Федеральный наемник - Владимир Гурвич

— Нет, — сказал я.

— Я — Сулейман Аджоев или как меня звали в тем местах: где мы с тобой встречались: «Степной Волк». Правда меня уже давненько так никто не величает, но ты случай особый, я тебе разрешаю. Так как вспомнил?

Я кивнул головой, пораженный тем, что я сразу же не признал этого человека. Правда виделись мы друг с другом совсем немного, кажется, пару раз и недолго. И все же было очень странно, что я мог его позабыть. В самом деле, годы отсидки не прошли для меня даром, многое придется восстанавливать.

— Ну вот и свиделись. Признайся, что ты не ожидал меня увидеть, да еще здесь, да еще в таких интерьерах. — Сулейман довольно засмеялся.

— Признаю, — ответил я. — Даже в страшном сне я не мог себе представить, что наша встреча произойдет в такой обстановке.

— Вот видишь. Никому не дано знать, что ждет человека. На все воля Аллаха. Ты вот был капитаном, командиром спецподразделения, гонялся за мной, как за бешеной собакой, два раза едва меня не отправил к праотцам. А потом вдруг оказался сам почти что в моей ситуации, угодил за колючую проволоку. Ну а я вот видишь в какой хибарке теперь обитаю. А ты сидишь тут передо мной в полной моей власти. Что захочу с тобой сделать, то и сделаю. Как тебе такая загогулинка?

— Честно говоря, во все это трудно поверить.

— Я тебя понимаю, я и сам, когда на все это смотрю, иногда не верю, что это все мое. Да вот поди же, мое, даже документы на каждый кирпичек, на каждое креслице имеется. А как же, налоги плачу, все как полагается четному гражданину. Не веришь?

— Верю, но с большим трудом.

Сулейман в очередной раз засмеялся.

— И правильно делаешь. Хотя налоги я плачу. Я же теперь бизнесмен, у меня несколько фирм. Я веду большие дела. Знал бы ты с какими людьми у меня деловые партнерства. А что есть у тебя? Насколько я знаю, ничего. Ты как бездомный пес, рыщешь по городу в поисках пристанища. Стоило ли ради такой жизни рисковать своей шкурой.

— Я рисковал шкурой не ради этого, а чтобы такие как ты бандиты не разгуливали бы на свободе.

Сулейман сморщил лицо, словно только что проглотил горькое лекарство.

— Некрасиво говоришь, все же ты у меня в гостях, — с деланным огорчением произнес он. — У нас на Кавказе такие слова не прощают. За них кровью платят. Но так и быть, я не стану таить зла; все же мы с тобой старые друзья, поэтому я извиняю тебя. А что мы с тобой так сидим? — Внезапно Сулейман вскочил с дивана. — Эй, — крикнул кому-то он, — несите все сюда самое лучшее. У меня в доме дорогой гость.

Сулейман продолжал стоять, давая мне возможность получше рассмотреть его. За эти годы, что мы не виделись, он сильно переменился; тогда это был типичный бандит, поджарый, очень юркий, для которого одну минуту оставаться в неподвижном состоянии было также трудно, как стоять на одной ноге. Теперь же он располнел, в движениях появилась солидность, его волосы были мастерски уложены парикмахером и блестели от покрывающего их лака. Он производил впечатление холеного мужчины, который очень заботится о своей внешности.

Молодая очень красивая девушка-кавказка не вошла, а вплыла с уставленным яствами подносом. Она поставила его на стол и так же бесшумно удалилась, но успев бросить на меня своими черными глазами любопытный взгляд.

— Как она тебе, понравилась? — спросил Сулейман. — Моя жена, всего неделю как сыграли свадьбу.

— Поздравляю, — сказал я.

Он взглянул на меня.

— Знаю, тебе в этом деле не повезло. Но не печалься, все еще впереди. Давай-ка выпьем за то, чтобы нас никогда не покидали женщины и удача. Хотя на счет женщин это еще как сказать.

Сулейман разлил коньяк по стопкам.

— Ты же мусульманин, я помню, ты гордился тем, что не пьешь.

Сулейман усмехнулся.

— Это я там мусульманин, а здесь я обыкновенный человек, такой как все. Тут у вас нельзя делать дела и не пить. А если делаешь большие дела, то надо много пить. Так что давай выпьем. Много выпьем, — многозначительно произнес он.

Мы выпили. Коньяк, который употреблял Сулейман, был высшего класса, я такой еще не пробовал.

— Не стесняйся, закусывай, — предложил он. — Ты сегодня почти ничего не ел. Свой первый день на свободе, Командир, ты провел голодным. Нужна ли тебе такая свобода?

