Девять кругов любви - Рам Ларсин

Они подъехали к яблоневому саду, и Андрей показал на небольшой домик с голубыми оконными рамами:

– Прошу, – он сделал приглашающий жест.

Юдит задумчиво глянула вокруг, вздохнула и, как бы не заметив дверей, прошла по тропинке вверх между холмов, поросших ромашкой и клевером. Андрей дал ей время наполниться вкрадчивым обаянием Эйн Карема, где, похоже, ничего не изменилось с древних времен: библейская гора Ор, своей тенью умеряющая летний зной, тишина, осенью – жирный запах давленных маслин и ранней весной – буйное розовое цветение миндаля.

Он быстро совершил разбойничий набег на курятник и огород (и то и другое, вместе с жильём Андрея, принадлежало Нисиму, семидесятилетнему темнокожему чудаку). Впрочем, хозяин не дорожил земными благами. Под его теплым крылышком всегда ютились постояльцы, платящие гроши, и откровенные нахлебники, и он, потеряв почти всю семью в страшном переходе из Таймана, относился к своему окружению, как к близким родственникам…

Юдит вернулась покоренная, посветлевшая, села за колченогий стол под яблоней со спелыми плодами и улыбнулась:

– Умираю от голода.

Суетясь, он пододвинул к ней только что приготовленную яичницу, помидоры и лук, первобытно яркие и сочные, будто хранящие секрет простых, давно забытых радостей:

– За кошерность не ручаюсь, но все очень свежее и мытое родниковой водой из колодца.

Она смело и с удовольствием разделила с ним эту роскошную трапезу.

– Ты можешь уехать в любую минуту, – взволновано сказал Андрей, – но там твое прошлое, а здесь… будущее, и еще кое-что, такое же важное. Я хочу, чтобы ты почувствовала… как это звучит на моем языке. Попробуй… повторить за мной: я люблю тебя!

– Лу-блу те-ба! – прилежно, по слогам произнесла Юдит, словно учила сама себя.

– Есть ли в твоих словах что-нибудь, – спросил он, – кроме урока педагогики?

Она не ответила.

Андрей сорвал с ветки два красных ионатана и повел Юдит в старый Эйн Карем по узким изломанным улочкам, сплетавшимся в странный сюрреалистический узор, где история соединялась с легендой и сказкой. Там, по преданию, родился Иоанн Креститель, дальше, почти скрытый высокой стеной, стоит монастырь, который начала строить русская княгиня Елизавета, но не закончив, уехала на родину и была расстреляна со всеми домочадцами Николая Второго. Слева, над обрывом, темнел вход в пещеру, где, говорят, когда-то прятались от погони влюбленные, еврейка и араб, а после смерти их тела превратились в два дерева.

Юдит, потрогав почти сросшиеся вместе ветви алона и элы, перевела грустный взгляд на Андрея, словно спрашивая: «А мы, что ждет нас?»

И Андрей, помогая ей переступать с одной каменной глыбы на другую, вдруг ясно ощутил глубину пропасти под их ногами…

Только Нисим, хозяин, сразу поверил в их счастливое будущее. По обыкновению он колдовал над чем-то в своем винограднике и издали окликнул Андрея. Сам похожий на колдуна, с жесткими буграми на темной физиономии и мелко вьющимися косичками, он был как-то благодушно и располагающе безобразен.

– Вот, привел новую квартирантку! – представил гостью Андрей.

Тот понимающе смотрел на них:

– Очень рад! Здесь хорошо.

Из-за густых листьев прозвучало звонкое эхо:

– Хорошо!

Тут они заметили малыша, белокожего и черноволосого.

– Это Туви! – тепло сказал старик. – Мать работает. А он со мной.

Андрей кивнул:

– Мы знакомы, верно, Туви?

– И сколько тебе лет? – поинтересовалась Юдит.

– Заткнись! – буркнул ангелочек, насмешив взрослых.

Хозяин срезал тяжелую янтарную гроздь и преподнес, как цветы, девушке, с которой не сводил глубоких внимательных глаз:

– Вот приходит чужой. И забирает у нас лучшее.

Охнув, он сел на траву и предложил им место рядом с собой:

– Благодать, верно? А я родился в Таймане. В нищете и унижении. Потом семья пошла сюда. Через пустыню. Без воды, без еды, – незалеченная астма вынуждала его делать частые паузы. – Думалось, все мы умрем в дороге. И точно – в живых остались. Только я с братом.

Старик помолчал, стараясь отогнать от себя безрадостные воспоминания.

– А здесь – красота! Все, что вокруг. Посажено собственными руками. Говорили мне. В Эйн Карем лоза не привьется. А вот она, родная! Мне тут каждый листочек знаком. Даже будто слышу их голоса. Может, я в прошлой жизни был виноградным кустом.

Заскорузлая ладонь Нисима легла на кудрявую голову мальчика:

– Как думаешь, капара?

