет.

— Я выйду ненадолго…

— Нет.

— Я только во двор.

— Ладно, только со двора ни ногой.

— Хорошо.

— Позвать тебя?

— Нет. Я сам приду. У меня есть часы. Не надо меня звать.

Оскар натянул куртку, шапку. Занес ногу над ботинком, но затем остановился, тихонько прокрался в свою комнату, достал нож и спрятал его под куртку. Когда завязывал шнурки на ботинках, мама крикнула из гостиной:

— На улице холодно.

— У меня шапка.

— На голове?

— Нет, на ноге.

— Не надо с этим шутить. Ты же знаешь, что у тебя…

— Все, пока!

— …проблемные уши.

Он вышел, посмотрел на часы. Четверть восьмого. До начала передачи еще сорок пять минут. Наверняка Томми и компания сейчас тусуются в подвале, но идти к ним он не рискнул. Томми был еще ничего, но остальные… Иногда им приходили в голову странные вещи, особенно когда нанюхаются клея.

Он направился к детской площадке посреди двора. Два корявых дерева, служивших при случае футбольными воротами, игровой комплекс с горкой, песочница и качели — три резиновые покрышки, подвешенные на цепях. Он сел на одну из покрышек и начал неторопливо раскачиваться.

Ему нравилось бывать здесь по вечерам. Кругом сотни светящихся окон, а сам он невидим в темноте. Спокойствие и одиночество. Он вытащил нож. Изогнутое лезвие было таким зеркальным, что в нем отражались окна. Светила луна.

Кровавая луна.

Оскар слез с качелей, тихо подошел к ближайшему дереву и обратился к нему:

— Чего уставился, козел? Сдохнуть хочешь?

Дерево не ответило, и Оскар осторожно вогнал нож в ствол, стараясь не погнуть лезвие.

— Вот тебе! Чтобы не пялился!

Он ковырнул ножом так, что от ствола откололась небольшая щепка. Кусок мяса. Он прошептал:

— А теперь визжи! Визжи как свинья!

Он замер. Ему что-то послышалось. Прижав нож к бедру, он огляделся по сторонам. Поднес лезвие к глазам, посмотрел. Острие было таким же ровным, как и прежде. Он заглянул в него, как в зеркало, и в нем отразился детский городок. На вершине горки кто-то стоял. Еще секунду назад там никого не было. Расплывчатый контур на фоне строгих стальных конструкций. Он опустил нож и повернулся к горке. И правда. Но это был не маньяк из Веллингбю, а ребенок.

Было достаточно светло, чтобы разглядеть: это девочка. Раньше он ее здесь не видел. Оскар сделал шаг по направлению к горке. Девочка не двигалась. Просто стояла и смотрела на него.

Он сделал еще шаг и внезапно испугался. Чего? Самого себя. Крепко зажав в руке нож, он приближался к девочке, собираясь нанести удар. И хотя это было не так, на какое-то мгновение он в это поверил. А она-то что, не боится?

Он остановился, убрал нож в чехол и засунул его под куртку.

— Привет.

Девочка не отвечала. Приблизившись, Оскар разглядел, что у нее темные волосы, маленькое личико и большие глаза. Широко открытые, спокойно глядящие на него. Ее белые руки покоились на поручне.

— Привет, говорю!

— Я слышу.

— А чего тогда не отвечаешь?

Девочка пожала плечами. Голос ее оказался не таким уж и тоненьким. Пожалуй, она была его ровесницей.

Было в ней что-то странное. Черные волосы до плеч, круглое лицо, маленький нос. Прямо картонная куколка из детского приложения журнала «Мой дом». Вся такая… хорошенькая. И все же что-то в ней было не так. На ней не было ни шапки, ни куртки. Один лишь тоненький розовый свитерок, хотя на улице стоял холод.

Девочка кивнула на дерево, исколотое ножом:

— Что делаешь?

Оскар покраснел, но вряд ли она могла увидеть это в темноте.

— Тренируюсь.

— Зачем?

— На случай, если сюда заявится маньяк.

— Какой еще маньяк?

— Ну тот, из Веллингбю. Который зарезал того парня.

Вздохнув, девочка посмотрела на луну. Затем свесилась вниз.

— Боишься?

— Да нет, но маньяк все-таки… нужно же… уметь защищаться. Ты здесь живешь?

— Да.

— Где?

— Там, — девочка махнула рукой в сторону соседнего подъезда. — Через стенку от тебя.

— Откуда ты знаешь, где я живу?

— Я тебя видела. В окне.

Щеки Оскара запылали. Пока он лихорадочно соображал, что сказать, девочка спрыгнула с горки, приземлившись прямо перед ним. С двухметровой высоты.

Гимнастка, что ли?

Она была одного с ним роста, только гораздо стройнее. Розовый свитер обтягивал ее худенькое тело без малейшего намека на грудь. У нее были черные глаза, казавшиеся огромными на маленьком бледном лице. Она выставила перед собой руку, словно удерживая его на расстоянии. Пальцы ее были длинными и тонкими, как прутики.

— Я не могу с тобой дружить. Имей в виду.

Оскар скрестил руки на груди, ощущая ручку ножа под мышкой.

— Это еще почему?

Рот ее изогнулся в кривой усмешке:

— А что, обязательно нужна причина? Я просто говорю как есть. Чтоб ты знал.

— Ну и ладно.

Девочка развернулась и пошла прочь к своему подъезду. Когда она отошла на несколько шагов, Оскар крикнул вдогонку:

— Да с чего ты вообще взяла, что я хочу с тобой дружить?! Дура!

Девочка остановилась. Постояла. Затем развернулась, подошла к Оскару и встала прямо перед ним, сцепив пальцы опущенных рук.

— Что ты сказал?

Оскар крепче прижал руки к груди, нащупывая ладонью рукоятку ножа, и уставился в землю.

— Я сказал, что ты дура… раз так думаешь.

— Я дура?

— Да.

— Извини. Я просто сказала правду.

Они молча стояли в полуметре друг от друга. Оскар по-прежнему смотрел в землю. От девочки исходил странный запах.

Год назад у его пса Бобби началось воспаление лапы и в итоге пришлось его усыпить. В последний день Оскар не пошел в школу и несколько часов подряд лежал рядом с больной собакой, прощаясь. Девочка пахла так же, как Бобби тогда. Оскар поморщил нос:

— Это от тебя так воняет?

— Наверное.

Оскар поднял глаза. Он жалел о своих словах. Она казалась такой хрупкой в своем тоненьком свитерке. Он сменил позу, махнув рукой:

— Ты не мерзнешь?

— Нет.

— Почему?