Я посмотрел на Сулеймана, затем на расставленные передо мной яства. Внезапно я почувствовал просто звериный голод. Не знаю, чем завершится для меня сегодняшний день, но даже на тот свет вовсе не обязательно отправляться на пустой желудок. Если предположить, что это последняя трапеза в моей нелепой жизни, то хоть наемся до отвала. И пока я наслаждаюсь изысканной пищей, плевать мне на все остальное.

Сулейман молча наблюдал за тем, как я поглощаю закуски. Но мне было глубоко абсолютно все равно, что он при этом думает: торжествует, презирает меня или испытывает еще какие-то чувства. Я даже не мог припомнить, когда я ел в последний раз с таким удовольствием. Тем более все было необычайно вкусно, а я давно отвык от подобных деликатесов, даже позабыл вкус многих из них. А кое-что из того, что находилось на столе, вообще раньше не пробовал.

Наконец мой порыв стал иссякать, впервые за последние минут десять я взглянул на Сулеймана, который продолжал молча наблюдать за моими действиями.

— Ну как, маленько полегчало? — даже участливо спросил он.

— Да, стало получше. Спасибо тебе.

— Знай, что я для тебя специально отобрал все самое лучшее что нашлось в доме. До чего хорошо быть сытым. Помню, как ты меня прижал, заставил прятаться в какой-то пещере. Я два дня ничего в рот не брал, готов был свою кожаную куртку жевать. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Может, тебя заставить тоже двое суток посидеть без пищи. За то, что мне пришлось пережить тогда. Как ты на это смотришь?

Я решил, что мне нет смысла отвечать на этот риторический вопрос: я мог только отрицательно смотреть на такую перспективу.

Сулейман откинулся на спинку дивана и положил одну волосатую ногу на другую.

— А скажи мне, Командир, что ты собирался делать на свободе?

Я пожал плечами.

— Я сам хотел бы это знать. У меня не было никаких планов.

— А повоевать? Вон, ваши опять вторглись?

— С меня хватит, пусть другие воюют, кому это еще в новинку. А я по горло сыт.

— Да, не повезло тебе. Другие, что были с тобой, уже майорами, да подполковниками ходят. С некоторыми я даже дружу, они тут бывают, им нравится здесь находиться. А ты все капитан, да и то разжалованный. Не завидуешь им?

На этот вопрос мне нелегко было отвечать; правду говорить не хотелось, а врать было бессмысленно, Сулейман бы все равно не поверил.

— Молчишь, хочешь, чтобы я сам ответил бы за тебя. Резкий ты был очень, непримиримый. Сколько моих друзей к Аллаху отправил. Перечислять — не только моих пальцев, но и пальцев вот этих ребят не хватит, — кивнул он на продолжающих молча сидеть телохранителей. — Ну рассуди по справедливости, разве не должен я тебя за это убить. Или я не мужчина?

Я посмотрел на охранников и заметил, что заключительная часть речи Сулеймана заставила их напрячься. Я подумал о том, что эти молодцы с большим удовольствием и весьма квалифицированно выполнят работу палача.

— Так что же мне с тобой делать? — произнес Сулейман, после умело выдержанной паузы, которую он заполнил тем, что налил себе стопку коньяка. Затем он опрокинул его в рот. Потом положил туда же тонкую дольку лимона. После чего его лицо расплылось в гримасе удовольствия.

И только проделав все это, он снова обратил на меня свое благосклонное внимание.

— Да, по всем делам получается, что надо тебя шлепнуть, — задумчиво проговорил он. — Мне там наши никогда не простят, когда узнают, что в моем доме был злейший враг моего народа, а я, как последний трус, отпустил его с миром.

Ситуация накалялась с каждой минутой, но как выпутываться из нее я не представлял: перевес сил был явно не на моей стороне. Телохранители Сулеймана ни на мгновение не спускали с меня своих темных кавказских глаз. И любое мое резкое телодвижение станет для меня последним.

Однако вопреки своим словам Сулейман пока не торопился привести приговор в исполнении. Вместо этого он то и дело поглядывал на меня и мне почему-то казалось, что он никак не мог решить, что все же со мной делать.

— А что в тюрьме ты форму не потерял? — вдруг поинтересовался Сулейман. — Я помню, как ты дрался. Я тогда подумал: если останусь в той мясорубке живым, научусь драться как ты. Три года я потратил на это, нанял учителя, да не простого, серебряного призера чемпионата мира. Хочешь остаться в живых?

— Да, — сказал я.

— Победишь меня, оставлю в живых, если моя победа — этот бой будет для тебя последним.

— А если я откажусь, какой вариант меня ожидает?

— У меня под домом есть глубокий цементный подвал. Специально, на всякий случай вырыл для таких строптивых гостей, вроде тебя. Ты же был у нас, знаешь зачем мы роем эти ямы.