Жизнь Амброза Бирса (главы из книги) - Уолтер Нил

Чаще всего Бирс попадал в неловкое положение, когда притворялся, что знает языки. В ранние годы, когда он постоянно посещал паб «Майтр» в Лондоне, он изображал учёного. Он обычно вставлял иностранные слова, показывая, что хорошо знает и латинский с древнегреческим, и романские языки. Вот один из связанных с этим эпизодов – один из тех, в которых, как признавался сам Бирс, он садился в лужу.

Однажды вечером литературная группа, в которую он входил, расположилась в старом пабе «Майтр», чтобы отпраздновать прибытие из Америки Марка Твена. Все участники, за исключением Бирса, за пару дней до банкета собрались, чтобы придумать развлечение для почётного гостя. Они решили, что соотечественник Твена должен будет показать своё знание языков – такова была идея этой отвратительной шутки. Притворство всегда изгонялось из этой группы. В условленный час, за сигарами и ликёром один из англичан, Том Худ[28] поднялся и произнёс пылкую речь об Амброзе Бирсе. Он расхвалил молодого американца за глубокие знания, редкую образованность, бесподобное воображение, невероятное остроумие, которые ставили его в один ряд с выдающимся гостем и ныне покойным Эдгаром Алланом По.

«Майор Бирс, – сказал он, – я взял на себя смелость принести экземпляр вашей последней книги. Прошу вас доставить нам удовольствие и прочитать замечательный рассказ…» Название рассказа Бирс мне не раскрыл.

Бирс говорил мне, что совсем забыл о том, что в рассказе полно иностранных слов. Там были разные слова – греческие, латинские, немецкие, французские. Их было много как нигде. Забыв об иностранных словах, Бирс почувствовал, что наступил самый важный миг в его жизни: он будет читать своё сочинение этому блестящему собранию. Он, как редкостный виртуоз, начал дольче, затем крещендо, затем фортиссимо[29]. Он был на высоте! Как вдруг… Он перевернул страницу, и на развороте показались слова на четырёх разных языках, сверкавшие, как глаза гремучей змеи. Он не только не мог произнести слова на этих языках, но и не знал их значений, поскольку тщательно выбрал их из словаря иноязычных слов и выражений. Не дойдя до первого дьявольского слова, он покрылся холодным потом, задрожал, как осиновый лист, и потерял сознание. Не то, чтобы он упал на пол, просто перестал различать окружающее. Его привели в чувство раскаты издевательского смеха, к которым присоединился и Марк Твен. Бирс ненавидел Клеменса всю оставшуюся жизнь.

Но этот случай не излечил Бирса от пристрастия к иностранным словам. Это неизлечимая болезнь, которой подвержены и те, кто знает один язык, и полиглоты.

IV

С юности до конца дней Бирс страдал от ложного чувства, что ему не хватает образованности. Я больше не встречал другого интеллектуала, который бы так огорчался в присутствии человека, имеющего формальное образование. Фрейд называл это «комплекс неполноценности». В другой главе («Солдат Бирс») я расскажу о его страхе перед человеком с формальным образованием, перед человеком с дипломом и перед любым человеком, который добился славы – за исключением тех, кто был намного младше его. Сознательно или бессознательно он боялся насмешек и держал оборону. Он понимал, что нормальный юноша хотя бы до некоторой степени благоговеет перед человеком преклонных лет. Поэтому, когда он общался с юношей, он чувствовал превосходство, обычное для тех, кто преодолел зенит жизни. В свои позднее годы он собрал вокруг себя кружок мужчин и женщин, которые были моложе его лет на тридцать и больше. Они знали его, они читали многое, что он написал, они были готовы приветствовать его как мастера, без вопросов соглашаться с его указаниями и всегда выражать уважение. Эти мужчины и женщины были блестящими молодыми людьми. К тому времени, как я пишу эти строки, все они добились признания в разных сферах жизни, в частности в литературе.

Несомненно, была и ещё одна причина, почему Бирс собрал свой кружок молодых писателей. Они могли прославить его работы и его величие, помочь ему занять место в мировой литературе. Его ровесники умрут, а эти молодые писатели, художники, скульпторы, драматурги, которых он обучал, будут живы и прославят его. Его враги умрут (а почти всего писатели, которые его знали, были его врагами), а его литературные труды будут оценены по заслугам и, более того, будут истолкованы теми, кто знал его лично.

V

Часто Бирса описывали как мрачного, разочарованного, хмурого, сердитого и даже как склонного жалеть себя. Люди, которые его так описывали, утверждали, что он не получил заслуженного признания. Какой-то острослов и любитель аллитераций дал ему прозвище «Горький Бирс»[30]. Он не был ни едким, ни мрачным, ни разочарованным, ни хмурым, ни сердитым, ни склонным жалеть себя. Он был художником и понимал, что его художественный дар велик. Он был достаточно умён и понимал, что его способности выше, чем у обычных людей. Он знал, что у него превосходный, хорошо организованный ум, что из всех великих людей этого мира у него больше всего заслуг. К тому же он верил, что придёт время, и коллеги его признают – может быть, через много лет после смерти, но это произойдёт. Разве для него имело значение, что литературные крестьяне курят фимиам в храме, допустим, Уильяма Дина Хоуэллса[31], названного современниками «старейшиной» американской литературы? Что литературные крестьяне восхваляют друг друга? Что эти крестьяне ищут лести у ещё более низких литературных рабов? Это не имело никакого значения. Он улыбался, когда проходил мимо этих скромных тружеников, которые осуждали его или пренебрегали им, которые сгибали спины под грузом банальностей, предназначенных для других рабов. Более того, он нередко поднимал свою палку, бил этих рабочих по голове, колотил по ляжкам и укоризненно хмурился, когда поражённые парни вопили от боли. Но если эти тёмные рабы хотя бы один миг думали, что их проклятия ранят Бирса, они ничего не знали об этом человеке. Если кто-то заявляет, что знал Бирса, но называет его разочарованным, можете быть уверены, что он не знал ни Бирса-человека, ни Бирса-писателя.

Джордж Стерлинг[32] сочинил несколько стихотворений о Бирсе. В своём сонете он описал торжественное спокойствие, с которым Бирс стоит посреди своих очернителей:

Амброзу Бирсу

Я видел статую на базарной площади –

Награду за жизнь, полную благородного труда.

Сурово сиял мрамор, который должен преодолеть

Забвение, несмотря на осквернённое подножие.

Мимо него шагал угрюмый торгаш, оставляли следы

Собаки – временное мучение,