Закон сохранения - Андрей Звонков

Зав производством, довольно молодой мужчина, в белоснежном халате и пилотке, смущенно поднялся и разводил руками. Главный продолжал: — Как вы можете объяснить факт хищения?

Зав производством или по-простому — шеф-повар, выдавил:

— за всеми невозможно уследить, Рашид Шарифович. Я ежедневно контролирую закладку, все в порядке. Продукты отпускаются нормально. И, кстати, все эти продукты были куплены в соседнем магазине. У меня есть чеки на всю сумму. — зав производством извлек пачку чеков, которые он в шесть утра вместе с директором магазина пробил на кассовом аппарате вчерашним числом. Деньги он внес из своего кармана.

— Все это ваши работники купили в магазине? — Главный поднял со стола бумажку: — общее число продуктов таково: шесть килограммов масла сливочного, четыре с половиной килограмма вырезки говяжей, пятнадцать килограммов сосисок, шесть килограммов сахара, вареной колбасы четыре батона на шесть с половиной килограммов. Четыре килограмма риса. Крупы перловой два килограмма, Гречневой крупы четыре килограмма, Лука репчатого три килограмма… — Главный перевел дыхание, — и это еще не все, там зелени разной еще шесть пунктов и два килограмма поваренной соли. Вам не кажется, что люди с зарплатой в тысячу — тысячу пятьсот рублей такими объемами покупать не в состоянии. Хотя, это уже не важно. К сожалению, одна из женщин написала чистосердечное признание.

Шеф-повар заломил ручки. Об этом он еще не знал. В отчаянии он простонал:

— Наверное, ее запугали, запутали. — Главный смотрел на эти мучения с явным удовольствием.

Кабанов все это время чиркающий карандашиком в блокноте, сложил все килограммы и разделил на пять, получилось больше десяти на человека. Учитывая, что четверо из них женщины пенсионного возраста, получалось довольно сурово. Интересно, а они по столько каждый день выносят? Или в УБЭП знали, что именно вчера вечером надо их брать? Позвонить, что ли Максакову?

Максаков Александр Сергеевич — начальник УБЭП округа полковник милиции, год назад благодаря решению врача скорой помощи попал в отделение Кабанова, а не в центральный госпиталь ГУВД со свежим инфарктом, от которого через сутки после кабановского лечения не осталось и рубца на кардиограмме. С тех пор Максаков считал себя должником Наф-Нафа, к праздникам присылал пакет с одной двадцатой ведра "Смирновской" и копченостями. И позванивал, приглашая то на рыбалку, то на охоту. О назначении Кабанова начмедом клиники, наверное, знал. Но не позвонил. Почему? Виталий Васильевич задумался и не слышал, что главный закончил возить мордой по столу Шеф-повара, и велел всем идти.

— Все свободны, Виталий Васильевич, или вам есть, что сказать?

— Нет. — Кабанов поднялся, понимая намек главного " Ну, давай, позвони Максакову, тебя он послушает, и ты станешь своим в доску, и уже не и.о. а просто начмед", — К сожалению, я никак не могу это событие комментировать. Видимо, не красть они не могут.

Главный опять надел непроницаемость на физиономию.

Днем Кабанову позвонил Максаков.

— Здарова, Док! — прорычал полковник. — Поздравляю с новым назначением! Я звонил в отделение, а мне говорят, ты в начальниках уже! Хорошо хоть телефон дали, не пришлось по своим каналам искать. Ну, как ты там?

— Привет, — Кабанов был рад, что полковник бодр и свеж. — Все нормально.

— Да ладно — нормально! Я тут отъезжал на пару недель, а мои ухари наехали на вашу харчевню. Правда, жалоб от больных столько навалило, что не наехать не могли. — Максаков приглушил тон, — я тебя не подставил?

— Нет, Саша, все нормально. — Кабанов невольно тоже перешел на полушепот, — я до пищеблока не касаюсь. Не моя епархия.

— А как же пробы снимать? — Максаков знал все тонкости досконально.

— Утром и вечером пробы снимают дежурные врачи, а в обед ходят главный с замшей по хирургии. Саш, мне все это до фонаря. Чего ты хочешь?

— Да так, сегодня на летучке доложили об успехах, вот и решил позвонить, посоветоваться. Все ж таки, пока я у вас лежал, кормили неплохо.

— Еще бы! Шеф-повар сегодня тряс пачкой чеков, убеждая главного, что они все это купили для дома.

— Ага. А эта, как ее, Сафронова Евдокия Ивановна, кореньщица, накатала ЧП, — Максаков перевел, — чистосердечное признание. Уже дело завели. Что скажешь?

— А чего ты от меня ждешь? Я ей не родственник. Раскаялась? Хорошо. — он понимал, что Максаков ждет от него просьбы похерить эту бумажку с признанием кореньщицы. Но не дождется. — В конце концов, и без того на кормежку больных выделяются слезы, а они еще и прут у них!

— Ну, как скажешь. Я передаю дело в прокуратуру.

Кабанов пожал плечами.

— Передавай.

— Слушаюсь, доктор. Ты как насчет рыбалки? Найдешь пару дней? — Максаков был в своем репертуаре. Виталий Васильевич понял, что теперь не открутиться. Придется ехать.

— Найду.

Полковник обрадовался, словно ребенок.

— Все, заметано! Я те позвоню. Возьмешь дня три, махнем на Волгу, накормлю шашлычком из осетрины! Ты чуешь?

— Чую. — и Кабанов потянул ноздрями, будто и в самом деле чуял аромат шашлыка.

— Ну, до встречи!

— Пока.

Такой вот разговор. Перепуганная насмерть кореньщица пишет чистосердечное признание. Главный знает. Шеф-повар знает. Эта писулька у них словно кость в горле. А Кабанов только что ее пропихнул насколько возможно глубже. Ну их к черту!

Полдня Виталий Васильевич разбирал огромные пачки накопившихся историй, читал, выписывал ляпы, делая пометки для замечаний лечащим врачам и заведующим отделениями. В обед вскипятил чайник, запер дверь, позвонил в секретариат и предупредил: "Меня нет полчаса". Развернул пару бутербродов. Слушая новости по радио, прихлебывал чай. В дверь один раз крепко стукнули. Кабанов решил, пока не доем — не открою.

Убравшись, он прополоскал рот последним глотком чая, и отпер дверь. Кабанов не успел сесть за стол, как к нему, не спросясь, вошел мужчина. Как определил доктор Наф-наф — из новых русских. Двубортный пиджак клубный, с металлическими пуговицами, черная рубашка без воротника, поверх нее золотая цепь, не очень толстая, но очень красивого плетения без креста, как это часто бывает, на пальце перстень "гайка" с камушком. Лет ему около тридцати, стрижка дорогая, очки не темные но дымчатые в золотой оправе. Кабанов приготовился, что его начнут просить насчет места в одноместной палате и денег предлагать.

Вошедший, не представившись, спросил:

— Вы — Кабанов?

— Да. А чем могу?

— Мне сказали, вы можете помочь моей матери.

— А что с ней?

— Ее вчера замели, — неожиданно сказал посетитель. Он говорил довольно правильно, не прибегая ни к распальцовкам, не употребляя ни "типа", ни "чиста", ни "конкретно". Только это — "замели" диссонировало.