Нежный рассвет любви - Рейн Елена

Женя провела пальцами по пакету и, взяв за ручку, осторожно переложила на ладонь, придерживая второй рукой. Вышла из машины и поспешила в больницу, надеясь, что ее пропустят. Через десять минут приемные часы закончатся.

Ей повезло, и ее пропустили, сказав, что может задержаться, если необходимо. Было приятно. Сердечно поблагодарив седого охранника, Липина поспешила к нужной палате и, быстро постучав, заглянула, не дожидаясь приглашения от Громова.

Совсем она не ожидала увидеть мужчину обнаженным до поясницы. Евгения застыла на месте. Она изумленно смотрела, широко открыв рот, а в следующую секунду ойкнула и отвернулась, поспешно выдыхая:

– Простите, я…

Громов внимательно наблюдал за странной рыжей девушкой, а потом насупился и с недовольством схватил белую футболку, единственную чистую, что осталась на замену. Вещи передал бывший друг по просьбе персонала. Андрей натянул ее на влажное тело после нелепых умываний в ванной комнате, когда просто мочил спину и грудь, и грубо произнес:

– Зачем пришла?

Женя посмотрела на пакет, в котором лежал пирог, и медленно повернулась. Увидев, что мужчина натянул футболку, она побрела к нему, ощущая волнение и неудобство. Остановившись у тумбочки, она с улыбкой прошептала:

– Вчера вечером с дочкой пекли. Она очень старалась. И вот… сладкий чай в термосе, – Евгения смущенно говорила, выкладывая на бумажную тарелку миниатюрный кекс с изумительным запахом. Разрезав на куски, она принялась наливать в кружку чай, улыбаясь, пока не посмотрела на мужчину.

Вздрогнула, отмечая гнев в его темно-серых глазах. Громов бешено смотрел, а затем процедил:

– Убирайся! Мне не нужна жалость.

Женя сглотнула и сделала шаг назад. Она перевела взор на пирог, не понимая агрессии, и уверенно проговорила:

– Андрей, извините, думала, вам будет приятно. Мы от души.

Чего женщина не ожидала, так это резкого размаха руки, отчего все полетело в стороны. Чай из кружки разлился на полу, а куски оказались на простыне. Мужчина буквально кипел от ярости, а женщина не двигалась. Убивая колючим взглядом, Громов рявкнул:

– Уходи! Слышишь?

Тяжело дыша, Евгения досчитала до десяти и молча сделала шаг к кровати, начиная подбирать трясущимися руками куски, обещая себе, что больше не будет столь наивной дурой. Не хочет – ладно. Предлагать свое – это одно, а вот когда даришь что-то от ребенка, который душу и нежность вкладывал в каждый кусочек этого пирога – это совсем другое.

Мозолистая ладонь легла на хрупкое запястье. Женя подняла взгляд и посмотрела на мужчину, который странно насупился и только хотел сказать, но она вырвала руку и ледяным тоном пробубнила:

– Я ухожу! Не переживайте, больше подобного не повторится.

Липина еще раз посмотрела на разломанные куски и, взяв пустой пакет на тумбочке, медленно пошла к двери. Уже в проходе проговорила:

– Завтра… я смогу вас забрать после шести. Раньше никак. И я буду с дочерью. Мне от вас ничего не нужно, но для нее постарайтесь держать себя в руках. Для такого человека, как вы, это не составит труда. Надеюсь. И… когда она спросит про кекс, то… скажите…

Женщина замялась, не зная, как просить взрослого мужчину обмануть ребенка. Она не хотела, но не могла рассказать дочери то, что произошло. Ее галчонок не заслуживает такого.

Пожав плечами, ругая себя, что начала этот разговор, Евгения сжала пустой пакет и без пояснений направилась к двери. Она удивлялась себе, что стерпела, но не драться же ей с ним. Что же… теперь она научена, повторных ошибок постарается избежать. Конечно, не даст Громову умереть с голода, будет ставить на стол, заботиться, но так, чтобы это ее не задевало и особенно дочь. Если ему так легче, то хорошо, напрашиваться и надоедать никто не будет.

* * *

– Почему грустишь? – спросила Евгения дочку, поворачивая на светофоре в сторону больницы.

– А если я не понравлюсь дяде Андрею? – с волнением спросила Марина, хмуря носик.

