Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - Кейт Саммерскейл

Сэмюел уже вернулся. Он поздоровался с Парсонсом и протянул ему ключ от прачечной, расположенной напротив кухни, — туда перенесли тело мальчика.

«Вошел я один, — вспоминал доктор. — Труп уже полностью окоченел, из чего следовало, что мальчика убили по меньшей мере пять часов назад, то есть до трех утра. Одеяло и ночная сорочка были покрыты пятнами крови и грязью». Под «грязью» доктор Парсонс подразумевал экскременты. «Горло перерезано слева направо до шейного отдела позвоночника каким-то острым инструментом; рассечены все сухожилия, кровеносные сосуды, нервы, дыхательные пути». Парсонс также отметил, что, по-видимому, тем же предметом был нанесен удар и по телу: он рассек одежду и задел ребро, но крови пролилось немного.

«Губы у ребенка почернели, язык прикушен, — продолжал доктор Парсонс. — Но, на мой взгляд, чернота эта — результат удара, нанесенного мальчику еще при жизни».

Миссис Кент сидела внизу за завтраком, когда вошел муж и объявил, что их ребенок мертв.

— Это дело рук кого-то из домашних, — сказала она.

Эти слова услышала Сара Кокс.

— Это не я, — воскликнула она, — я не делала этого!

В девять часов Сара Керслейк, как обычно, погасила кухонную плиту.

Суперинтендант Фоли прибыл из Троубриджа на Роуд-Хилл где-то между девятью и десятью утра. Его проводили в библиотеку, затем на кухню. Сара Кокс показала ему окно в гостиной, Элизабет Гаф — пустую кроватку в детской. По словам полицейского, она утверждала, будто отсутствие одеяла заметила, только когда принесли завернутое в него тело Сэвила. Далее он спросил Сэмюела Кента, известно ли ему было о пропаже одеяла до отъезда в Троубридж. «Разумеется, нет», — ответил тот. Таким образом, либо Фоли подводит память («Со мной такое случается», — признался он), либо Сэмюел лжет. В лучшем случае он что-то сильно путает — ведь и его жена, и Энн Холл, и жена констебля Херитиджа в один голос уверяют, что, напротив, о пропаже одеяла он знал еще до отъезда в Троубридж; впрочем, он и сам этого не отрицает, отвечая на вопросы других людей.

В сопровождении Парсонса, закончившего предварительный осмотр трупа, Фоли обошел дом. Они обследовали гардероб всех обитателей дома, включая ночной халат, оставленный на кровати Констанс. По свидетельству Парсонса, «на нем не было никаких пятен. Все чисто». Кроватка Сэвила была, по его же словам, «застлана чрезвычайно аккуратно — похоже, опытной рукой». В кухне доктор осмотрел через микроскоп ножи и не обнаружил на них никаких следов крови. Впрочем, в любом случае, по его мнению, ни одним из них нельзя причинить зафиксированных увечий.

Джон Фоли прошел в прачечную, чтобы осмотреть тело мальчика. Сопровождал его только что прибывший Генри Херитидж, тот самый констебль, которого Кент поднял с кровати в Саутуике. Затем они осмотрели туалет, где было найдено тело Сэвила. Заглянув в яму, Фоли, как ему показалось, разглядел на дне «что-то похожее на кусок материи». Он велел принести какой-нибудь крюк, прикрепил его к палке и извлек фланелевую тряпицу размером примерно двенадцать квадратных дюймов, с краями аккуратно скрепленными узкой лентой. Поначалу Фоли показалось, что это часть приталенного мужского пальто, но потом стало ясно, что это женская «фланелька», то есть мягкая прокладка, прикрепляемая изнутри к корсету, чтобы защитить грудь. Штрипки вроде были отрезаны, а сама фланелька пропитана густеющей кровью. «На ней были пятна крови, судя по всему, недавние, — пояснил Фоли. — Она еще даже не до конца засохла… Кровь пропитала всю поверхность, но, похоже, капли падали так медленно, что свертывались налету».

Чуть позже из Троубриджа подъехали с предложением своих услуг два специалиста — друзья Сэмюела Кента: врач Джозеф Степлтон и присяжный поверенный Роуленд Родуэй. Степлтон, проживавший в самом центре Троубриджа с женой и братом, обслуживал рабочих фабрик, инспектируемых Кентом. Он определял, позволяет ли состояние здоровья тех или иных работников, особенно детей, трудиться на производстве, и вел учет производственным травмам (через год Степлтон опубликовал первую книгу, посвященную убийству в доме на Роуд-Хилл, ставшую основным источником множества публикаций на эту тему). Что касается Родуэя, то это был вдовец, живший с сыном двадцати одного года. Он говорил, что застал Сэмюела «в состоянии горя и ужаса… подавленности и одновременно возбужденности»; по его словам, он предложил сразу же, «пока не исчезли или не были стерты следы преступления», телеграфировать в Лондон с просьбой прислать детектива. Но суперинтендант Фоли был против — по его словам, это могло породить лишь проблемы; вместо этого он послал в Троубридж за женщиной, которой надлежало провести обыск прислуги женского пола. Как отмечает Родуэй, «ему, кажется, было неловко вмешиваться в домашние дела, не говоря уж о мерах, которые приходится принимать в связи с расследованием дела». Сэмюел просил Родуэя передать Фоли, чтобы тот «делал свое дело и не чувствовал ни малейшего стеснения».

