Время жить. Пенталогия (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович

 "Милый, ты бы мог думать менее громко?! Ты меня чуть не оглушил! Я сейчас сниму с тебя оцепенение. Готовься. Раз... Два... Три!...".

 Почувствовав, ощутив, что он снова свободен, Кэноэ распрямил ногу изо всех сил, толкнув дверцу. Она резко ушла в сторону, и не ожидавшая этого Раэнке выпала наружу спиной вперед. Обняв друг друга, они смотрели, как она летит вниз, на холмистую бесплодную землю, покрытую редкой растительностью.

 Катер внезапно вильнул, из-за чего силуэт падающей Раэнке пропал из виду, а они едва не свалились сами в открытый проем.

 - Ваше высочество, что произошло?! - раздался вдруг панический вопль пилота. - Где мы?! И почему дверь открыта?!

 - Все в порядке! - откликнулся Кэноэ, давя панику в зародыше. - У вас было временное помрачение сознания, сейчас оно прошло. Мы летим к Улитке Миров! Выдерживайте курс!

 - Так точно! - дисциплина все-таки взяла свое. - Но прошу прощения, ваше высочество, что с дверью?! С открытой лететь нельзя, техника безопасности. И... с вами, кажется, летел еще кто-то?...

 - Вам привиделось, - решительно возразила Кээрт. - Никакого третьего здесь не было! Займитесь, пожалуйста, своим делом. Дверцу мы сейчас закроем. Подержи меня, Кэно...

 Со второй попытки Кээрт смогла вернуть дверцу на место. Закрылась она, правда, неплотно, из нее немного поддувало, но это было уже не важно. Да и лететь оставалось всего ничего.

 - Ты в порядке?! - вполголоса спросил ее Кэноэ. - Эта бешеная сука тебя не задела?!

 - Она не бешеная, - печально сказала Кээрт. - Она просто выполняла приказ - так, как его понимала. Она была совершенно искренне убеждена, что спасает нашу державу от смертельно опасных чужих. Давай, наверное, не будем говорить о том, что она пыталась нас остановить. Пусть это будет очередная диверсия, в которой она погибла, а мы остались живы... Э, постой, Кэно, а ну-ка покажись сам! Я-то в порядке, а вот тебя она здорово задела!...

 Нет, как все-таки хорошо, что Меркуукх выдал им форму охранников вместе с защитным жилетом! Не будь него, он бы так легко не отделался.

 - Обширная гематома, но ничего не сломано и не отбито, - с облегчением поставила диагноз Кээрт. - Сейчас, когда прилетим, обязательно прими болеутоляющее, а перед церемонией - еще раз. Ох, представляю, какими мы будем после нее!...

 - Ничего, главное, чтобы нас положили на соседних койках! - Кэноэ попытался приобнять Кээрт, но тут же скривился от сильной боли. - По крайней мере, одно меня радует: надеюсь, это мы преодолели самое последнее препятствие!

 Кэноэ оказался прав. Больше их никто не пытался застрелить, подчинить, отравить - иными словами, как-то помешать проведению церемонии. Ровно в полдень громко и раскатисто зазвенел гонг, и Кэноэ, одетый в роскошные церемониальные одежды и с Хрустальным Жезлом в руке, в сопровождении Кээрт, Наарит, Таутинга и прочей свиты прошел через раскрывшиеся перед ним громадные ворота внутрь Улитки.

 Ворота мягко затворились за ними. На них опустилась кромешная темнота, в которой медленно-медленно начали разгораться огоньки звезд на потолке и стенах, и тусклым синим огнем засветилась дорожка, ведущая к Звездному Алтарю в центре зала.

 Церемония началась.

Глава 88. Есть только миг

 14.04.5374 года

 Улитка миров разделена на двадцать четыре сектора-зала - по количеству часов в стандартных сутках. Первый час суток - Час Начала. Его символом был космос - беспредельное пустое пространство, в котором изредка, словно светлячки во мраке, попадаются звезды и планеты.

 Улитку сотворили искусные Мастера. Каким-то непостижимым образом они создали эффект глубины открытого космоса. Горящие вокруг Кэноэ огоньки казались настоящими звездами, светящими из неведомых далей, а лежащая у него под ногами дорожка была словно узким мостиком над бездной.