Вчера состоялся важный разговор. Женя весь вечер не находила себе места, не зная, как сказать, что теперь с ними будет жить мужчина. Да она сама не верила, но понимала, что выхода нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Уже ночью, укладывая малышку, она призналась. Вышло по ее словам так: хороший дяденька очень сильно заболел и ему нужно помочь, и они не могут отвернуться. Именно так видела и понимала Евгения. Женщина считала, что он пробудет у них не так долго, как может показаться. Только мужчина встанет на ноги, он сам уйдет, стремясь к той жизни, к которой привык.

– Ты обязательно понравишься. Ведь ты у меня солнышко.

– А если он не любит солнышко?

– Солнышко любят все. Оно теплое, ласковое и дарит надежду.

– Правда? Я ему понравлюсь? – с надеждой спросила девочка, прижимая к груди маленькие ручки.

– Обязательно! – уверенно воскликнула Женя, отмечая белоснежный пуховик. Недавно приобрела в детском магазине. На себе могла экономить, а для дочери старалась брать теплое и хорошего качества.

Подъехав к больнице, мама с дочкой вышли и направились к крыльцу. Евгения ужасно нервничала. Она не знала, что ожидать от Громова после вчерашнего.

Когда они подошли к палате, Евгения постучала. Не отпуская хрупкую ладошку ребенка, женщина поплелась внутрь. Увидев полностью одетого мужчину в кресле-коляске, она кивнула ему, с волнением вглядываясь в суровое лицо, и проговорила:

– Добрый вечер, Андрей. Это Марина…

– Я солнышко. А ты любишь солнышко? Мама сказала, что все любят.

Мужчина внимательно смотрел на светлую девочку, прищуриваясь, хмурясь, о чем-то размышляя, а потом протянул:

– Люблю.

Счастью ребенка не было предела. Она кинулась к нему, но Женя задержала за руку и прошептала:

– Милая, подожди. Мы…

– Мама, я помню, что нельзя постоянно говорить… – с улыбкой протараторила девочка и пошла вперед, засовывая ручку в карман и тут же протягивая конфету мужчине, с радостью выдавая:

– Это тебе от меня. Паша угостил, чтобы я улыбалась. Я упала и горько плакала. Он очень добрый.

Евгения затаила дыхание. Маришка у нее росла шустрой девочкой и неудивительно, что она уже через минуту общения пыталась подружиться с незнакомым человеком, о котором ей рассказывали. В садике ее очень любили воспитатели и дети. Ласковая и добрая. Иногда Женя удивлялась, ведь Вика никогда не была такой, но потом решила, что в бабушку.

Мужчина сжал губы, не двигаясь, но, отметив в глазах ребенка отчаяние, и с каким огорчением она посмотрела на конфетку в дрожащей ладошке, выдавил:

– Если только обмен. Ты любишь печенье?

Сверкающее личико сказало о многом. Маленький ребенок довольно улыбнулся, показывая белые зубки, и украдкой посмотрела на маму, спрашивая разрешения.

Женя кивнула, не скрывая улыбки, и тогда Марина радостно воскликнула:

– Люблю! Я все люблю! Но мама говорит, что зубы будут плохие, если много есть сладкого.

– В пакете фрукты и печенье. Это для тебя, – сказал мужчина спокойным тоном, а потом добавил: – Спасибо… – сделал паузу, – за кекс. Вкусный.

– Правда? Мы с мамой старались. И сами не ели. Очень надеялись, что тебе понравится. И я даже изюм не вытаскивала, а обычно…

Дверь распахнулась, и в палату вошел Леванов. Заметив девочку, он подмигнул ей и весело сказал:

– А я думаю, что за звонкий голос и так светло стало. А тут, оказывается, нас посетила гостья.

– Это я пришла с мамой, – довольно выдала Марина, начиная крутиться на месте. – Мы за дядей Андреем. А дома воздушные шарики приготовили для него. Целых пять!

Евгения закусила губу, со вздохом принимая, что дочка все рассказала. Всем. Но так всегда. Не умела она держать в себе то, что ее очень волновало. Женщина осторожно посмотрела на довольного лечащего врача и перевела взгляд на Громова. Он вел себя странно. Пытался не реагировать, но в глазах пылала растерянность. Может, и лучше. Дети – они как катализатор, только не в химической реакции, ускоряя процесс, а в жизни, показывая нутро человека. И то, что Женя видела, давало надежду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})