Неженское дело - Филис Джеймс

– Я не могу больше мучиться неопределенностью, – возразил ей сэр Роналд. – Мой сын мертв. Мой сын! И если я каким-то образом виноват в этом, я должен это знать. А если в его смерти повинны другие, я хочу знать, кто и почему.

– Он не оставил никакой записки?

– Записку-то он оставил, но она ничего не объясняет. Вот что было на листе, найденном в его пишущей машинке.

Мисс Лиминг начала негромко декламировать: «Томительно долго спускались мы извилистым подземельем, и вот увидели под собой пустоту, бескрайнюю, как опрокинутые небеса, и на корнях растений повисли над бездной; я сказал: „Бросимся в пустоту и посмотрим, есть ли в ней Провидение“.[2]

Звук ее низкого, хрипловатого голоса затих. Все трое молчали. Затем, обращаясь к Корделии, сэр Роналд сказал:

– Вы называете себя детективом, мисс Грей. Что вы умозаключаете из всего этого?

– Только то, что ваш сын читал Уильяма Блейка. Разве это не из его «Венчания рая и ада»?

Сэр Роналд и мисс Лиминг переглянулись.

– Да, так мне сказали, – сказал сэр Роналд. Корделия подумала, что нежные, лишенные мотивов отчаянья или насилия строки Блейка были бы скорее к месту для утопленника или смерти от яда – более церемонных путей ухода из жизни, чем грубая петля. И все же была здесь и аналогия с падением, с полетом в небытие. Но это ненужные фантазии. Он выбрал Блейка и петлю. Возможно, у него не было другого пути и действовал он скорее всего импульсивно. Что любил говаривать в таких случаях старший инспектор? «Никогда не позволяйте своим версиям обгонять факты». Сначала надо будет осмотреть коттедж.

С ноткой нетерпения в голосе сэр Роналд спросил:

– Вам не нравится предложенная работа? Корделия посмотрела на мисс Лиминг, но та отвела взгляд в сторону.

– Нет, я согласна работать, – сказала Корделия, – но только до сих пор не уверена, всерьез ли вы мне это предлагаете.

– В противном случае я вообще не стал бы с вами разговаривать.

Корделия сказала:

– Подумайте, что еще вы могли бы мне сообщить. Самые обычные вещи могут иметь значение. Был ли ваш сын здоров? Не было ли у него неприятностей в университете, каких-нибудь сердечных неурядиц? Может быть, ему не хватало денег?

– По достижении двадцатипятилетия Марк должен был унаследовать значительное состояние своего деда по линии матери. А до той поры он получал от меня вполне приличное содержание. Правда, после того, как он ушел из университета, он вернул переведенные мною деньги обратно на мой счет и велел служащим банка поступать так же с переводами, которые будут приходить впредь. Очевидно, что последние недели своей жизни он располагал только тем, что зарабатывал сам. Врач, производивший вскрытие, не обнаружил у него никаких болезней, а куратор из университета сказал, что с учебой все было в порядке. О его амурных делах я ничего не знаю. В них он меня не посвящал – да и какой современный молодой человек откровенничает с отцом? Но если у него и были любовные похождения, то я уверен, что увлекался он женщинами.

Мисс Лиминг еще раз прервала созерцание сада, чтобы воскликнуть:

– Мы же ничего не знали о нем, ничего! Зачем же теперь, когда его нет, начинать копаться в этом?

– А его друзья? – спокойно продолжала Корделия.

– Здесь они бывали редко, но двое приезжали на похороны: Хьюго Тиллинг, который учился вместе с Марком, и его сестра – аспирантка из Нью-Холла. Ты не помнишь ее имени, Элиза?

– Софи, Софи Тиллинг. Марк как-то приезжал сюда с ней обедать.

– Расскажите мне еще немного о вашем сыне. Где он учился?

– В пять лет мы отдали его в подготовительный интернат. Не мог же я позволить малышу бегать по лаборатории без присмотра! А затем по желанию его матери – она умерла, когда Марку было всего девять месяцев, – он пошел в школу фонда Вударда. Моя жена была человеком набожным и хотела, чтобы мальчик воспитывался в религиозных традициях, однако, насколько мне известно, это ему нисколько не повредило.

– Ему было хорошо в интернате?

– Не хуже и не лучше, чем всем мальчишкам его возраста. Это имеет какое-нибудь отношение к делу?

– Любая деталь может оказаться важной. Понимаете, мне необходимо знать о нем как можно больше.

Что говорит учение сверхопытного и всезнающего старшего инспектора: «С мертвецами нужно знакомиться как можно ближе, узнавать о них все. Пустяков здесь нет. Мертвые могут говорить. Они порой выводят прямо на убийц». Но, конечно, в этом случае об убийцах речи не было.

– Я была бы признательна, – сказала Корделия, – если бы мисс Лиминг отпечатала всю эту информацию, прибавив название колледжа и имя куратора. Да, еще мне понадобится записка, в которой вы подтвердите, что я занимаюсь сбором информации по вашему поручению.

