Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж

Что и говорить, предложение сомнительное, но были в нем и привлекательные моменты, особенно для такого, как я, молодого и непоседливого, которому наскучила рутина и который к тому же не отличался большим умом. Сейчас, оглядываясь назад, я скорее поражаюсь, чем стыжусь того, что пошел на сделку, и даже четыреста долларов не меняют моего мнения в лучшую сторону.

Мусорщик Джонсон. Я тебе вот что скажу: прозвище ему даже нравилось. «Ну да, такой он я и есть, — усмехался он, — настоящий мусорщик». Мусорщик по сути своей. Вот чего я никогда не понимал: шваль швалью, а еще и похваляется этим на каждом углу. Может, такое принятие себя сродни просветлению, но вот чтобы гордиться — это мерзко. Я как сейчас вижу его ухмылку. И вот еще что поражало: Мусорщик этот был ходячей компостной кучей, а зубы у него оставались великолепными — крепкие, прямые, блестящие, ни единого пятнышка. Улыбался этот тип только тогда, когда его называли Мусорщиком или намекали на его неряшливость как-то еще. Улыбка всегда выходила какой-то смущенно-довольной, даже признательной: как будто вы его хвалили, или он напрашивался, пытаясь вызвать в вас омерзение.

Как я понял, Мусорщик выстраивал довольно-таки сложную аферу. Если я срубал на деле четыре сотни баксов, готов поспорить, он отхватывал не меньше куска, остальное — владельцу машины. Сам собой напрашивался вопрос: если владельцу нужны баксы, почему он попросту не продаст машину, положив денежки себе в карман? Одно из двух: либо страховка больно завышена — не исключено, что страховой агент в доле, — либо с самой машиной что-то нечисто.

Сейчас я бы не стал утверждать, что это стопроцентный верняк, но тогда готов был руку дать на отсечение: машины угонялись из других штатов и продавались Мусорщиком за какую-нибудь четверть цены, Мусорщик же и стряпал новые номерные знаки и техпаспорта, отдавал застрахованные тачки в пользование на полгода, а после аварии отбивалась почти полная стоимость. Может, и так называемый владелец участвовал в доле, но вообще-то Мусорщик не любил делить пирог на слишком много кусков. Понятия не имею, на что этот тип тратил свои бабки, одно ясно — уж точно не на прикид.

Первую машину я превратил в кучу металлолома на следующий же вечер, второго февраля. Хотя, надо признаться, опрокинул не одну и не две стопки виски, прежде чем забрался в новенький «Форд Меркьюри», удобно припаркованный неподалеку от Фолсом-стрит, и повернул ключ в замке зажигания. К тому же вознаградил себя тремя «колесиками» — дело-то непростое, нужно было сосредоточиться.

Прикрывал меня и забирал с места аварии Верзила, он как нельзя лучше подходил для такого дела. У него была своя машинка, ничем не примечательная «шевроле» 54-го года выпуска, а еще на него можно было положиться — доказано сотнями мелких просьб за время нашей дружбы. К тому же Верзиле нужны были деньги. Я отстегнул ему сотню — может, и многовато, ну да у меня была постоянная работа, и, плати я налоги, мог бы списать это дело как личный вклад в развитие искусства. А еще Верзила подходил из-за своего роста гривы спутанных медно-рыжих волос и носа, который как будто сломали дважды, в обе стороны. Совсем не помешает иметь такого под рукой — на случай, если кто решит встать на пути.

Но на пути никто не встал; я же тем временем включил зажигание, поставив автомобиль на холостой ход, — чтобы стекло обогрелось. Машинка была почти новенькая, всего девять тысяч пробега и ни единой царапины. Когда стекло очистилось, я выехал, взяв курс на Золотые Ворота; Верзила маячил сзади.

Мне дали всего день на подготовку, но я разработал неплохой план. Я собирался выехать на 1-е шоссе повыше Дженнера, там, где дорога огибает утес над океаном, найти удобный подъем и сбросить «форд» в Тихий океан. С собой я принес сумку, набитую пустыми жестянками из-под пива, и пару пустых же бутылок дешевой водки — намеревался разбросать их в салоне, создав видимость, что компания обколовшихся юнцов, взвинченная лошадиной дозой гормонов, угнала тачку покататься, да и разбила ее забавы ради.

Я катил к северу по 101-му шоссе, не превышая положенных 65 миль в час, потом свернул на 116-е шоссе и поехал к Гернвилю, а затем вдоль Рашн-Ривер до устья в Дженнере, где и вышел на 1-е шоссе. Дорога была пустынной. Я глянул в зеркало заднего вида проверить, свернул ли за мной Верзила, и в четверти мили от себя увидел фары его вихляющего «шевроле».

