Временная вменяемость - Роуз Коннорс

— Кофе.

— А поесть?

Я оборачиваюсь к нему и, увидев, какое у него лицо, не могу сдержать улыбку. Как можно не хотеть есть — этого Гарри понять не в состоянии.

— А, дошло, — говорит он и идет к выходу. — Ты хочешь есть не меньше моего. — Оглядывается на меня через плечо и хитро прищуривается. — Только львица лучше охотится на голодный желудок.

Требование нуллификации. В тот самый день, когда все произошло, я сразу поняла: защитник будет просить присяжных не признавать действующий закон и оправдать Бака Хаммонда, даже если факты, доказывающие его вину, неопровержимы. И тогда же пожалела беднягу адвоката, который окажется в столь затруднительном положении. И пожалела бы куда сильнее, знай я, кто окажется этим адвокатом.

Разумеется, мы не декларируем эту позицию. Официально мы строим защиту на том, что наш клиент находился в момент совершения преступления в состоянии аффекта. И предоставим свидетельства экспертов. Возможно, присяжные согласятся с тем, что Бак действительно на короткий период времени потерял способность здраво оценивать ситуацию и поэтому преступил закон.

Но обычно присяжные не любят, когда защита строится на признании временной невменяемости. Слишком уж это удобная отговорка. И самое важное, Баку Хаммонду эта идея тоже не по душе. Он говорит, что не будет нам в этом содействовать. И сообщит присяжным, что знал, на что идет. А еще — что, будь у него такая возможность, завтра бы сделал то же самое. На что я могу возразить, что это только подтверждает его болезненное состояние.

Впрочем, не сейчас. Сейчас передо мной стоит задача обрисовать ситуацию в общих чертах, сообщить присяжным леденящие душу факты, которые они должны иметь в виду, выслушивая свидетелей обвинения. Моя задача — чтобы каждый из них, анализируя показания, представил себя на месте Бака Хаммонда. Моя задача — помочь им прийти к выводу: любой из них, окажись он на месте Бака Хаммонда, тоже спустил бы курок.

В завершение вступительной речи Стэнли показал видеозапись. Присяжные молча следили за тем, как вертолет садится в аэропорту Чатема. Они, застыв, смотрели, как спускается Гектор Монтерос в наручниках, в сопровождении охранников. И все они, затаив дыхание, наблюдали за Баком Хаммондом, выступившим из тени. Ни один из них не дрогнул, когда Бак достал ружье и прицелился. Но они все вздрогнули, когда пуля угодила Монтеросу в висок.

Стэнли, дай ему волю, прокручивал бы эту запись еще и еще. Но на предварительном разбирательстве судья разрешил только два просмотра. Стэнли показал запись в первый день и наверняка завершит ее демонстрацией свое заключительное слово.

Стэнли садится, я встаю и откатываю столик с телевизором от скамьи присяжных. Встаю лицом к присяжным.

— Семилетний Билли Хаммонд всю свою короткую жизнь прожил на берегу океана, — тихо говорю я. — Он обожал рыбалку.

Четырнадцать пар глаз смотрят на меня. И эти глаза напоминают мне о том, почему я когда-то решила стать юристом, почему считаю, что нет призвания благороднее. Даже сейчас, усталая и измученная, я стою и испытываю благоговейный трепет перед этим фрагментом пазла, который зовется системой уголовного права. Сколько бы ни было в этой системе недостатков, это жюри — настоящий клад. Эти четырнадцать добросовестных граждан изо всех сил будут стараться принять верное решение.

— Девятнадцатого июня, — говорю я им, — всего полгода назад, семилетний Билли Хаммонд зашел на кухню — с удочками и наживкой. Он сказал маме, что идет на берег.

Я показываю на Патти Хаммонд, которая сидит в первом ряду. Присяжные смотрят на нее. Она — очень интересная женщина, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Но по морщинкам у глаз, по горько опущенным уголкам рта видно, как она страдает. И выглядит гораздо старше своих двадцати девяти лет, гораздо старше, чем была 18 июня.

— Во время процесса вы услышите показания Патти Хаммонд, — сообщаю я присяжным. — Она расскажет вам, как дала Билли леденец и поцеловала его. — Выдержав короткую паузу, я продолжаю: — Больше она его не видела. И никогда не увидит.

Стэнли вскакивает со стула.

— Ваша честь! — визжит он. — Мне очень не хотелось прерывать вступительную речь моей коллеги. Но, боюсь, мы удаляемся от темы.

