Литературная Газета 6495 ( № 11 2015) - Литературка Литературная Газета

Он был убеждённым традиционалистом. Защитить, оградить и сохранить – это были главные принципы его гражданской позиции.

Советская власть заслуженно отмечала его высокими государственными наградами. Писательское сообщество искренне возвышало его имя литературными премиями. Новая власть, не скрывая сдержанности, отдавала должное его уникальному таланту и гражданской неподкупности. Сам же Распутин никогда не впадал в звёздность. Его волновали иные высшие смыслы и заботы.

Молчаливый, сдержанный, застенчиво-скромный, он был способен яростно защищать свой Байкал – главный источник вдохновения.

Байкал был его особой любовью, его возвышенной поэмой. Его поручением. Его послушанием. Он любил его и нёс, как несут крест – с монашеским смирением. Но это было смирение воинственных Пересвета и Осляби: до первой опасности, а дальше – оружие в руки и в бой. Именно за это внутренние враги России нанесли ему невосполнимые физические увечья. Он выстоял.

Вот почему мы не прощаемся с Валентином Распутиным. Отныне и всегда главные ориентиры и ответы на самые трудные вопросы мы будем искать в его тревожной, поучительно неразвлекательной прозе, в его отчаянно честной и горестной публицистике. В главном поступке всей его жизни – любить Россию наперекор всему и превыше всего.

По материалам сайта КПРФ

Сергей ЕСИН,  писатель:

– Валентин Распутин – это как фундамент в нашей литературе. Он ушёл и сразу обнаружилось, что кружевная дребедень фальшивых литературных проектов и мнимых имён разлетелась в пух и прах. Он был живым фундаментом того, что называлось русской классикой.

Я знаю его с юности, мы почти ровесники, но когда он входил, я невольно поднимался, потому что понимал: передо мной некий монблан, на который надо смотреть, задрав голову. Распутин был человеком чрезвычайно скромным и простым. Помню два эпизода. Первый – когда он приезжал в Литературный институт и беседовал на семинаре со студентами. И второй – когда был международный конкурс «Москва–Пенне», мы целый час говорили с ним по телефону и он хотел снять свою кандидатуру. Я не без труда убедил Распутина, что его вещь талантлива и неповторима и что он непременно будет первым. Первым он и оказался.

Валентин СИДОРОВ, народный художник СССР:

– Уход Валентина Григорьевича Распутина для меня и, уверен, не только для меня – как землетрясение. Это действительно невосполнимая утрата. Теперь придётся жить без него... Мы познакомились ещё в прошлом веке, когда был издан «Последний срок». И он, безусловно, сыграл в моей жизни очень важную роль. Сначала ко мне в мастерскую пришли писатели, поговорили, чайку попили. Я про свою деревню рассказывал, все слушали, а Валентин Григорьевич посоветовал собирать эти мои рассказы, записывать. Так родилась моя повесть «Гори, гори ясно», которая по рекомендации Распутина вышла в «Роман-газете», да ещё под одной обложкой с Василием Ивановичем Беловым. Помню, показал ему рукопись, ждал замечаний. А он только и сказал, что угольки собираются не в углу, а в загнетке. Надо же, я это слово забыл... Он как никто чувствовал народное звучание слов, языка нашего. Так началась дружба, которой я очень дорожил. Ездил в Иркутск на его литературный фестиваль. Выступали в тамошнем университете. Он меня так со сцены хвалил, называл чуть ли не продолжателем традиций Ивана Шмелёва. Я из партера еле его остановил... Он открывал в Иркутске мою выставку «На тёплой земле» и говорил хорошие слова. Ведь у нас много общего было в биографиях. «Уроки французского» – это и моя история. В перестроечные годы, когда свалились неприятности и были вызовы в прокуратуру, именно Валентин Григорьевич звонил в высокие кабинеты, помогал и помог. Если бы не его вмешательство, может, и судьба моя по-другому пошла... Этого ведь не забудешь! Буквально на днях рассказывал в интервью об ушедшем несколько лет назад нашем выдающемся художнике Гелии Коржеве, которого коллеги называли совестью. И Валентин Григорьевич был общей нашей совестью. Убеждён, останутся для новых поколений читателей его произведения о взаимоотношениях человека и природы. Всей своей непростой трагической жизнью он убеждал: без органической связи с природой ничего у нас не выйдет. Услышим ли мы его? Дай Бог!