Через двадцать минут я присмотрел вверх по побережью подходящее местечко — широкий подъем вдоль края отвесной скалы. Я подъехал поближе, чтобы осмотреть его. С океана дул приличный ветер — крутой замес из соленого протеина и прибитой к берегу гнили. Ограждения не было, так что столкнуть машину с края не составит труда — она отправится в долгий полет к волнам, атакующим камни. Я убедился в том, что вдоль пляжа нет никаких огней, никто не светит фонариком и не разжигает костров. Не хотелось ронять две тонны железа на парочку влюбленных, самозабвенно совокупляющихся на узкой полоске пляжа. Нечего поощрять абсурд. Хотя, с другой стороны, никому с мозгами сложней куриных не придет в голову трахаться на каменистом, затопляемом волнами пляже в холодную зимнюю ночь, так что, вполне возможно, я бы поспособствовал эволюционному процессу.

Все еще в перчатках, которые надел перед тем, как прикоснуться к машине, я разбросал пустые банки по салону, а Верзила тем временем подрулил на «шевроле» и встал, прикрывая собой «форд». Я включил нейтралку и крутанул колеса влево. Навалились с Верзилой на «форд» плечами, пару раз натужно крякнули, а дальше тачка покатилась сама, под тяжестью собственного веса. Когда передние колеса свесились через край, задняя часть задралась, но вместо того, чтобы спикировать бампером вниз, корпус машины протащило и накренило на бок, да так медленно, что мы услышали, как все банки волной перекатились к водительскому сидению. Ну а потом тачка перевалилась через край и исчезла. Мне вдруг показалось — земля стала легче. Тишина стояла так долго, что я уж было подумал — мы не услышали удар, приглушенный волнами, набегавшими и разбивавшимися о камни внизу; я даже хотел заглянуть за край обрыва, когда услышал: БА-А-БА-А-А-А-Х!!!

Верзила стоял как приклеенный, закрыв глаза, запрокинув голову и едва заметно раскачиваясь — видать, ушел в себя. И хотя не в моих правилах было встревать, я все же посчитал, что не стоит торчать тут, заценивая чистый звук новенького «Меркьюри», встретившегося с древними скалами самым что ни на есть преступным образом.

Я тронул его за руку:

— Ну что, сваливаем?

— Ты поведешь, — не сказал, а приказал Верзила.

Он так и не вышел из транса — сидел молча, с закрытыми глазами до самых Золотых Ворот. Я злился, что мне не дали сполна насладиться остротой момента, меня раздражало, что Верзила замкнулся как раз в тот момент, когда мне хотелось поболтать, так что когда он наконец открыл глаза и спросил: «Слыхал?», я рассердился: «Слыхал что? Шум прибоя? Ветер? Или грохот свалившейся тачки?»

— Да не, чувак, я про тишину. Про ее массу — так и тянет вниз. А потом уже — мощный, короткий вопль искореженного металла.

— Знаешь, Верзила, эта песня не входит в мою личную десятку хитов. Я люблю — понимаешь? — люблю всякие машины, грузовики, четырех-, шести- и восьмиколесники, а еще огромные такие дуры, которые гнутся посередине и издают шу-у-у-у… шу-у-у-у… Я как будто сбросил со скалы любимого железного коня.

— Точно! — Рыжий схватил меня за плечо. — Вот именно!

Он выглядел таким довольным, что я не посмел признаться: я покривил душой и на деле вовсе не разделял его чувств. В этой подстроенной аварии меня волновало одно — уж слишком легко все вышло.

Я напомнил Верзиле — мы еще должны созвониться с тем типом, так что как только выехали на Ломбард-стрит, я остановился на заправочной «Шелл» и набрал в телефонной будке номер Мусорщика. Тот ответил после третьего гудка. Потом мне не раз случалось звонить ему, и он всегда отвечал после третьего гудка. Шифровались мы просто. Я говорил: «Железка на дороге», — а он грозно так спрашивал: «Кто это? Кто говорит?» Затем я вешал трубку.

Когда я снова уселся за руль «шевроле», Верзила даже не поинтересовался, что сказал Мусорщик. Он все стремился прочувствовать эту самую тишину:

— Слушай, заскочим ко мне, возьмем сакс и поглядим, кто устраивает сейшн, а?

Норт-Бич… Где еще найдешь посреди ночи маленький клуб, который по всем правилам полагалось бы давно закрыть, но где можно сымпровизировать в собственное удовольствие, потрещать за жизнь и выпить — хозяевам закон был не указ, они понимали, что тоска, жажда и страсть к музыке могут обуять в любое время суток, особенно в поздний час.

Аккурат перед восходом Верзила сел за ударные один и объявил, что сыграет новую композицию под названием «Падение Меркьюри», а посвящает ее мне, в честь моего дня рождения. Я и забыл, что в полночь мне исполнился двадцать один год, но вот Верзила помнил, так что я почувствовал себя настоящим гадом — и чего, спрашивается, сердился на парня? Но как только Верзила выдул первую ноту, мое маленькое облачко стыда тут же улетучилось.