 Медленно, осторожными шажками, Кэноэ двинулся вперед. Один. Его свита осталась на пороге.

 - Ваше высочество, чуть выше голову, - прошелестел в незаметном наушнике-ракушке голос Меркуукха.

 Мысленно вздохнув, Кэноэ исполнил пожелание. Да окажись он хоть в настоящей космической дали, за ним все равно будут наблюдать камеры.

 В центре зала Кэноэ поднялся на алтарное возвышение и притронулся навершием Хрустального Жезла к пирамидке, стоявшей посредине. В эту же секунду прямо у него над головой вспыхнул прожектор, осветивший его снопом призрачно-голубого "звездного" света. Загорелись огни и на тележке с камерами у вогнутой стены.

 Подняв Хрустальный Жезл, Кэноэ начал нараспев читать Литанию единения, проводя обряд сопричастности. Тренированная память, как всегда, не подвела его: он ни разу не сбился и ни разу не перепутал слова. Пока он говорил, сопровождавшие его люди медленно шли по его следам, окружив алтарное возвышение полукругом за его спиной.

 Закончив чтение, Кэноэ снова прикоснулся Хрустальным Жезлом к алтарю. На нем загорелся сначала робкий, а затем все более яркий, наливающийся цветом, красный огонек, символизирующий Филлину. Теперь он будет гореть здесь в темноте неугасимым огнем в течение всей церемонии.

 Медленно и торжественно Кэноэ сошел вниз и, не оглядываясь, пошел дальше, по светящейся в полутьме спиральной дороге. Его свита следовала за ним, обходя с двух сторон возвышение, на котором горел красный огонь. Параллельно им двигалась и тележка с камерами.

 Что же, удачное начало - это, как говорят, половина дела.

 Гредер Арнинг сидел за столом, подперев голову ладонью, и откровенно не знал, что ему делать. Когда-то давно, более полутора месяцев тому назад, просмотрев списки вернувшихся из плена, он написал короткое сочувственное письмо Мил Адарис и получил на него неожиданно теплый и дружеский ответ. Он снова написал ей и как-то совершенно забыл об этом в суматохе едва не разразившегося "ракетного" кризиса. И вот сегодня до него добралось новое послание от нее - целых шестнадцать листов, исписанных аккуратным девичьим почерком.

 "Я сама не ожидала, что буду сочинять это письмо целых пять вечеров подряд, - так писала Мил в торопливом, мятущемся постскриптуме. - Может быть, Вы посчитаете это ненужным, избыточным, ведь мы с Вами едва знакомы, но так получилось, что я, не думая, рассказала Вам о себе все, что можно было бы доверить бумаге. Мне кажется, что Вам там сейчас очень одиноко, и я решила (зачеркнуто) осмелилась (жирно зачеркнуто, едва можно угадать слово) хочу предложить Вам мою дружбу, пусть и на расстоянии...".

 Там было еще что-то совсем сбивчивое и невнятное, но Гредеру Арнингу не надо было ничего объяснять. Смерть Рэл и сына все еще отдавались в нем давней ноющей болью, и он не знал, сможет ли найти в себе силы на новые чувства.

 Думая о Мил Адарис - славной, улыбчивой и какой-то уютной девушке, с которой он встречался всего однажды и не предполагал увидеть ее когда-либо снова, Арнинг вдруг впервые за много месяцев погрузился в воспоминания, которых он так упорно избегал. Вот они с Рэл идут по улице, катя перед собой малыша в коляске. Вот он неумело, неловко пеленает сына, а вот - поздним вечером, отчаянно зевая, замывает одну за другой тринадцать испачканных пеленок. Вот он стирает в большом тазу, вот - во втором часу ночи носит малыша на руках, отчаянно желая, чтобы он поскорее уснул, вот - согнувшись, ведет его, держа за руки и помогая сделать шаг, и еще шаг, и еще...

 "Ты хочешь, чтобы все это повторилось еще раз?" - задал себе Арнинг непростой вопрос. И неожиданно легко ответил на него: "Да, да, да!". Даррен Даксель был прав: он должен жить не прошлым, а будущим.

 Взяв со стола чистый лист бумаги и ручку, Гредер Арнинг аккуратно вывел первую фразу: "Милая Мил!...".