Семь загадок Екатерины II, или Ошибка молодости - Нина Молева

— Они были подсказаны обстоятельствами, оставшимися в далеком прошлом.

— Однако они свидетельствовали о вашем гневе. Я не хотел вызывать его вновь.

— Мне нет нужды судить о ваших побуждениях. Вы были вправе поступать, как считали нужным. Наши дороги разошлись, и каждый проживал, как говорят французы, свою жизнь. Что вы знали о моей? Вы интересовались ею?

— Это не всегда удавалось. Я прочел ваши романы «Алексис», «Элизе». Мне живо напомнили «Максимы» Ларош Фуко «Размышления дамы-иностранки».

— Вы могли бы добавить, что отдали им предпочтение перед Ларош Фуко. А впрочем — я ничего не знала о вас. После того как вы так внезапно покинули службу у барона, вы служили?

— Немного и не слишком успешно.

— Вы нуждались в средствах?

— О, нет. Состояния, доставшегося от матушки — она из семьи Демидовых…

— Тех, которым, помнится, принадлежит весь Урал.

— Да, к одной из их ветвей. Ее состояния было достаточно, чтобы вести скромную, но вполне достойную жизнь.

— Ваш туалет не согласуется с вашими словами: вы в курсе парижских новинок.

— Простите мне эту слабость.

— Скорее, достоинство в человеке ваших лет. Вы женаты?

— У меня есть сын.

— Ах, так. Вы счастливый отец — у вас есть и дочь.

— Дочь? Что вы имеете в виду?

— Моя Жюльетта родилась в сентябре 1785 года.

— Боже мой! Не значит ли это, что, отказывая мне в моем чувстве…

— Да, я носила ее под сердцем.

— И ничего не сказали!

— Зачем? Я действовала не только в своих, но и прежде всего в ее интересах. Она должна была унаследовать титул и немалое состояние Криденеров.

— А барон…

— Что барон?

— Он знал?

— Полагаю. Ваше признание вывело его из заблуждения, если он в таковом и пребывал.

— И что же?

— Вы ждете драмы? Ее не было. Как светский человек, и притом по-настоящему просвещенный, барон не вел со мной подобных разговоров.

— Вы не уверите меня, что Иван Федорович не любил вас.

— Конечно, любил. В какие-то годы. Всякое чувство похоже на сладкий дурман весеннего сада на рассвете. Солнце встает, и туман рассеивается. Все перестает казаться сказочным, хотя и не теряет своих истинных материальных ценностей. Я возвращалась к барону после каждого своего очередного увлечения. Он настаивал на этом, а я не могла не быть благодарной ему за отеческие попечения о Жюльетте. Так было после академика Суарда и гусара де Фрежвиля. Труднее всего барону достался Гара, знаменитый Гара. Почему-то связь с певцом, которого знала и ценила вся Европа, его шокировала.

— В этом ряду не было места для секретаря посольства.

— Ничего удивительного. Там были любовные приключения, в отношении секретаря все представлялось много серьезнее.

— Полноте, баронесса. Супруга посла обратила свое внимание на ничтожного служащего только потому, что имела всего восемнадцать лет.

— Вы хотите сказать, она любила не секретаря, а свои восемнадцать лет? Идея для романа. Но я их больше не пишу. Любить свои годы — но в этом, пожалуй, смысл любого первого чувства. Но оставим романтические рассуждения поэтам. Не они руководили сегодня мною. Я сочла нужным представить вас Жюльетте.

— За что я сердечно вам благодарен.

— Она должна знать своего отца.

— Вы хотите ей все сказать?

— Что вас удивляет? Знала же императрица Екатерина Великая своего подлинного родителя. Господин Бецкой постоянно находился рядом с ней.

— Только не на официальных приемах.

— Вполне справедливо, иначе фамильное сходство становилось слишком очевидным. Зато в остальном императрица могла положиться на «гадкого генерала», как она шутливо называла господина Бецкого в своей переписке с Дидро.

— Но государыня в последние годы явно тяготилась им.

— Что ж, господин Бецкой постарел и явно потерял чувство меры — он стал слишком навязчивым. Надеюсь, с вами этого не произойдет.

— Не понимаю этого сравнения, баронесса.

— Все очень просто. Жюльетта приехала в Россию, чтобы здесь остаться. Вопрос о службе барона Беркхейма решен государем положительно. Моей маленькой баронессе может понадобиться дружеская поддержка.

— Но вы же не собираетесь расставаться с дочерью?

— Дело не в моем желании, а в обстоятельствах. Не знаю, как долго государь император пожелает меня терпеть в своем ближайшем окружении.

— Вы шутите, баронесса! Государь не может обходиться без общения с вами. Об этом все говорят.