Евгений ЕВТУШЕНКО

Валентин Григорьич, Валя,

ты – другой, и я – другой.

Оба мы затосковали,

Что раскиданы пургой.

За отеческие холмы

Меня ветер увертел,

Так что я до Оклахомы,

кувыркаясь, улетел.

Может, от самоупрёка

Изменился ты в лице

И остался одиноко

На отеческом крыльце?

Но пригрело нас по-бомжьи.

То крыльцо в сосульках слёз.

Ведь и я стою на нём же.

Больше не на чем. Прирос.

Никакого улетанья

Быть не может никогда,

И для нас Россия – втайне

К нам примёрзшая звезда.

Совесть разве – наказанье?

Всеспасительнейший свет.

И бывает примерзанье

То, теплей какого нет.

Валентин Григорьич, Валя,

Во спасенье красоты,

Помнишь – бабки вышивали

Нам на катанках цветы?

Пусть не будет ни ледочка,

Ни следочка чьих-то злоб.

Пусть играет твоя дочка

Чью-то музыку без слов.

Ольга ОСТРОУМОВА,  народная артистка РФ:

– С Валентином Григорьевичем я не была лично знакома, но играла в фильме по его повести «Василий и Василиса». Это такой библейский сюжет – о прощении-непрощении. Когда работала над ролью Василисы, я много думала об этом сложном выборе, хотела понять, в чём его правильность. Ведь в конце жизни героиня просит прощения у своего мужа за то, что не простила его когда-то[?] И, знаете, Распутин очень многое мне дал, вообще изменил моё мировоззрение. Сейчас прошло много лет, я прожила жизнь и знаю, что прощение всегда выше любого непрощения. Но такое понимание приходит с годами и свойственно только очень глубоким, почти святым людям. Это трудно…

У Распутина какую героиню ни возьми – их сложно играть, но чем они глубже, тем интереснее для актрисы. «Живи и помни» – невероятная судьба у этих людей, война, и женщина рисковала абсолютно всем ради спасения своего мужа. А «Прощание с Матёрой» – какие там старухи! И мы понимаем, что они не только были, но и сейчас есть. Русская земля во многом держится на Женщине.

Уроки русского

На Пушкинском юбилее в 1880 году Достоевский произнёс речь, из которой его современники сразу поняли, кто после Пушкина стал главой русской литературы. «Юбилей Пушкина, – писал М. Меньшиков, – совсем нечаянно обратился как бы в коронацию Достоевского». 2007 год, названный Годом русского языка и совпавший с 70-летием Валентина Григорьевича Распутина, для меня и всех коллег – тоже своеобразная коронация могущества его писательского таланта. Таланта, который, несмотря ни на что, до сих пор держит уклон литературы в «колее» благородного творчества, нравственного самоограничения, христианского предания.

Валентин Григорьевич – один из основателей литературной школы «деревенщиков». Наверное, очень и очень многие писатели выросли под сенью его творческих открытий, как и многие читатели черпали жизненную силу в его книгах. Но, увы, редко бывают у нас счастливые судьбы у людей талантливых: сила сопротивления таланту, кажется, иногда превосходит всякую разумную меру. Я говорю не о внешней жизни, где были и награды, и депутатство, и солидные премии, – но о срощенности внутренней судьбы его с трагедиями, которыми мы не были обделены в XX веке и которые стали свирепее в наши последние развращённые времена. Ведь это сколько же сил было нужно, чтобы сквозь ряды стражей советской официальщины «провести» полнокровного человека в свои книги, вернуть литературе её настоящий русский облик, её душевный строй, её богатый народный язык, восстановив отеческую искренность, и навсегда запечатлеть неслыханное народное напряжение и потери, с которыми строилось государство!

«Нет ничего в человеке, ни в чувствах его и мыслях, ни в самых потайных движениях души, ни во вздохе его и взгляде, ни в минуты отрады или тоски, которые бы наш язык не назвал, – говорил В. Распутин на XIV Рождественских чтениях. – Нет решительно ничего ни в человеке, ни вовне его, перед чем бы он остановился в бессилии: нет, не могу. Он может всё, длань его объемлет и малое, и большое, и для тех, кто принят им в его царство, он не инструмент, как легкомысленно полагают, а учитель и духовник, всемогущий владыка несметного богатства. Не знаю, есть ли в мире ещё язык, подобный нашему; судя по почтению и удивлению, с какими относятся всюду к русской литературе, пожалуй, и нет».