Как посмотреть - Константин Скуратов

А тут добрая половина отряда вот-вот должна сорваться в неизвестность по звонку неведомого друга Топоркова. А если это подстава?! Где же командир…

Командир пришел, когда до контрольного времени оставалось три минуты. Пришел, снова ухватил Полищука за рукав, потащил к забору:

– Наружка отзвонилась. Наши подопечные по кольцевой круги наматывают – проверяются.

Полищук напрягся – пошла работа!

– Когда выезд?

– Шут его знает, – снова привычно завиноватился Топорков. – Они сейчас кино смотреть отправились.

– Какое кино? – оторопел Полищук.

– Индийское, название забыл. Что-то не так пошло, видно. Я в кинотеатр позвонил – сеанс заканчивается через сорок минут. Вот через сорок минут забирай своих и чеши к кирпичному заводу располагаться.

– Командир, я вот что хотел спросить…. Мы совершенно незаконно едем или ты все-таки бумажками прикроешься?

– Прикроюсь. Только через час – когда исходные позиции займем. Я для этого дела здесь Потапа оставлю. Только мы расположимся – он к начальнику за санкцией и зайдет. Здорово придумал, а?

– Офигеть, – честно сказал Полищук и отправился к микроавтобусу, чтобы скомандовать погрузку.

Ровно через сорок минут микроавтобус с затемненными и зашторенными окнами выехал из ворот без таблички и направился на окраину Москвы.

– Куда собрались? – спросил у Топоркова размякший на жаре дежурный. Топорков пригорюнился:

– За пивом пацаны ломанулись…

– За пивом? Это дело, – не обиделся дежурный, ушел к себе в комнату, набрал на телефоне номер и сказал ответившему:

– Группа захвата куда-то выехала….. нет, не сказали…. Если узнаю – позвоню, – и сел обедать.

Потап был единственным членом опергруппы Топоркова, побывавшим на операции первый и последний раз лет десять назад. Тогда они накрыли притон, Потап ворвался первым и получил удар ножом, распахавший лицо от глаза до подбородка. Нож задел какой-то нерв, из-за чего глаз практически перестал видеть. Но грамоты и благодарности он получал наравне со всеми, и никто по этому поводу не ворчал, ибо было у Потапа одно очень ценное качество, которого не было даже у Топоркова – он умел несколькими словами так обаять начальство, что оно автоматически подписывало любую нужную опергруппе бумажку.

Поэтому, скомандовав своей группе погрузку, Топорков отозвал грустного Потапа и виновато сказал:

– Андрюха, золото мое – на тебя одна надежда. Плети что хочешь, но санкцию выбей. А как выбьешь – мчись в суд и жди там моего зеленого свистка. И еще – про меня можешь трепаться с кем угодно, а Полищука прямо забудь! Вот нет у нас Полищука, и не было никогда…. Усек? Будь на связи, заодно не дай боссам ускользнуть – лови их потом! Как отзвонюсь – бери их в разработку. Скажу честно – ситуация щекотливая, самовольством попахивает отчаянно…

Потап – истинный ариец, голубоглазый блондин под два метра, отчего охотно отзывавшийся не только на Потапа, но и на Отто Скорцени – понимающе кивнул и отправился искать начальство.

А Топорков сел в микроавтобус и пожаловался трагическим шепотом подошедшему дежурному:

– Кроссовки в ГУМе выкинули… от «Версаче»… на настоящие похожи. На тебя взять?

Взгляд навстречу. Сурен

Все вышло так, как Сурен и предполагал. Неподкупный страж асфальта при виде стодолларовой бумажки даже не стал смотреть документы, спрашивать регистрацию – и так понятно, что перед ним коренной москвич.

Чисто для проформы попросил открыть багажник – интересно ведь, что возят с собой богатые люди, спросил что-то нейтральное, почти про погоду, отдал права, из которых волшебным образом исчезла купюра, и пожелал счастливого пути.

Сурен вернулся к машине, взялся за ручку двери и вдруг почувствовал, что в спине снова кольнуло. Причем куда сильнее, чем в аэропорту – даже дыхание перехватило.

Видно, он и впрямь переменился в лице, потому что инспектор вдруг перестал дежурно улыбаться и совершенно по-человечески спросил:

– Что такое? Вам плохо?

Да, плохо. Но так как у Сурена раньше никогда такого не бывало, он не мог сказать – насколько плохо. И вообще – что это за напасть такая? Сердце барахлит, или просто мышцу свело судорогой – если не знаешь симптомы, даже себе не объяснишь.

Инспектор предложил вызвать скорую помощь, правда, с места не сдвинулся.