— Не мог обходиться. Любое увлечение растворяется в повседневности, что ж говорить о политических играх. Государь должен и будет применяться к обстоятельствам, а я не изменю своим убеждениям. Волей-неволей мои советы станут докучными.

— Я всегда удивлялся беспощадности ваших суждений, баронесса. Кажется, вы никогда не испытывали снисхождения.

— И к себе — в первую очередь. Что же тут достойно удивления? Мы живем в заданных обстоятельствах и, если и можем их изменять, то только благодаря трезвой их оценке.

— Но чувства…

— Их тоже приходится принимать во внимание. До некоторой степени. Так вот, вам предстоит стать добрым ангелом вашей дочери.

— Ваш расчет неверен, баронесса.

— Вас не радует возможность общения с Жюльеттой?

— О, нет, дело не в этом. Мой век отмерен, и очень короткой мерой.

— Полноте, что за нелепые предчувствия.

— Не предчувствия — приговор врачей.

— Это так серьезно?

— Да, баронесса. И зная об этом, я даже решился заказать перед вашим приездом свой портрет, чтобы, если вам придется задержаться, вы могли хоть так бросить на меня взгляд. Портрет готов, и на мой вкус — он превосходен. Может быть, еще и потому, что писал его близкий мне по духу человек.

— Кто же?

— Вряд ли вы вспомните его имя, хотя в вашей юности он уже был знаменитостью, — советник Академии художеств Дмитрий Левицкий.

— А что за родственность взглядов?

— Он мастер ложи.

— Я должна его увидеть. Что же касается портрета — он должен остаться в семье Жюльетты. Вот увидите, вы подружитесь с нею.

— Я хочу вас просить о любезности, баронесса.

— Слушаю вас.

— Нельзя ли сделать так, чтобы мое свидание с баронессой Беркхейм не состоялось.

— Вы чувствуете себя настолько чужим ей? Невероятно!

— Нет, все иначе. Я болен, и разговаривая с нею, не хочу вступать в бессмысленную борьбу с моим недугом. Я покажусь баронессе не тем, каким бы хотел остаться в ее памяти, если уж вы решили раскрыть ей секрет ее рождения. Пусть все за меня скажет кисть художника. В портрет, в конце концов, можно вложить любые чувства. Все зависит от того, как на него смотреть.

— Я не вправе настаивать. Пусть будет по-вашему, мой друг. Мой старый друг.

— Кстати, господин Левицкий представил меня с томиком «Валери» в руках.

— Бог мой! С каким же? Со вторым?

— Нет, я слишком долго хранил вам верность, баронесса. Конечно, с первым.

Петербург. Дом Левицкого. Баронесса фон Беркхейм, Левицкий.

Дама высокая, стройная. В ротонде атласной — мех соболиный по краю переливается. На голове — шапочка соболевая, черной вуалью перекрыта. То ли по моде, то ли траур. Край чуть откинула перчаткой черной. Слуга в ливрее дверь попридержал, в прихожую хозяйку пропустил. Сзади остался.

— Господин Академии советник дома?

— А как же, ваше сиятельство. Как доложить прикажете?

— Скажи, баронесса Беркхейм господина советника видеть желает. Беркхейм — запомнил?

— Да вы, ваше сиятельство, не сомневайтесь. За мной пожалуйте, вот по лесенке.

Шубку своему лакею скинула: стоит — не шелохнется.

— Дмитрий Григорьевич, к вам баронесса…

— Жюльетта фон Беркхейм, господин советник.

— Прошу, сударыня, прошу. Может, тут у камина и расположитесь? Хоть и март на дворе, а у нас в Петербурге всегда промозгло.

— Я не хотела бы доставлять вам лишних хлопот, господин советник. У меня не совсем обычное дело, и я бы сразу хотела к нему приступить.

— Как пожелаете, сударыня, я весь внимание.

— Вы знаете, господин советник, что один из ваших заказчиков и, как мне стало известно, друзей скончался. Вы только что закончили его портрет, и моя матушка, баронесса Криденер, пожелала, чтобы я его взяла. Сколько вам требуется заплатить, я заплачу. Но где же он?

— Вы говорите об Александре Александровиче Стахиеве, сударыня?

— Да, конечно. Простите, мне непривычно произношение этого имени.

— Я не ждал такого визита, сударыня. Как, впрочем, не ждал и столь скоропостижной кончины моего старого доброго знакомца. Вот только у него остался воспитанник…

— Сын, хотите вы сказать, господин советник. Матушка посылала поговорить с ним. Он не намерен платить денег за портрет. И к тому же готов отказаться от своих прав на него после обещания матушки помочь ему в его продвижении по военной службе. Он состоит в Павловском полку, если не ошибаюсь.