Грамши - Александр Големба

В этом Антонио Грамши, студент-филолог и юный социалист, нисколько не сомневался.

Это было время подъема рабочего движения. Рабочие бастуют; перед туринским вокзалом они опрокидывают трамваи.

Университет

Антонио идет в университет пешком: он должен аккуратно посещать лекции, дабы удостоиться очень высокой средней оценки. Иначе ему не видать стипендии, и пускай эти семьдесят лир представляют собой чрезвычайно скромную сумму, больше ему не на что рассчитывать. Вот разве что отец иногда высылает лир по пятнадцать-двадцать. Но этим все и ограничивается. Несколько лет спустя, будучи уже известным журналистом, Антонио, в одной из своих статей сделал следующее полушутливое признание: «Найдите в Турине трактир с полным пансионом, где вы могли бы есть и спать, стирать и гладить белье за 90 лир в месяц! И если вы нашли такое место и заработали эти 90 лир, вам нужны еще деньжата, чтобы платить за одежду. А ведь бывают нужны еще и другие вещи — и впрямь не единым хлебом жив человек!»

И Антонио бегает по урокам, которые устроил ему профессор Космо. По-видимому, Умберто Космо порою и ссужал деньги ему и другим нуждающимся студентам, выручая их в минуту жизни трудную. А этих трудных минут в существовании небогатых туринских студентов бывало предостаточно. И все-таки манкировать лекциями не полагалось. На них полагалось присутствовать по возможности всем, и уж во всяком случае стипендиатам.

Впрочем, лекции туринских профессоров и сами по себе весьма интересны. И Антонио внимательно слушает лекции Родольфо Ренье, филолога-классика Этторе Стампини и (ведь он всегда восхищался творениями Данте!) лекции глубокого исследователя творчества великого флорентийца — все того же прекраснодушного Умберто Космо.

Вот что рассказывал впоследствии друг и соратник Антонио Грамши — Пальмиро Тольятти:

«Особенно памятна мне аудитория на первом этаже, во дворе, налево от входа, где встречались мы, студенты всех факультетов и самых различных направлений, объединенные общим стремлением определить свой жизненный путь. Там великий ум — Артуро Фаринелли читал и комментировал классиков немецкого романтизма. Его лекции оставляли впечатление чего-то вулканического; медленно, приглушенным голосом произносимые выдержки из литературных исследований вдруг прерывались, как вспышками пламени, огнем его вдохновенной мысли. В эти минуты он поворачивал голову влево, в сторону окна, к проникавшему оттуда свету, и тогда улыбка и прядь вьющихся волос, обрамлявших лоб, придавали его голове странный вид, как будто не то ангельское, не то дьявольское создание указывало нам путь.

Он нам внушал новую мораль, высшим законом которой была предельная искренность с самим собой, отказ от всяких предрассудков, самоотверженное служение делу, которому посвящается вся жизнь. Грамши, его ученик, был верен этой морали. Но я встречал Грамши и на других лекциях, почти на всех, где читал профессор, способный осветить нам ряд существенных проблем… Помню Грамши, внимательно слушающего курс лекций ставшего впоследствии знаменитым Франческо Руффини, который обосновывал новую концепцию отношений между церковью и государством».

Интереснейший курс лекций по истории искусства прочел в 1912 году, на втором году пребывания Антонио в Туринском университете, профессор Тоэска.

Лекции профессора Тоэски запомнились Грамши, и много лет спустя он вспоминал о них в своих письмах.

Конечно, не все туринские профессора были знатоками своего предмета. Среди них попадались и люди поверхностные, а порой и просто оригиналы, чтобы не сказать резче… Среди этих последних забавнее всего был довольно широко известный в те годы профессор Акилле Лориа.

Но однажды Акилле Лориа поразил воображение всех.

В журнале «Рассенья контемпоранеа» — «Современное обозрение» — от 1 января 1910 года он (а может быть, это была только милая новогодняя шутка?!) обнародовал статью под заглавием «Социальное влияние авиации (действительность и фантазия)». Было это еще до поступления Грамши в университет, но статья эта сделалась притчей во языцех и ходила по рукам, и кто-то из университетских шутников и остроумцев, давясь от смеха, умолял Антонио во что бы то ни стало ознакомиться с ней. И Антонио ознакомился.

Профессор излагал теорию освобождения рабочего класса от гнета заработной платы и фабричного труда. Осуществить это, по его словам, было весьма несложно. Стоило только понастроить побольше аэропланов…

И смазать их каким-нибудь клейким веществом… И пусть летают!

К аэропланам этим будут прилипать птицы, и каждый пролетарий сможет питаться дичью, и, стало быть, все проклятые социальные вопросы будут решены самым быстрым и самым удовлетворительным образом!

Журнал этот Антонио потом долго искал у туринских букинистов. В конце концов нашел. И долго хранил его.

Студент Антонио Грамши имел, естественно, свои научные пристрастия. Его чрезвычайно занимали проблемы языкознания, да и профессор, читавший курс языкознания, знаменитый Маттео Бартоли, итальянец, родом из Далмации, по всей вероятности, немного славянин, очень полюбил талантливого студента и предрекал ему великое будущее. И до какого-то мгновения Антонио и впрямь думал, что его единственным жизненным призванием является чистая наука; что ему надлежит, как надеялся профессор Бартоли, «сокрушить неограмматиков» или совершить какой-либо иной, но сугубо кабинетный подвиг.

Жизнь решила иначе. Как мы знаем, уже в лицее, в Кальяри, Ангонио, начав с популярных писаний Томазо Моничелли и трудов одного из первых итальянских марксистов, Антонио Лабриолы, постепенно переходил к более сложным трудам. Он пробовал читать Маркса (во французском переводе).

Поначалу он отнюдь не собирался углубиться в изучение социальных наук, но потом неопровержимая логика марксизма захватила его.

О, конечно, в Кальяри, хотя он и успел установить там связь с местной Палатой труда и, более того, с местной секцией социалистической партии, хотя он и был знаком с местными социалистами и внимательно присматривался к их деятельности, он в эти его лицейские времена еще далеко не определился.

Он только искал выхода. Но, быть может, изучение социальных наук вызвало в нем интерес к правоведению. Вот почему Антонио, стал ходить на лекции профессора Паккиони. Впрочем, это были не всегда лекции.

Профессор Паккиони был приверженцем новых методов преподавания. И часто он вместо сухих чтений устраивал диспуты между студентами, а сам посиживал в кресле, время от времени бросая короткие, но меткие, почти исчерпывающие реплики. Конечно, диспуты эти были посвящены темам, которые он давал на исследование своим ученикам.