Возражения Стэнли — фальшь чистой воды. Поскольку мы строим защиту на временной невменяемости, мы имеем право обсуждать практически все, что могло повлиять на душевное состояние Бака Хаммонда в дни, предшествовавшие выстрелу. Реплика Стэнли наводит меня на мысль о том, что, возможно, перспектива нуллификации беспокоит его больше, чем я предполагала.

— Я считаю это допустимым, — говорит судья Лонг. — Это имеет отношение к состоянию подзащитного, что на данном процессе является вопросом первостепенным.

Я продолжаю вступительную речь. На возражения Стэнли я не откликнулась никак, даже в его сторону не посмотрела. Надеюсь, до присяжных дошло мое молчаливое послание. Мол, Джей Стэнли Эдгартон Третий здесь веса не имеет. Слушайте мудрого судью. И слушайте меня.

— Есть причина, по которой Патти Хаммонд никогда больше не увидит своего сына, есть причина, по которой Билли Хаммонд никогда уже не пойдет на рыбалку. — Я подхожу к Баку, встаю у него за спиной, но так, чтобы присяжные видели и его, и Патти. — Есть причина, по которой Билли Хаммонд никогда уже не отпразднует свой восьмой день рождения.

Патти всхлипывает, а Стэнли встает — с таким видом, будто ему нанесли личное оскорбление.

— Сядьте, мистер Эд-гар-тон Третий, — говорит судья.

Стэнли, издав тяжкий вздох, садится и, глядя на присяжных, качает головой, а внимание присяжных переключается с Патти на него. Мне хотелось, чтобы они смотрели на Патти, но театральные эффекты Стэнли возымели действие. Он тянет одеяло на себя. Я подхожу к присяжным и жду, когда они снова будут готовы меня слушать.

— И имя этой причине — Гектор Монтерос.

Стэнли снова вскакивает.

— Ваша честь, еще раз вынужден прервать свою коллегу, но госпожа адвокат высказывает предположения, которые не доказаны следствием.

— Это не так, судья, — говорю я.

Судья Лонг поднимает руку, призывая нас со Стэнли умолкнуть, и оборачивается к присяжным. Они обращаются в слух.

— Леди и джентльмены, — говорит он. — Пожалуй, мне следует объяснить вам, чем является вступительная речь. Но для начала, — он ослепительно улыбается, — я объясню, чем она не является.

Я тихонько возвращаюсь на свое место рядом с Баком и наливаю себе стакан воды. Когда начинается монолог судьи Леона Лонга, хор отступает к кулисам. Но Стэнли, похоже, решил ему подыграть. И продолжает стоять.

— Вступительная речь — это не прения сторон, — говорит судья и смотрит на нас со Стэнли. — Хотя по тому, что вы успели услышать, вы могли прийти к противоположному выводу. — Присяжные смеются, а судья Лонг спокойно откидывается на спинку кресла и продолжает улыбаться. — Вступительная речь — это и не представление доказательств. Это всего лишь возможность поговорить с вами. Она дается и обвинению, и защите. — Судья наклоняется к присяжным и доверительно добавляет: — Все мы знаем, как юристы любят поговорить.

Присяжные снова смеются, судья тоже. Стэнли же нервно переминается с ноги на ногу и проводит ладонью по своему внушительному черепу.

Гарри шепчет мне:

— Отложи выступление.

— Отложить? — удивленно переспрашиваю я.

Он смотрит на меня в упор. Это не шутка.

Защитник не обязан произносить вступительную речь в начале процесса. Он может отложить выступление. В уголовных процессах это может оказаться полезно. Обвинитель находится в неведении, не знает, какую стратегию выбрал защитник. Кроме того, у защитника появляется возможность дважды нанести удар, выявив слабость предъявленных обвинений: первый раз — когда прокурор изложит свои обвинения, и второй — в заключительном слове.

Но защитники редко откладывают вступительную речь. Слишком велик риск. Если защитник слишком долго не делится с присяжными своей точкой зрения, он может и опоздать. Есть опасность, что прокурор первым успеет убедить их. Гарри это известно не хуже, чем мне.

— Зачем откладывать?

— Ты больше ничего не можешь сделать. — Гарри придвигается еще ближе. — Ты достаточно рассказала им про Монтероса и возбудила их любопытство. Судья им сказал, что ключевой вопрос на этом процессе — душевное состояние Бака. Что еще ты можешь добавить?

Разумеется, ничего. Гарри прав.

— Но теперь уже поздно откладывать выступление.

Гарри качает головой:

— Стэнли со своими протестами не давал тебе договорить. Скажи судье, что тебя слишком часто перебивали. Скажи, что в таком случае ты предпочтешь отложить речь.

Судья Лонг закончил беседовать с присяжными. Теперь он смотрит на нас, ждет, когда мы перестанем шептаться.