На задворках Солнечной системы - Михаил Михеев

Хорошо еще, разведке нет смысла каждый раз запрашивать санкцию у Конгресса. Развели бы бюрократию – и упустили момент, там любой, даже самый срочный вопрос мурыжат годами. Из-за того и войну в свое время проиграли. К счастью, серьезные люди демократию одобряют и поддерживают, но не практикуют. Тем не менее, этот раунд Большой Игры надо оставить за собой любой ценой. Главное, не выпустить русских к звездам!

Борт исследовательского корабля «Седов». Двенадцать дней после старта

Поразительно, насколько быстро жизнь вошла в колею. Басов даже не перестраивался, режим на корабле оказался таким же, как и на базе, не потребовалось привыкать. Разве что экипажу пришлось распределить вахты, хорошо еще, в полете у них была полная взаимозаменяемость. Но, опять же, нельзя сказать, чтобы это кого-то чрезмерно напрягало – дежурили по одному, автоматика была на высоте. А научной группе оставалось только поддерживать физическую форму да убивать время, что каждый делал по-своему. Басов в основном перечитывал книги, до которых при его обычном ритме жизни не доходили руки, изредка разбавляя их узкоспециализированной литературой. Правда, именно что изредка – он всерьез подозревал, что будущий объект исследований весьма отличается от того, что можно узнать из книг. Почему он был в этом так уверен? Да просто геологическое строение каждой из исследованных планет Солнечной системы всерьез отличалось от всех остальных. Иной раз даже общих закономерностей не наблюдалось. Так что прилетим – посмотрим. Исходя из этой философской мысли он и валялся на койке, либо ходил в небольшой, но великолепно оснащенный спортзал. Ну, и с коллегами общался, куда же без них.

Кстати сказать, в том, что они долетят, Басов все же сомневался. Во-первых, из-за предстоящих испытаний двигателей, а во-вторых… Во-вторых, он все чаще открывал сумку или ящик стола и рассматривал свой незадокументированный груз. Поразительно, в самолете при посадке чуть ли не насквозь просвечивают, а здесь даже не спросили, что он взял с собой, и это наводило на мрачные размышления.

Чем уж занимались остальные, он старался не интересоваться. Принципиально – им лететь два, а может, и все три месяца, надоедят еще друг другу. Как, интересно, раньше люди в такие полеты отправлялись? Они ведь длились годами… Хотя, конечно, коллектив достаточно большой – это плюс. Есть, кому и чем заняться.

Серегин, к примеру, играл на гитаре. Много и с чувством. Не то чтобы он был виртуозом, но и не три блатных аккорда, так, нормальный средний уровень. Мог изобразить любую песню, причем не фальшивя или хотя бы почти не фальшивя. Так что по вечерам в кают-компании были вполне пристойные музыкальные вечера. Кстати, он оказался не единственным, кто умел извлекать из деревянного резонатора пристойные звуки. И сам Басов мог, научился еще в студенчестве и отточил в походах, и Иванов, и Романов… Исмаилов тоже умел, но не слишком любил. А лучше всех, к удивлению экипажа «Седова», играла Кривоносова. Эта крыска обладала на удивление хорошим слухом, да и голосом ее бог не обидел. В общем, нормально получалось.

Кстати, Басов, конечно, руку на отсечение не дал бы, но у их астрофизика, похоже, с Серегиным развивался вялотекущий роман. Даже интересно, что он в ней нашел, хотя о вкусах, как говорится, не спорят. Да и вообще, с учетом дефицита женского пола на борту возможны были любые коллизии. Вон, за Петровой активно ухлестывал Исмаилов, хотя вроде бы совершенно без ответных симпатий. А еще вокруг нее крутился Тимбитханов, с которым она уже не в первую экспедицию летела. И Павлов какие-то телодвижения делал… Шекспир отдыхает, в общем.

За Демьяненко ходили аж двое – Иванов и Коршунов. Это не считая самого Басова, который, правда, больше интересовался насчет поболтать – второй пилот оказалась на удивление интересным собеседником. Правда, разговорить ее изначально было трудно, но сейчас вроде бы оттаяла. Что-то у этой женщины было за душой. Непонятно что, правда, но жить и нормально общаться с другими людьми ей это всерьез мешало. Веселая жизнь, короче, и лишь Романов выпадал из общей картины. Командир упорно крепился, это ему по должности было положено, да еще и ловко сглаживал острые углы, которые в маленьком коллективе неизбежны.