Фоли надел очки, опустился на колени, уперся руками в пол и, по собственному же описанию, «тщательнейшим образом обследовал каждый участок» пространства между парадным и черным ходом. «Я осмотрел все столбы и подпорки, лестницы, коридоры, подъездную дорогу, ступеньки, каждую травинку, каждую ворсинку на ковре в холле обнюхал — ничего».

В полдень Фоли в присутствии Степлтона и Родуэя допросил в столовой Элизабет Гаф. По словам Степлтона, она выглядела усталой, но ответы ее были ясными и последовательными. И вообще она производила впечатление «весьма разумной женщины». Родуэю тоже показалось, что на вопросы она отвечала «откровенно и обстоятельно, без малейшего смущения». На вопрос Фоли, кто, с ее точки зрения, мог убить Сэвила, она заявила, что понятия не имеет.

Сэмюел Кент спросил Родуэя, согласится ли тот представлять его интересы на дознании и следствии. Адвокат ответил, что это не самая удачная идея, ибо может возникнуть впечатление, будто Сэмюел сам является подозреваемым. Впоследствии Сэмюел утверждал, что обратиться к Родуэю его заставили не столько собственные интересы, сколько желание выгородить Уильяма: «Мало ли что могло обнаружиться — вдруг возникло бы подозрение, что это Уильям убил Сэвила».

Призвав на помощь еще двух-трех деревенских жителей, Бенгер очистил десятифутовую выгребную яму. Когда вода в ней опустилась до уровня шести — восьми дюймов, они тщательно ощупали дно, но ничего не нашли. Фрикер сказал, что надо бы проверить трубы, и пошел на кухню за свечой. Там он встретил Элизабет Гаф, спросившую, зачем ему свеча.

— Проверить бак, — пояснил водопроводчик.

— Да ничего там нет, — бросила она.

Позднее в доме появились другие полицейские, и среди них Элиза Дэлимор, в служебные обязанности которой входило проведение личного досмотра подозреваемых (женщин). Она была замужем за Уильямом — одним из констеблей, уже работающих по данному делу. Элиза Дэлимор отвела Элизабет Гаф в детскую.

— Что вам от меня нужно? — спросила няня.

— Вам следует раздеться.

— И не подумаю.

Миссис Дэлимор заявила, что ей придется это сделать, и провела Элизабет в гардеробную по соседству.

— Ну что, милочка, — осведомилась миссис Дэлимор, пока Элизабет раздевалась, — страшная история, а?

— Да уж куда страшнее.

— И что вы по этому поводу думаете?

Няня еще раз рассказала, как, проснувшись в пять утра, увидела, что Сэвила нет на месте. «Я решила, что он у матери, обычно он перебирается к ней по утрам». И, по словам миссис Дэлимор, добавила: «Это все из-за ревности. Малыш идет к маме и все ей рассказывает».

— Да кто же за это будет убивать ребенка? — заметила миссис Дэлимор. Тем не менее отзыв няни о Сэвиле как о доносчике стал для многих ключом к раскрытию преступления.

Элиза Дэлимор и Элизабет Гаф спустились на кухню.

— Это страшное несчастье, — заключила Элиза, — и, по-моему, несут за него ответственность все домашние.

Увидев Фрикера входящего в кухню с кем-то из подручных, няня спросила:

— Ну что, отыскали что-нибудь?

— Нет.

— А что я говорила?

Этот обмен репликами с водопроводчиком до и после осмотра трубы был впоследствии воспринят как указание на то, что об убийстве ей известно больше, чем она говорит.

Миссис Дэлимор провела личный досмотр всех служанок в доме, но членов семьи, следуя указаниям Фоли, оставила в покое. А вот гардероб их не оставила без внимания. И, обнаружив на ночной сорочке старшей из дочерей, Мэри-Энн, пятна крови, отправила находку в полицию. Там ее показали Парсонсу, объяснившему происхождение пятен «естественными причинами». Степлтон подтвердил, что кровь менструальная. Тем не менее сорочка была передана на сохранение миссис Дэлимор.

Около четырех пополудни Урч попросил двух деревенских женщин — Мэри Холком и Анну Силкокс — обмыть тело мальчика и подготовить к погребению. Мэри как раз мыла пол на кухне, когда Натт и Бенгер обнаружили труп. Анна была вдовой, некогда исполнявшей обязанности «приходящей няни»: ухаживала за матерью и младенцем в первые недели после родов. Анна жила с внуком — плотником — совсем рядом с домом на Роуд-Хилл. «Сделайте для этого бедняги все как полагается», — наказал женщинам Парсонс.