Тот высунул ему длинный язык и пополз за каким-то жучком.

– А Хаим, мой братец. Считает меня ненормальным. Не говорит прямо. Хочу твой виноградник, сад, дом. Только трезвонит всюду. Чокнутый, мол, я. Чтобы упрятать в психушку…

Старик всполошился, не видя мальчика.

– Где же этот непоседа? Его нельзя отпускать. Сбежит!

Кряхтя, он стал искать среди кустов – и тоже исчез. Юдит беспокойно смотрела ему вслед:

– Меня пугают внезапные исчезновения. Люди иногда не возвращаются.

– Да вот он! – сказал Андрей.

– Не вижу.

– Вон мелькнули его глаза!

– Это ягоды винограда блестят на солнце.

– А рядом – длинные вьющиеся волосы!

– По-моему, там молодые побеги цепляются друг за друга.

– Но нельзя же… не различить его мускулистые руки!

Юдит улыбалась:

– Нет, это толстые стволы лозы.

Андрей, однако, был серьезен.

– Не пойми меня буквально, – сказал он. – Я говорю… об общности Нисима с природой. Он словно сделан из самых необходимых – как это? – частиц, что составляют мир вокруг нас. Такие люди не умирают… просто переходят в растения, плоды, цветы. А я иногда… чувствую себя таким искусственным, никчемным.

Юдит сказала задумчиво:

– У тебя есть то, чего не хватает многим – воображение. Да и у меня оно в избытке. Мы очень похожи.

– Правда? – улыбнулся Андрей.

Он потянул Юдит домой, показал ее комнату, ту, что больше и светлее, и оставил одну.

К вечеру осторожно постучал, а, войдя, поразился произошедшей перемене. Он редко заглядывал сюда. Здесь скопилось множество случайных вещей, приобретенных хозяином в разное время, которые уже не помнили своей первоначальной цели и доживали долгий век одинокие, никому не нужные. Внезапно они были растормошены, очищены от пыли и, расставленные в обдуманном порядке, осознали смысл своего существования, как и сам Андрей с появлением Юдит в его жизни.

Так он узнал ее аскетический нрав: все лишнее было выдворено в чулан, и тогда открылось свободное пространство, ограниченное лишь самым необходимым: монашеский узкий диван предназначался не для сновидений, а чтобы спать спокойно и глубоко, медная гравюра предавалась воспоминаниям о бывшем Иерусалиме, и желтая настольная лампа нетерпеливо ждала вечера, чтобы очертить вокруг строгий овал света.

Задумчивая, свежая после принятого душа, Юдит, как он хотел думать, ждала его.

– Посмотри! – сказала она.

Андрей проследил за ее взглядом – у него на плече застыла маленькая ящерка.

– Это мой друг Гекко, – познакомил он их. – Я нашел его в развалинах, взял сюда и откормил мухами.

Хрупкое, почти прозрачное животное как бы излучало изнутри зеленый свет.

– Гекконы тоже, наверное, мутировали, как цветы в сквере, где мы… встретились с тобой. Можешь потрогать его.

Поколебавшись, Юдит коснулась гибкой шероховатой спинки ящерки, и та стала краснеть.

– Видишь, ему передаются наши чувства. – Андрей сжал ее руку. – Ты очень волнуешься, правда?

Потом огляделся вокруг:

– Тебе чего-нибудь не хватает?

Юдит ответила тихо:

– Мамы.

Ее распущенные черные волосы блестели, покрытые, словно росой, искрящимися каплями.

– Отец все свое свободное время проводит в молитвах, оставив ей, как принято у нас, заниматься детьми. Потом произошло страшное: моя сестра Орли погибла, когда «это случилось»… Мы родились близнецами, росли как единое существо, и меня постоянно терзает вопрос, почему она, а не я… После той страшной ночи жизнь родителей сосредоточилась на мне, а я их предала. Я поступила так и с Натаном Бар Селлой. Мы с ним соседи, дружили с детства, и как-то само собой подразумевалось, что будем вместе и дальше.

Юдит, внезапно устав, закрыла глаза.

– Вместе с Орли не стало и моей веры. Я долго ни в чем не признавалась никому, пока Натан не догадался сам. Раву запрещено жениться на эпикорсит, и чтобы не потерять меня, он готов был снять с себя сан. Но это сломало бы ему жизнь. Он умен, честолюбив, несмотря на молодые годы, признан авторитетом в толковании Талмуда, и его ждет большая карьера. Я не могла принять такую жертву.

– И вдруг ты встречаешь гоя… без должностей и званий, только с одним достоинством… голубой кровью в жилах.

– Что? – не поняла Юдит.

– Мой прадед был – как это? – дворянин, – фамильный подбородок Андрея надменно выпятился. – Вот визитная карточка… аристократа. На него можно вешать чайник. Где он у тебя? – Он усмехнулся. – А главное во мне… что я умею любить… как уже никто не любит. Мне кажется, я последний, кому это дано…