А так, полет шел исключительно ровно, четко по плану. Разогнавшись на гравитационных двигателях и уйдя от планеты, «Седов» перешел на классическую реактивную тягу, а затем в свободный полет. Если бы не было поляризатора гравитации, они бы вначале по креслам от ускорения размазывались, а дальше всю дорогу, пока корабль шел без ускорения, в невесомости плавали, но сейчас полет проходил в комфортных условиях. Разве что каюты невелики, ну да это ерунда, даже на Земле, особенно в экспедициях, иной раз бывало хуже, а по молодости, помнится, и вовсе случалось, что куча соснового лапника за роскошь шла. В общем, жаловаться было не на что. До сегодняшнего дня.

С утра его разбудил сигнал тревоги. Противный такой звук, вроде бы и негромкий, но жестоко режущий уши. Басов вскочил, будто ужаленный, приложился головой о верхнюю полку, на которую закинул свои вещи, зашипел от боли… Да что там случилось? Рывком натянув комбинезон, он привычным движением защелкнул широченный пояс, ощутил знакомую, успокаивающую тяжесть кобуры. Пистолет он привык носить во время экспедиций, где была велика вероятность нарваться на медведя, и потому всегда имел его при себе. Большинство русских, конечно, имели дома оружие, благо право на его свободное ношение прописали в Конституции еще сорок лет назад, но вот привычка таскать его с собой постоянно выработалась далеко не у всех. Тем более здесь, на корабле, да еще и тяжелые штатные дуры. Вот и сейчас, среди оказавшихся в коридоре пистолет был только у него да у Демьяненко.

Коридор был сравнительно узким. Разумеется, он не шел ни в какое сравнение с переходами станций, в которых годами вынуждены были обитать первопроходцы земной орбиты, но все же собравшемуся здесь экипажу было тесно. Хорошо еще, что освещение было организовано очень грамотно и люди при всем желании не могли загородить друг другу свет, но плечами и задницами толкались капитально.

Дверь в каюту Тимбитханова была распахнута настежь, но из-за спины Иванова, закупоривающего проход, словно гигантская пробка, ничего было не разглядеть. Впрочем, уже через пару минут он буквально шарахнулся, выпуская Серегина, и Басов успел рассмотреть лежащего на кровати штурмана. Глаза его были открыты и смотрели в потолок, лицо бледное и какое-то странно неподвижное. От этого зрелища Басову почему-то стало жутко, да и не ему одному, похоже, дышащий в спину геологу Исмаилов шарахнулся назад.

– Кончено… – Серегин какими-то невероятно четкими, замедленными движениями вытирал руки. Пропитанная спиртом салфетка благоухала, и этот запах почему-то вдруг показался Басову отвратительным. Лицо доктора, обычно веселое, напоминающее формой луну с мелкими кратерами оспин, сейчас осунулось, черты его заострились.

– Что? – хрипло выдохнул Романов, совсем потерявшийся за спинами более рослых товарищей.

– Инфаркт. Обширный. Вскрытие даже делать смысла нет, хватит томографии.

– Но так же не бывает. Заснул и не проснулся – это у стариков…

– Да у кого угодно, – устало отмахнулся доктор. – Ночью приборы в течение часа фиксировали резкие колебания магнитных полей. От этого и на Земле наблюдается увеличение количества инфарктов, а уж здесь… Э-эх!

Все молчали. Да и чего было говорить? Басов не мог представить Тимбитханова мертвым. Видел – а представить не мог. Всегда сдержанный, спокойный, их штурман не был душой компании – но и представить экипаж без него… А главное, абсолютно здоровый человек, призер Континентальных игр, с легкостью отрывающий от земли колоссального веса штангу! И вот он лежит в каюте, кукла в человеческий рост, в которой нет ничего живого.

В этот день на корабле царило молчание. Разговаривали только по делу, никакого веселья, никаких улыбок, пустовал спортзал. Даже обедать ходили порознь, стараясь не сталкиваться с остальными и не смотреть друг другу в глаза. Смерть товарища, неожиданная и нелепая, подействовала на людей угнетающе. Басов валялся на койке, бездумно глядя перед собой, и даже читать не пробовал. Смерть товарищей он видел. Не раз, откровенно говоря, видел, но впервые это вызвало у него такой набор эмоций. Остальные, похоже, также ощущали нечто подобное, и вокруг корабля словно бы сгустилась темная, почти физически ощутимая мрачная аура.

Уже вечером Басов зашел в кают-компанию выпить кофе. Спать не хотелось абсолютно, на корабле стояла давящая вязкая тишина, даже дверь в рубку была наглухо задраена. Профессор думал, что он последний и никого здесь больше не предвидится, но ошибся. На глубоком мягком диване, стоящем в углу, сидела Петрова, отрешенно глядя перед собой.