Он выдвинул левый ящик письменного стола, достал лист бумаги, написал на нем несколько строк и протянул Корделии. Печатный гриф гласил: «От сэра Роналда Кэллендера, Гарфорт-хаус, Кембриджшир». Ниже была сделана следующая надпись: «Предъявитель сего, мисс Корделия Грей, уполномочена от моего имени наводить справки относительно обстоятельств гибели моею сына, Марка Кэллендера». Подпись. Дата.

– Что-нибудь еще?

– Вы упомянули, что в смерти вашего сына кто-то может быть виновен. Вы что, не согласны с выводами следствия?

– Следователь сделал заключение на основе фактов, которыми он располагал. Никто и не ждал от него большего. Вас я нанимаю, чтобы вы попытались установить истину. Надеюсь, теперь у вас есть все, что нужно? Не думаю, чтобы мы могли сообщить вам что-то еще.

– Мне может понадобиться фотография. Хозяева посмотрели друг на друга растерянно.

– Фотография… У нас есть фотография, Элиза?

– Где-то валяется его паспорт, но я не помню точно где. Впрочем, у меня есть еще тот снимок, который я сделала в саду прошлым летом. По-моему, на нем он получился очень хорошо. Сейчас принесу.

Когда она вышла, Корделия сказала:

– А я, если позволите, хотела бы посмотреть его комнату. Каникулы он проводил здесь?

– Очень редко, но комната у него, конечно, была. Я покажу вам ее.

Комната находилась на втором этаже в задней части дома. Как только они туда вошли, сэр Роналд словно забыл о существовании Корделии. Он встал лицом к окну, как будто ни гостья, ни окружающая обстановка его больше не интересовали. Комната ничего не сказала Корделии о взрослом Марке. Это была спартански обставленная спальня школьника, и казалось, что здесь годами ничего не меняли. У одной из стен стоял невысокий стеллаж с обычным набором игрушек: плюшевый мишка без глаза, паровозы и грузовики из крашеного дерева, Ноев ковчег, палуба которого заполнена крошечными зверушками, яхта с кривым обвисшим парусом. Верхние полки были заняты книгами. Корделия их просмотрела. Стандартная библиотека ребенка из семьи среднего класса. Проверенная классика, переходящая от поколения к поколению, традиционный набор сказок из арсенала нянюшек и матерей. Корделия прочитала все это уже почти взрослой. В ее заполненном комиксами и телевидением детстве для книг места не было.

– А где книги, которые он читал в последнее время? – спросила она.

– Они в подвале в ящиках. Он прислал их сюда на хранение, когда бросил университет, но у нас не хватило времени, чтобы их распаковать. Честно говоря, я и не видел в этом большого смысла.

Спускаясь вниз, они встретили у подножия лестницы мисс Лиминг. Она внимательно наблюдала за ними. Взгляд был таким напряженным, что Корделии показалось: сейчас она скажет что-то важное. Но она отвернулась, плечи ее поникли, и все, что она сказала, было:

– Я нашла фотографию. Попрошу ее вернуть, когда работа будет закончена. Я положила ее в конверт вместе с информацией для вас. Поезда до Лондона раньше половины десятого все равно нет. Может быть, вы отобедаете с нами?

Обед состоял из странной смеси изысканных блюд и самых непритязательных, причем создавалось впечатление, что сделано это сознательно. За столом собралось десять человек: сэр Роналд, мисс Лиминг, Крис Ланн, гость дома – какой-то профессор из Америки, чье непроизносимое имя Корделия сразу же забыла, и пятеро молодых ученых. Все мужчины, включая и Ланна, были в смокингах, а мисс Лиминг пришла в длинной атласной юбке и гладкой блузке с короткими рукавами. Это сочетание хорошо подчеркивало бледное серебро ее волос и почти бесцветную кожу лица. Корделия была смущена, когда мисс Лиминг оставила ее одну и отправилась наверх переодеваться. Она пожалела, что не может сменить свой туалет. Мысль о том, что недостаток элегантности искупается молодостью, ей в голову не пришла.

Умыться ее привели в спальню мисс Лиминг, где ее поразил контраст между аскетичной обстановкой самой комнаты и пышной роскошью примыкавшей к ней ванной. Изучив в зеркале свое утомленное лицо и освежив помаду на губах, она подумала, что недурно было бы воспользоваться тенями. Не без некоторого чувства вины она быстрым движением выдвинула верхний ящик туалетного столика. Он был забит самой разнообразной косметикой: старой губной помадой давно вышедших из моды цветов, полупустыми тюбиками крем-пудры, карандашами для век, початыми флакончиками духов. Порывшись среди всего этого, она нашла то, что требовалось. Эффект оказался поразительным. Конечно, с мисс Лиминг ей не тягаться, но по крайней мере теперь она выглядела лет на пять старше. Беспорядок в ящике удивил ее, и она с трудом справилась с искушением проверить: неужели в гардеробе и в остальных ящиках такой же кавардак? Как непоследовательны и потому так интересны люди! Кто бы мог подумать, что эта разборчивая и с виду безукоризненно аккуратная женщина может мириться с таким хаосом?