Сурен осторожно продышался, боль отступила. Он виновато улыбнулся, сел за руль и медленно вырулил на дорогу, сразу перестав для инспектора существовать– тот уже останавливал следующую машину – Таврию с украинскими номерами.

Он отъехал километра два, когда почувствовал, что правая сторона лица начала неметь. Даже сейчас Сурен не подумал о болезни – в памяти всплыл тот, самый первый укол, еще в аэропорту. Все-таки отравили…

Надо позвонить, срочно! В таком состоянии ехать дальше – верный способ самоубийства, еще один приступ, и он просто не справится с управлением.

В затылок холодом дохнул страх. Если уж его вычислили в аэропорту, то здесь, на пустынной лесной дороге вообще в два счета найдут…, и отберут…, а после этого и жизнь будет ненужной…, раз уж даже Саркис испугался…

Впереди он увидел ответвление – вернее, просто съезд с асфальта прямо в лесную чащу. За городом такое называется грунтовой дорогой.

Решение пришло мгновенно. Сурен свернул и закачался на ухабах, вильнул рулем влево-вправо и через сотню метров оказался в настоящем лесу. Остановил машину, потянулся за телефоном и… кажется, потерял сознание.

Когда он очнулся, вокруг ничего не изменилось. Солнце также светило сквозь зелень деревьев, также пел свою песню двигатель, также лежал на пассажирском сиденье рядом с борсеткой телефон. Вот только взять его правой рукой у Сурена никак не получалось. Он мельком взглянул на себя в зеркало – и не узнал. Из зеркала на него смотрело опухшее чудище кирпичного цвета, присвоившее себе суреновские усы.

Мысли кружились словно осенние листья на ветру. Почему-то себя было почти не жалко, в самом деле – от этого же не все сразу умирают…

За стеклом выросла чья-то фигура. Сначала Сурен подумал, что это преследователи догнали, потом присмотрелся и решил – нет. Во-первых, один. Во-вторых, пешком. В-третьих, типичный Иванушка – дурачок.

Сурен махнул рукой, потом сообразил, что сквозь тонированные стекла Иванушка его просто не видит, кое-как дотянулся до нужной кнопки и опустил боковое стекло.

Что толкнуло его на дальнейшие действия – он и сам не мог объяснить, только было чувство, что это – единственно верное решение…

Взгляд исподлобья. Аналитик

Повторный звонок дежурного поставил Эдуарда Николаевича в крайне неловкое положение. С одной стороны, ребята из управления по борьбе с наркотиками делали нужное и важное дело. С другой стороны, ежемесячный приварок к скудному полицейскому жалованию Эдуард Николаевич получал именно за то, что делился со страждущими нужной им информацией. А эта информация была из разряда недешевых, однако…

Совесть Эдуарда Николаевича была совершенно спокойна. Потому что ребята из наркоконтроля были не из его ведомства. Это раз. А два – счет на невзрачной пластиковой карточке, сейчас она безопаснее толстых конвертов.

Должность Эдуард Николаевич при своем в общем немаленьком звании исполнял скромную – занимался аналитикой и прочей непонятной начальству ерундой. А что такое – аналитика? Аналитика – это в первую очередь свежая информация!

Умные люди вроде Эдуарда Николаевича еще при социализме поняли, что информация – самый дорогой товар, дороже золота и бриллиантов. Во всяком случае, легко на них меняется.

К тому же, Эдуард Николаевич был человеком не жадным, часто отпускал информацию в долг, за что ценился всеми клиентами – и государственными чиновниками, и собственным руководством, и прессой, и…

Так что в капитализм Эдуард Николаевич вступил, ничуть не пугаясь его звериного оскала.

Он посидел немного, раздумывая, кому бы эта информация могла более всего пригодиться – читай, кто больше заплатит! – потом вытащил из стола простенький мобильный телефон и пошел на улицу прогуляться.

Сим-карты в этом телефоне менялись ежемесячно, а приобретались на имена желавших подработать пенсионеров и алкашей. Конечно, если их когда-нибудь возьмут в настоящий оборот сыскари…, но о плохом думать не хотелось. Можно было закупать сим-карты пачками на рынках и вокзалах, но Эдуард Николаевич ими брезговал, потому что был твердо уверен – уж их-то сто процентов прослушивали компетентные органы.

Время от времени страну сотрясали показательные аресты всевозможных оборотней в погонах. В таких случаях Эдуард Николаевич вместе со всеми искренне возмущался и негодовал. Напугался только один раз – когда надели наручники на одного из его непосредственных начальников. Но начальник шел по делу о взятках, об утечках информации его никто не спрашивал, так что Эдуард Николаевич всего три дня попил корвалол, да и успокоился.